– Иди, Борис Геннадьевич, пока спокойно.
В полчаса не уложился, но через сорок пять минут посвежевший и в хорошем настроение прибыл на КНП и как по мановению волшебной палочки пошёл доклад с разведроты – занять высоту не смогли, поэтому закрепляются на соседней вершине.
На этом закончили и поехали в лагерь. Уже когда подъезжали к заводу, увидели, как в расположении ВВэшников, которые стояли чуть сбоку от цементного завода, упало три мины.
Только приехали в штаб, как позвонили от ВВэшников: в результате обстрела у них ранен один солдат, но звонили они по другому поводу. Без согласования с нами они услали в горы свою разведку и сейчас она сидит в ущелье недалеко от переднего края – как только они пытаются выйти из ущелья, так их сразу же обстреливает восьмая рота. Просят сообщить о их разведке пехоте третьего батальона.
Приехал из отпуска Саша Гандау: привёз мне пятьсот рублей на обратный путь. Только когда я поеду домой неизвестно.
* * *
В четыре часа утра меня разбудили и я по своему почину пошёл на дежурство в штаб. Накопилось много бумажных дел и дня мне не хватало, чтобы их разгрести. До 6 часов оформил новую рабочую карту начальника артиллерии, а в 7:40 открыл огонь по целям №12, 13, 14. Цель №14 прямо по центру нп. Улус-Керт. В 13 часов планируется мощный огневой налёт всей группировкой артиллерии по целям №002, 003, 004, где по данным разведки, южнее 1.5 километра Улус-Керта, находится лагерь боевиков. Вообще, согласно плана, мы жмём на боевиков с четырёх направлений: с южного направления – мы, 19 дивизия ВВ и другие части, с северного – со стороны Итум-Кале и через Шатой другая группировка, с запада через Селменхаузен – десантники и с востока другие части, но их я не знаю. Все группировки жмут и выдавливают боевиков в район Улус-Керта, чтобы там их перемолоть артиллерией и авиацией, а потом тщательно зачистить пехотой. Сегодня 19ая дивизия ВВ на правом берегу Аргуна решила отбить у боевиков нижнюю часть нп. Пионерский и выдавить духов ко входу в Аргунское ущелье.
Только что из штаба ушёл командир полка, ему РЭБовцы притащили радиоперехват боевиков, из которого выходит, что чеченцы спокойно чувствуют себя в Дуба-Юрте.
– Ну что ж, товарищ полковник, сейчас отдам распоряжение и проведём мощное огневое прочёсывание. Снарядов достаточно, так что спокойствия им не видать….
…… Громко хлопнула дверь и штаб вошёл особист Сан Саныч. Огляделся и направился прямо ко мне. Обстоятельно уселся напротив и спросил: – Борис Геннадьевич, тебе что-нибудь говорит фамилия Резван Ичигов? Он с Новых Атагов, командующий Южным фронтом против нашего полка.
– Честно говоря, Сан Саныч, я знаю одного Резвана с Новых Атагов. Но он или не он – не знаю? Тот был начальником отдела сбыта вот этого цементного завода. Он тоже в первую войну командовал отрядом в двести человек, но поняв, что сопротивляться нам бессмысленно, вышел с нами на переговоры, а потом совсем перешёл на сторону новой Чеченской администрации.
– Борис Геннадьевич, он – не сомневайся. Расскажи мне о нём поподробнее. Ты сейчас единственный в полку, кто хорошо знает его.
– Да не особо я его знаю. Так, встречался несколько раз. Пару раз приглашали меня вместе с командованием к нему в гости, но ни разу не попал туда по разным причинам. Но могу рассказать то о чём мне рассказывали, а ты, Сан Саныч, сам уж отделяй, где правда, а где вымысел.
Мы в 95ом году почти целый месяц проторчали под Чечен-Аулом и за этот месяц наполовину разрушили артиллерией и танками селение. А когда в конце марта вышли к Новым Атагам, Резван тогда командовал отрядом боевиков в двести человек со своей деревни и он вовремя понял, что если они окажут сопротивление нашему полку то и его деревню будет ждать та же участь что и Чечен-Аул. Он вышел на переговоры с нашим полком и, представившись командиром «народного ополчения» деревни, предложил заключить перемирие – он не стреляет по нам и не выходит со своими ополченцами из деревни, мы же не стреляем по деревне и не лезем в неё. Командир принял правильное решение и заключил с ним соглашение. Мы обошли Новые Атаги и закрепились на рубежах чуть дальше деревни. Впоследствие мы простояли под Атагами апрель и почти весь май. Почти каждый день Резвану, как старшему в селение, приходилось решать различные бытовые и другие вопросы, для разрешения которых он ежедневно встречался с офицерами штаба и командованием полка. Да и что там говорить, поняв бессмысленность сопротивления федеральным войскам, Резван всё больше и больше оказывал нам помощь и уже начинал уверенно ориентироваться и видеть себя в будущей мирной жизни. Так, нажав своим сильным личным авторитетом на родственников боевиков, да и на самих боевиков, Резван сумел вывести с этого цементного завода 60 боевиков из 150. Оказывал он и другие подобные услуги. В его доме неоднократно проводились встречи и переговоры между Масхадовым и командованием группировки. Малу по малу завязывались и дружеские отношения. И всё чаще и чаще наши офицеры оказывались гостями в его доме и во время застолья Резван делился мыслями о будущей жизни. Тогда модно было быть народным депутатом: вот и Резван тоже хотел быть народным депутатом и обладать властью в мирное время над округой. Спрашивали и про разрушенный цементный завод, но Резван беспечно махал рукой – деньги мол есть и к осени мы восстановим завод. Как правило, за столом прислуживали его жена и дочери. Как-то Резван разоткровенничался: – Когда замуж будет выходить моя старшая дочь, я ей в приданное дам пять килограмм золота. Когда средняя будет готова замуж идти, ей в приданное достанется десять килограмм золота. Ну, а за младшенькую, самую любимую, жених получит пятнадцать килограмм золота. Когда кто-то выразил сомнения по количеству драгоценного металла, то Резван немного рассказал про мощности завода, который в мирное, советское время заваливал цементом весь Северный Кавказ. А Резван там был начальником отдела сбыта и хорошо приложил руку к этому сбыту, тем самым положив основу своего капитала. Началась перестройка, развал Союза и для предприимчивых людей открылись новые перспективы и горизонты….
