ложив головой об землю, но всё-таки я сумел остановиться. Сзади послышался сильный удар, непонятный хруст и наступила тишина. Я осторожно повернулся и посмотрел вниз: в десяти метрах от меня, на самом краю обрыва, опасно накренившись над пропастью застыла КШМка, на верху которой копошился обалдевший экипаж. На заднице осторожно сполз к машине и удивился. На самом краю обрыва, на всём его протяжении, торчал на полметра из земли один-единственный валун, об который со всего размаху и ударилась КШМ. Удар был настолько силён, что валун почти выбило из почвы, но он остановил падение машины в пропасть, и теперь пусть и ненадёжно, но всё-таки удерживал машину командира батареи над бездной. От удара Фролова вышибло из люка и сейчас он висел над пропастью, зацепившись руками за скобу на броне, а его вытягивали солдаты на верх машины. Солдатам тоже досталось от удара, многие были побиты об приборы и выступы внутри машины, но в целом всё обошлось испугом, синяками и небольшими ранами на голове. Слава богу, никто и ничего себе не сломал. Гораздо серьёзнее пострадала машина: удар был настолько силён, что у неё гусеницы слетели с катков и их намертво заклинило между ведущими катками. В каком состояние находились приборы внутри машины – можно было только догадываться.
Убедившись, что машина вполне надёжно зацепилась за валун и падать именно сейчас не собирается, я подозвал к себе Фролова: – Василий, пошли на вершину горы, там стоят ваши. Оттуда выйдешь на связь с полком и попросишь помощи. После чего людей и приборы переместишь в палатку к вашим на горе.
Поднявшись к месту падения, я выдернул из земли автомат, оглядел склон горы в безуспешной попытке найти и направился с Фроловым к вершине, до которой было метров сорок. Здесь было безлюдно. В пустом окопе, на холодном воздухе одиноко стояли приборы наблюдения, часового видно не было, лишь приглушенно доносились голоса и смех из палатки, да из печной трубы вылетали золотистые искорки, подтверждая, что люди здесь всё-таки есть.
Откинув полог в сторону, мы ввалились в палатку, где сидело пятеро солдат и молоденький лейтенант: все они дружно пили чай и весело смеялись над рассказом товарища.
– Лейтенант, почему в окопе нет часового? – Прервал я веселье.
Сидевший с кружкой чая в руках, солдат приподнялся с ящика: – Да я только что зашёл, чаю попить…
– Да и раздеться успел, и сапоги снять. Да мы тут уж минут десять как в обрыв упали, шуму было, что духи наверно в Грозном услышали, а вы тут ржёте как лошади. – Сорвал своё раздражение на часовом и тоже присел на ящик. Мне в руку тут же сунули кружку горячего чая и я мгновенно успокоился. Рядом сидел Фролов, тоже с кружкой и мелкими глотками пил пахучую и ароматную жидкость. Ещё раз уточнив, что делать офицеру, я убыл с горы в лагерь, но уже по другому склону горы и, несмотря на то что был лишь небольшой морозец, ввалился на ЦБУ с замёрзшими, торчащими сосульками в разные стороны волосами и сильно возбуждённый, чем вызвал громовой хохот присутствующих офицеров.
В принципе, на этом для меня и закончился вчерашний день.
* * *
Утром прихожу на ЦБУ, а мне докладывают, что вчера командир полка выловил пьяного Семёнова на ТПУ (Тыловой Пункт Управления). Произошёл неприятный разговор между ними и Никитин приказал написать Семёнову рапорт на откомандирование его в пункт постоянной дислокации. Вот Константин Иванович сейчас и ходит «гоголем», демонстративно и гордо подписывает обходной лист в двух экземплярах. Подошёл ко мне и сунул обходной на подпись.
Я отодвинулся от листа: – Семёнов, иди к командиру полка – объяснись с ним. Чего ты тут из себя обиженного героя строишь?
– Да не пойду к нему. На ТПУ я был по делам дивизиона. Чего оправдываться буду… ?
– Константин Иванович, ты академию закончил, а рассуждаешь как дурачок. Ты что, думаешь
что никто не знает, что ты на самом деле делал на ТПУ? Да все знают, что ты там водку пил. Что ты как ребёнок ведёшь себя? Ты что, думаешь тебя в штабе округа или дивизии встретят с распростёртыми объятиями? Да тебя там истопчут, вываляют в грязи и уволят, в лучшем случае засунут куда-нибудь в дальний гарнизон, типа Елани. И первый кто на тебе оторвётся, это будет генерал Шпанагель.
Семёнов строптиво вздёрнул подбородок и подсунул мне обходной лист ближе: – Подписывайте, товарищ подполковник. Честь имею. – И по-глупому приложил руку к голове.
– Ну, и чёрт с тобой, Семёнов, – я решительно расписался и отдал лист бумаги в руки своего подчинённого, – каждый делает свою судьбу сам.
…. Из задумчивости меня вывел голос Андрея Порпленко: – Чего-то залихорадило твоё ПТБ. Сейчас привезли солдата от противотанкистов – ранение в грудь. А вчера, опять же в батарее, водитель в результате неосторожного обращения с оружием прострелил себе ногу.
Я тяжело вздохнул и направился в полковой медицинский пункт, где с начмедом полка быстро разобрались с ранением. Обычный самострел. Солдат сильно оттянул кожу на груди и стрельнул – якобы, пуля скользнула по телу. Номер прошёл бы если он лишь слегка оттянул кожу, но когда после выстрела он её отпустил, то входное и выходное отверстие оказались в таком месте, что по идее должно было разворотить все рёбра.
