Командир батальона прислушался к выстрелам с огневой позиции: – Товарищ подполковник, батарея стреляет. Вы что не слышите?
– А я тоже задаю вам вопрос. Вы, командир батальона, были сами на огневой позиции?
– Да был. Там всё в порядке…, – с апломбом заявил комбат. Градус разборки поднялся и о водке все забыли. Кунашев молча сидел на кровати и только переводил взгляд то на меня, то на командира батальона: выглядел он достаточно смущённым, если не испуганным.
Долгим взглядом я посмотрел на комбата, который был уверен в своей правоте, а в помещение штаба батальона повисла тяжёлая тишина.
– Не хочу я так поступать, но придётся. Сейчас иду в штаб полка и в течение часа формирую комиссию и с ней возвращаюсь сюда… Наверняка, вы на миномётной батареи давно не были.
– Ну и что вы там проверять будете?
– Вопрос то, товарищ майор, не что я буду проверять, а кто будет в комиссии… Не хотите ли узнать – кто?
– Ну и кто?
– Начальник службы РАВ, особист, курирующий наш полк прокурорский работник. Мы приходим сюда, забираем вас и идём на огневую позицию батарее. Осматриваем миномёты и по моей команде делаем залп. Проверяем состояние миномётов и их выверку, сортировку боеприпасов, оформление боевых документов и другие дела. После чего составляем акт и пусть дальше с вами разбирается прокуратура и особист за подрыв боевой готовности… Ведь тебе придётся ответить не только на такие вопросы: – А почему у вас стволы миномётов до такой степени ржавые? А почему у вас СОБ на передке, а огнём руководит замполит? А почему капитан Кунашев ошивается в штабе батальона, а не на переднем крае вместо СОБа? А почему у вас боеприпасы не рассортированы по партиям, весовым знакам и хранятся с нарушениями? А почему у вас не отработаны боевые документы…? Я эти вопросы, комбат, могу ещё минут пять задавать, только тебе отвечать придётся не мне, а прокурорскому, после того как ты подпишешь бумажку, что ты несёшь ответственность за дачу ложных показаний…
– Товарищ подполковник, только не надо меня пугать… Не на того нарвались…
– Да… Может быть, я несколько сгустил краски… Но поверь мне, что после этой комиссии у тебя несомненно будут неприятности. Да, не такие, конечно, как я тебе тут для «красного словца» расписывал, но они всё таки будут… А, капитан Кунашев, – мы оба посмотрели на помощника по артиллерии, который чувствовал себя явно «не в своей тарелке» и сильно желал бы испариться, потому что понимал, что сейчас я начну и его «расшатывать», – ладно, давай до конца уж разбираться. И хорошо, что он тут сидит, чтобы потом он не говорил, что его несправедливо обливают грязью. Да, он приобрёл определённый опыт: подчёркиваю – определённый опыт…. Это командир миномётной батареи капитан Беляев боевой офицер, а вот товарища Кунашева я видел на КНП, на переднем крае, за полгода лишь два раза и ни разу он не «блеснул». Вот в первом батальоне помощники по артиллерии раненый в декабре Паша Осипенко и нынешний капитан Серёгин – это боевые офицеры. Я их только на передке и видел, и в реальной боевой обстановке. Эти могли бы тебе что-то подсказать, а где-то и научить. А Кунашев, за столом он герой. Что, капитан, молчишь – опровергни начальника артиллерии. Давай, поспорь – хотя бы на хер пошли меня…. Чего молчишь?
Но Кунашев молчал, упорно разглядывая какую-то точку на грязном полу.
– Молчишь… Комбат, чего защищаешь его, пни под жопу и пусть идёт в батарею наводит там порядок. Тебе проблемы нужны? И из-за чего?
Майор зло посмотрел на Кунашева: – Чего молчишь, Слава? Скажи что-нибудь – правду говорит подполковник или неправду.
Но Слава упорно молчал, лишь поднял на пару секунд голову и снова её опустил. Я сел за стол и пододвинул к себе стакан с водкой.
– Ладно, комбат, поорали и хватит. Давай выпьем за взаимопонимание, но тебе всё-таки советую – сходи в миномётку и наведи там порядок. Стволы ржавые до такой степени, что мины не доходят до стреляющих механизмов. Кунашеву и офицерам батареи я три дня тому назад ставил задачу на устранение недостатков, но практически ничего не выполнено. И не хотят выполнять… Через два дня снова приду и если порядка не будет, ну извини тогда и не обессудь…
На ЦБУ была тишина, я прислонил автомат к стене, опустился на стул: – Ну что, Володя, как там дела на огневых позициях дивизионов? Где Бурковский и по каким причинам всё-таки дивизионы отстранены от огня?
– И смех, и грех, Борис Геннадьевич. – Гутник заулыбался, – не полностью проведена техническая подготовка, а именно: в 2ух САУ в первом и втором дивизионах обнаружено подтекание солярки. Не обслужены боеприпасы, а как не обслужены – не объяснил. Забрал Тругуба и куда-то с ним уехали. Всё как вы говорили, так и получилось. Одним словом – вражина…
Я набрал по телефону командира полка и доложил о происшедшем в дивизионах и спросил в свою очередь: – Товарищ полковник, а он вам представлялся, когда прибыл в полк?
Командир коротко матернулся: – Нет, Борис Геннадьевич и пошёл он на х….