В принципе, и всё. Потом, я ещё несколько раз с ним встречался, но это были лишь малозначимые встречи. Да, вспомнился мне один смешной случай. Несколько американских журналистов решили проехать в нп. Чишки, которые находятся не далеко от входа в Аргунском ущелье и взять у командиров боевиков интервью. Они смело проехали через Чири-Юрт и на своей машине выехали к мосту. Но к тому времени на том берегу закрепились десантники и, подпустив машину поближе, они открыли огонь. Машина загорелась, а журналисты, похватав свои вещи и аппаратуру, еле сумели выбраться оттуда живыми. Они вернулись обратно в Чири-Юрт, где и наткнулись на Резвана, который по своим делам приехал в соседнее селение. Выслушав журналистов, Резван с превосходством оглядел их и прочитал им целую нотацию, смысл которой сводился к тому, что журналистам сначала надо было обратиться к нему как к признанному авторитету в округе и он бы договорился с русскими о беспрепятственном пропуске последних через передний край. Потом снизошёл к ним и сказал, что он сейчас всё организует и обеспечит безопасный проход журналистов через русских. Они сели в новенький УАЗик, полученный накануне в новой чеченской администрации, и поехали обратно к мосту через Аргун. Смело подъехали к реке, а десантники вновь подпустили поближе и открыли огонь. Убивать они их не хотели, поэтому вновь была подбита только машина. Она загорелась, а журналисты и Резван на карачках улепетнули в Чири-Юрт. Для Резвана это было неприятным шоком, что не он здесь хозяин. Особенно он переживал о сгоревшей машине – поездить на ней ему пришлось всего один день, а американцы впали в панику и ближайшей оказией вообще убрались из Чечни.
Сан Саныч внимательно выслушал и посмеялся вместе со мной, после чего на некоторое время задумался, потом вдруг спросил: – А ты, Борис Геннадьевич, узнаешь его, если встретитесь?
– Да наверно… А что может быть встреча?
– Да нет. Это я так. У меня сейчас другие мысли и предложения бродят. Может быть, ты ему записочку напишешь, а я её ему перешлю, – неожиданно предложил мне особист.
От неожиданности я даже опешил: – Не понял, Сан Саныч, куда ты клонишь? Ты что меня в чём-то подозреваешь? – Я быстро пришёл в себя и теперь смотрел прямо в глаза особисту.
– Да ты что, Борис Геннадьевич? Ты всё неправильно понял. Я предлагаю сейчас тебе написать записку Резвану. Эту записку с нужным человеком – есть такой у меня человек, переправлю в горы. Но в записке надо попросить, чтобы Резван нам переслал настроенную радиостанцию или назвал частоту, на которой можно с ним связаться.
– Тебе то это зачем? Зачем связь?
– Ты вчера рассказал про то, как погибли два наших солдата, которых привезли боевики на обмен и у меня запала мысль – надо налаживать с ними связь, чтобы оперативно решать все возникающие вопросы. Ты же сам рассказывал, как в первую войну командир полка решал таким образом многие вопросы.
– В принципе связь не помешала бы, но весь вопрос что написать и как. Да так написать, чтобы он сразу ответил согласием.
– Вот, Борис Геннадьевич, и подумай. Ты всё таки хоть немного его, но знал.
Я закрыл глаза и задумался, вспоминая наше стояние под Новыми Атагами и в голове у меня как-то разом сложился текст записки.
– Готов, давай листок.
Особист с готовностью пододвинул бумагу и достал из кармана ручку.
Резван!
Пишет тебе Борис. Как только наши с тобой общие друзья, узнали что меня переводят сюда, сразу же позвонили мне и попросили передать привет от Петровича, Рената. Ты, наверно, помнишь то приятное время, когда мы вместе решали возникающие вопросы и как у тебя за столом встречались. Я также передаю привет от Сани и Кости, это был апрель-май 1995 года. Мы не знали, что ты сейчас против нас, но всё равно передаю приветы, а также и от Колесо. Возможности для личной встречи сейчас не имею, но если хочешь пообщаться, то передай мне радиостанцию (мотороллу), да и в будущем могут возникнуть вопросы, которые надо будет решить сообща и быстро.