Потом вернулся опять на ЦБУ, где меня нашёл капитан Таубаев и доложил, что в батарее нет осветительных мин и просит сегодня ночью на их участке обороны посветить вторым дивизионом. Тут же, после него, приходят на ЦБУ с командиром полка начальник штаба 99 полка и командир дивизиона, они будут поддерживать действия мотострелкового батальона 15 полка, который будет действовать в направлении на Алхан-Юрт справа от нас. Поддерживающий дивизион тоже решили расположить справа от второго дивизиона. Отработали все вопросы взаимодействия.
А поздно вечером меня срочно вызвал к себе командир полка, у него в кунге уныло сидел зампотылу подполковник Никитин, однофамилец командира: – Борис Геннадьевич, неприятная ситуация. – Командир кивнул головой на зампотылу. – Только что прибыла наша колонна из Моздока с боеприпасами, там были и машины твоих дивизионов. Старшие машин и водители «пережрались» и по пьянке придавили водителя РМО, вдобавок ещё прострелили ему ногу. Так что, давай бери замполита полка, езжайте в дивизионы и разберитесь с этими скотами.
В палатке начальника штаба первого дивизиона, куда я зашёл с подполковником Быстровым, мы нашли майора Леонтьева, который был старшим над машинами от двух дивизионов. В большой палатке было светло, сухо и тепло. Вокруг стола, заканчивая его накрывать, крутился подполковник Семёнов и начальник штаба дивизиона майор Дзигунов, а поодаль с бутылкой водки в руке стоял, слегка покачиваясь, сильно пьяный Леонтьев. Наше неожиданное появление неприятно удивило Семёнова, который буквально сегодня всё-таки поговорил с командиром полка и порвал свой рапорт на откомандирование.
Мы поздоровались и я с ходу спросил Лентьева: – Товарищ майор, что тут мне докладывают, что все водители и старшие машин на марше перепились, придавили и прострелили ногу водителю РМО? Что вы мне на это скажите?
Майор зло набычился: несколько секунд он всё-таки боролся с собой, но его в конце-концов прорвало пьяным базаром: – Что это вы за бредни тут несёте, товарищ подполковник? Кто тут пьян? Да никто не пьян. Подумаешь…, я чуть-чуть выпил. Имею право. Я каждый день рискую своей шкурой, водя колонны, а вы сидите в штабе и ничем не рискуете. Поэтому имею право выпить. – Леонтьев подскочил ко мне и так рьяно начал размахивать кулаками, что в какой-то момент мне показалось, что он меня ударит. Я насторожился, внутренне собираясь, чтобы отразить удар, но майора уже оттащил от меня Дзигунов и начал его успокаивать. Выждав паузу, когда зам. по вооружению несколько успокоился, я снова задал вопрос: – Товарищ майор, я пока не ставлю вопрос – почему вы пьяны? Сейчас вы мне объясните, что произошло у вас – в вашей колонне?
Зам. по вооружению, несколько утихомировшись, подошёл ко мне и попытался спокойно доложить, но его неожиданно повело в сторону, потерял равновесие и рухнул на стол, снеся часть закуски на стол. Раздосадованный падением Леонтьев вскочил и попытался вновь рассказать, как он рискует своей жизнью, в то время когда мы сидим в тылу…
Пришлось его заткнуть, после чего он вполне мирно сидел на диване и наблюдал за дальнейшими разборками. Вызванные в палатку водители и старшие машин, оказались трезвыми и о происшедшем с солдатом РМО не имели никакого представления. Во втором дивизионе та же картина – все трезвые. В РМО, куда мы приехали с подполковником Быстровым уже в 1 ночи все спали. Подняли всех водителей по тревоге, построили и наконец-то выяснили обстоятельства происшедшего. Действительно, один из водителей сдавая назад для того, чтобы зацепить на буксир сломанную машину ударил задним бортом солдата с РМО. Ударил сильно, но ничего ему не сломал, лишь сильно ушиб того. Есть и солдат с прострелянной ногой, но не с этой колонны. Когда мы вернулись обратно и доложили о неверной информации командиру, он пригласил посмотреть по телевизору концерт посвящённый дню милиции. Концерт как всегда на день милиции был хороший, но больше всего раздражало в нём то, что все пели дифирамбы ментам, которые как будто несли на своих плечах основную тяжесть боевых действий в Чечне. Об армии ни слова. В конце концерта группа «Блестящие» вышла на сцену и начали с пафосом говорить в зал: – Мы посвящаем эту песню военнослужащим, – мы оживлённо переглянулись: наконец-то хоть кто-то вспомнил о военнослужащих вооружённых сил, – военнослужащим внутренних войск, которые несут свою опасную службу в Моздоке….
Смех в кунге командира стоял гомерический: да, нашли кому посвящать песню и рассказывать об «опасной службе в городе Моздоке». Воспользовавшись случаем, я от имени командира полка через космическую связь связался с домом и поздравил Валю с годовщиной свадьбы. Когда в 3 часа ночи, я подошёл к кунгу, то в этот момент встретил подъезжающих со второго дивизиона Чистякова и Гутника, которые там мылись в бане. Были они сильно пьяны и при резком торможении ПРП Алексей Юльевич сильно ударился грудью о край люка. Охая и стеная, осторожно слез с машины и также осторожно забрался в кунг. Уселся на кровать и стал щупать грудь, переживая, что вполне возможно сломал себе рёбра.