пяти целям в районе нп. Октябрьское: в основном, по району МТФ и ПТФ, где предполагалось скопление боевиков.
* * *
В пять часов сменил на дежурстве Чистякова и наконец-то закончил работать над праздничным приказом, в 6:30 опять нанесли огневое поражение по вечерним целям.
К 9 часам Никитин вызвал на разборки командира 3го батальона и командира восьмой роты, чтобы разобраться со вчерашним инцидентом, а тут приходит подполковник Чикин и докладывает – у него в дивизионе самострел. Солдат проснулся в семь часов, взял из пирамиды автомат и выстрелил себе в бедро. Дебилизм какой-то, этому солдату до дембеля осталось 10 дней. У бойца обширная рана, перебиты артерия и вена, травматический шок 2ой степени и большая потеря крови.
В этот неудачный момент и появился командир 3 батальона, с командиром 8 ой роты. Полковник Никитин и так возбуждённый, начал круто разбираться. Как он утверждает, он сам видел как танк с третьего батальона стрелял по машине рем. роты. Командир батальона начал возражать. Ну и понеслось… Командир психанул и заявил: – Раз так, мне такой командир батальона не нужен, езжайте товарищ майор в Екатеринбург, – и в сильном гневе выгнал офицера из палатки.
Тягостное молчание прервало появление офицера с 15 полка, который приехал с приказом группировки забрать у нас к ним в полк 10 танков. «Мочат» их капитально, ранен командир полка, но сам виноват. Хотя, чёрт его знает, я сам часто лезу туда, где начальнику артиллерии делать нечего. Командир полка поехал выбирать место для расположения своей 8 ой роты и попал под обстрел из гранатомётов, был ранен, правда, легко.
…. Штормовое предупреждение, ветер более 20 м/секунду, – радиостанция внезапно замолкла, а мы все засуетились. Действительно, после обеда погода начала стремительно портится и я только успел сбегать в кунг за курткой и шапкой, как налетел сильный, шквалистый ветер. Все кто был в палатке ЦБУ кинулись к кольям и в течение часа, изо всех сил, держали палатку чтобы её не унесло. Нас «мотыляло» в разные стороны, пальцы от напряжения немели, но мы цепко держали колья. Оборвало провода и пропал свет. Андрей Порпленко ухитрился и зажёг керосиновый фонарь и только его свет освещал нашу борьбу с ветром. Много было шуток, смеха по этому поводу, но это наверно не к добру. Как только ветер стих, мы навели порядок в палатке и каждый снова занялся своими делами.
– Ни фига себе, – послышался удивлённый голос майора Порпленко, который принимал доклад по телефону с одного из подразделений, – мужики, докладывают из первого батальона: неизвестно откуда прилетела одна единственная мина и попала прямо в БМП. Машина сгорела, но боезапас не сдетонировал и солдаты не пострадали. Ну, надо же.
– Борис Геннадьевич, возможно такое? Или первый батальон опять что-то схимичил. Спалил БМП и теперь хотят свалить на боевиков. – Офицеры повернулись в мою сторону и выжидающе смотрели на меня.
– Ерунда! Ребята, я лично не знаю такого артиллериста, который мог в этих экстремальных погодных условиях посчитать полную подготовку и с первого выстрела попасть в БМП. И если в машину действительно попала мина – то это только дикая случайность.
– Я хоть и не артиллерист, но тоже такого же мнения. – Андрей опять засел за телефон и стал вытягивать из первого батальона подробности происшедшего, а меня вызвал командир полка и задал точно такой же вопрос, как и Порпленко.
– Меня, Борис Геннадьевич, капитан Шпанагель своим батальоном уже достал. Что ни день…, – закончить фразу он не успел, как зазвонил телефон и послышался возбуждённый голос оперативного дежурного.
– Товарищ полковник, идёт интенсивный обстрел гранатомётного взвода 3го батальона. Что делать, не знаем, – голос майора Медведева в рубке замолк, а Никитин заматерился.
– Товарищ майор, вы оперативный дежурный или кто? Мне вас, что учить снова что ли? Почему вы, оперативный дежурный, не разобрались: откуда стреляют? Сколько боевиков? Выяснить это и открыть ответный огонь. Надо – артиллерией накрыть? Так там у вас для этого дежурный артиллерист сидит. А вы вместо этого впали в панику и теперь ждёте моего решения.
Командир в раздраженье бросил телефонную трубку и поднялся: – Пошли, Борис Геннадьевич, разбираться на ЦБУ.
Первым по «горячую руку» разъярённого полковника попался оперативный дежурный майор Медведев. Поняв, что от этого общения ничего хорошего ему не светит, Медведев просто убежал из палатки. Следующей «жертвой» был Андрей Порпленко, которого Никитин обругал и в довершение всего надел ему на голову фонарь с лампочкой и переключился на капитана Плеханова: он то и был первопричиной всей этой паники. Командир ПТБ до того растерялся, что ничего не мог ни сказать, ни показать на карте место гранатомётного взвода и был с позором также выгнан из палатки. После чего командир ушёл к себе, а следом вызвал меня. В тот вечер мы долго сидели с ним, разговаривая по душам.