Вызвал на связь командиров дивизионов и поставил им задачу: если есть недостатки – их устранить и продолжить стрельбу. Когда появится на ОП Бурковский пусть едет в штаб, здесь с ним я и поговорю. Жёстко…
Из 3ей мотострелковой роты, которая находится на высоте 880,7, поступило сообщение: на мине подорвался солдат, тяжелораненый. Сейчас будут его спускать с гор вниз к нам. Оперативный дежурный тут же связался с группировкой и заказал для раненого вертолёт. Я открыл журнал оперативного дежурного и подсчитал, что за пять дней у нас 2 человека убито, 9 раненых. Причём двое – тяжело. Печальная статистика…
Полковника Бурковского я так и не дождался, но скандал вокруг его действий продолжает разрастаться. Возмущён наш командующий генерал-майор Макаров, возмущён начальник штаба группировки тем, что офицер другой группировки приезжает к нам и пытается вмешиваться в работу артиллеристов. Дошло до того, что мне с группировки поступил приказ задержать полковника Бурковского и доставить его в группировку, но было поздно нарушитель спокойствия покинул сферу нашей компетенции и скрылся в 138 бригаде.
… Сегодня ночью, когда заступил на дежурство из Чири-Юрта на протяжение часа слышалась беспорядочная автоматная стрельба. Чего там не поделили чеченцы, было непонятно. На всякий случай мы усилили охранение в сторону селения и были на связи с отрядом рязанского ОМОН, который стоял практически на окраине Чири-Юрта в бывшем детском садике. Положение ОМОНовцев было не завидное: их было человек 75 и находились они между нами и деревней. Не раз в их адрес сыпались угрозы уничтожения от местного населения, хотя они ни в чём не были виноваты и старались ни чем не раздражать деревенских жителей. Виноваты в основном были мы – армейцы. Уже несколько дней на нашей территории нагло действовала шайка мародёров. Эти безбашенные негодяи, ничего не боясь, в основном ночью ходили в деревню, врывались в дома беззащитных местных жителей, грабили их, избивали, издевались и совершали другие гнусные поступки, которые бросали такую тень на нас, что невозможно было открыто смотреть в глаза нормальным чеченцам. Откуда они: то ли из нашего полка, то ли из160 танкового полка, остатки которого ещё стояли около нас – было неизвестно. Но все горели желанием словить этих скотов и по моему до суда дело не дойдёт. Перестреляют прямо на месте, но сейчас из-за них страдали мы.
Каждый день выходили на переговоры администрация Чири-Юрта и просили найти, прекратить мародёрство, навести у себя порядок…
– …Вы же поймите. – Говорили на переговорах старейшины, – мирное население возмущено до предела. В трёх наших селениях в пределах тридцати тысяч беженцев и если даже половина беженцев в гневе кинется на ваш полк – вас же всех уничтожат. И оружие не поможет.
Мы обещали, мы рыли землю рогами, но выловить мародёров пока не могли.
* * *
Утром, как только увидел в штабе особиста, сразу же спросил: – Сан Саныч, ты всё знаешь. Что там за стрельба ночью в Чири-Юрте была? Мародёры что ли обратно засветились там?
Особист, загадочно улыбаясь, сел рядом со мной.
– Борис Геннадьевич, – особист развёл руками, – виновник этой стрельбы – ты. Да, да не удивляйся, именно ты.
– Опаньки, не понял?
– Да, Борис Геннадьевич, не просто виноват, а тебе в довершение всего объявили ещё кровную месть и сейчас они предпринимают все действия чтобы «достать» тебя.
Я развеселился: – Сан Саныч, давай колись. А то убьют и не узнаю за что. Во что хоть я на этот раз вляпался?
– Борис Геннадьевич, ты куда вчера перед совещанием стрелял?
– Ну ты что!? Конечно, не по Чири-Юрту.
– Ну, а всё-таки….?
Я пододвинул карту и взял карандаш: – Да, решил перед совещанием отработать три цели. Вот здесь, здесь и здесь. Ну и открыл туда огонь, по 48 снарядов в каждом огневом налёте. Всё, больше никуда не стрелял.
Сан Саныч взял у меня карандаш и ткнул в цель номер 113: – А сюда, почему ты стрелял?
Я наклонился к карте: – Ну, стрелял сюда. Где-то здесь, рядом с Улус-Кертом по разведданным, располагается лагерь боевиков. И вот здесь, рядом с кладбищем, развилка двух лесных дорог, и её никак не миновать, если идти или ехать из этого лесного массива. Вот туда и назначил огневой налёт. А что туда нельзя было стрелять?
– Да нет, можно было. Но только ты в районе кладбища своим огневым налётом накрыл командующего южным фронтом. Да, Борис Геннадьевич – Резвана Чичигова.
– Вот это да… Что насмерть?
– Да нет. УАЗик его разбит, а Резван тяжело ранен. Два телохранителя убиты. Короче, произошло следующее. Через час как ты написал записку, она была у человека, который является братом полевого командира, правда небольшого отряда. У того, что-то около десяти-пятнадцати боевиков и он подчиняется Чичигову. У братьев налажена связь, как через связников, так и по радиостанции. Но это я уже тебе по секрету рассказываю. Вот он то и отослал твою записку к боевикам. Я и сам не знаю как, но после обеда записка была у Резвана и он сам лично повёз радиостанцию, для передачи тебе, связнику и попал под твой же артобстрел.