* * *
В четыре часа утра, после заступления на дежурство, я нанёс огневой налёт по вокзалу в Алхан-Кале. Хотя…, что там за вокзал? Вокзальчик наверно. А в пять часов ещё по одной цели. В 6 утра из второго дивизиона пришло сообщение, что около НП 6-ой батареи упало два снаряда от «Урагана». Решил после совещания ехать разобраться с ними.
А перед совещанием ко мне подошёл командир третьего батальона и рассказал о падение ещё нескольких снарядов от «Урагана» уже на огневую позицию 3ей миномётной батарее, поэтому я изменил своё первоначальное решение и после совещания отправился в третью миномётную батарею. Погода стояла слегка морозная, ясный солнечный день, посвёркивающий снежок, приятная поездка на ПРП в сопровождении четырёх солдат. Но отличное настроение мгновенно пропало и от увиденного я похолодел, а потом вспотел: огромный и мощный снаряд не долетел трёх метров до землянки миномётного расчёта и теперь только одно его оперение торчало из земли. В радиусе 10 метров находятся ещё 4 землянки, чуть дальше громоздились ящики с минами в количестве 150 штук. Облившись холодным потом, я представил себе, что произошло бы если снаряд взорвался и сденонировал склад с минами: помимо батареи, которая перестала существовать в гигантском взрыве, уничтожен был бы и КП батальона, палатки которого находились в 150 метрах от огневой позиции миномётчиков.
– Упало 4 снаряда, товарищ подполковник. Один здесь, второй воткнулся в склон холма перед нами. Вон, дыра виднеется, остальные два пока не ясно куда упали. – командир батареи беспечно махнул рукой в сторону склона, покрытого жёлтой высохшей травой, слегка припорошенной снегом, – найдём и покажем сапёрам.
Задумчиво прошёлся по огневой позиции, заглянул в землянки и ещё больше помрачнел от увиденного там бардака.
– Беляев, – я решительно повернулся к командиру батарее, – место падения ракеты огородить подручными средствами. Эвакуировать отсюда личный состав, миномёты, машины и склад боеприпасов: всё это сделать до приезда сапёров. После чего ракету надо взрывать. И чтобы такого бардака в землянках больше не видел, тем более что приезжает генерал Шпанагель.
Приехав с третьей миномётной батарее, я подошёл к командиру доложить о результатах поездки, но в этот момент поступило сообщение, что командующий группировки прилетает на вертолёте и будет работать во второй мотострелковой роте. После такого сообщения полковник Никитин вскочил на МТЛБ и стремительно умчался в первый батальон. До обеда время прошло нормально, и после обеда, доложив прибывшему командиру о падение на миномётную батарею снарядов «Урагана», я отправился к себе в кунг. Только снял бушлат, как резко распахнулась дверь и появившийся посыльный проорал: – Начальника артиллерии к командиру полка….
Схватив карту и накинув обратно бушлат на плечи, я помчался на ЦБУ, но уже подбегая к палатке, увидел командира полка, подполковника Тимохина и других офицеров стоявших на краю нашего холма. Все смотрели в долину, где за деревней Красностепновская подымались разрывы от снарядов.
– Борис Геннадьевич, – Никитин возбуждённо повернулся ко мне, – это 245 полк бьёт по отходящим боевикам и попросили от нас по ним ударить.
Я вскинул бинокль и стал смотреть за деревню, но не увидел ни джипов, ни боевиков, про которые толковали командир и другие офицеры – лишь одни разрывы на пустынных холмах. Видя мои колебания, командир дёрнул меня за рукав: – Борис Геннадьевич, джипы уже ушли, но за деревней остались пешие духи – накрой их.
Я поднял планшет с картой и течение полуминуты, вот смех, не мог сориентировать карту с местностью. Метнулся на ЦБУ, где Чистяков безмятежно развалившись на стуле, беседовал с оперативным дежурным. Схватив радиостанцию, и под удивлёнными взглядами офицеров, я вихрем вылетел обратно из палатки. Уже почти мгновенно сориентировал карту и через двадцать секунд, сквозь сильные помехи в эфире, подавал команду на первый дивизион. Озадаченно нажал кнопку и, бросив взгляд на шкалу вольтметра, был неприятно удивлён: аккумуляторы в радиостанции были севшими. Вот почему такой шум и плохая связь.
– Борис Геннадьевич, что произошло? – Около меня появился Чистяков.
– Алексей Юльевич, ты же на дежурстве и не удосужился проверить на радиостанции аккумуляторные батареи. Немедленно тащи запасную станцию. – Чистяков развернулся и умчался на ЦБУ за второй радиостанцией, которая всегда стояла у нашего стола – так, на всякий пожарный случай. И вот такой случай наступил, а я даже успел порадоваться своей предусмотрительности, до того как прозвучал залп первого дивизиона.
К моему удивлению и к величайшему раздражению командира полка, ожидавшего увидеть разрывы – никто и ничего не увидел. Даже звуков разрывов не было слышно.
В недоумение бросив взгляд на стволы первого дивизиона, в километре от нас, я убедился, что они повернуты в нужную сторону. Посчитав, что снаряды улетели за гряду холмов на противоположной стороне долины, дал новую команду: – Полтава! Дальность меньше восемьсот. Огонь!
И тут радиостанция «сдохла». Огорчиться не успел, так как сразу же около меня появился Чистяков со второй станцией. Я выхватил её из рук старпома, включил и успел услышать доклад начальника штаба майора Дзигунова: – Полтава, залп!