Начали постепенно подходить на новое место подразделения командного пункта, появились первые машины тылового пункта полка и я решил проехать на огневые позиции дивизионов посмотреть, как они разворачиваются. Но, подъезжая, ещё издалека увидел, что дивизионов на позициях нет.
– Не понял? – Я в недоумении ещё раз осмотрел местность, но уже в бинокль, надеясь увидеть дивизионы чуть правее или левее того места, которое было указано – безрезультатно. В двух километрах впереди виднелась лишь огневая позиция миномётной батареи, куда я и помчался. Это была третья миномётная батарея Беляева.
– Марат, ты дивизионы здесь не наблюдал?
– Здравия желая, товарищ подполковник, – капитан Беляев подошёл ко мне и поздоровался, – я здесь уже три часа как развернулся, но кроме вас никого не видел.
Миномётная батарея была развёрнута в пятистах метрах от зелёнки, сквозь которой виднелись недалёкие здания и элеватор Алхан-Калы. Через голые без листвы ветки и тонкие стволы зелёнки виднелись и копошащиеся на позициях подразделения пехоты третьего батальона, которые прикрывали батарею с фронта и с правого фланга. Пообщавшись с командиром батареи, выяснив обстановку на этом участке, я выдвинулся обратно в район позиций дивизиона и решил немного подождать их там. Попытался по радиостанции связаться с дивизионами и после продолжительных попыток, через треск помех, сумел вызвать командиров дивизионов на связь.
– Полтава! Самара! Доложите, где находитесь.
– Лесник 53! Находимся на огневых позициях, – доложили голоса Семёнова и Чикина.
– Полтава! Самара! Это я нахожусь на огневых позициях, а не вы, – возмущённым голосом заорал я в микрофон, – доложите координаты.
Через минуту, нанеся координаты на карту, я вообще задохнулся от гнева и возмущения. Огневые позиции дивизионов были развёрнуты совершенно в другом месте – на четыре с половиной километра севернее указанного района. Смеркалось и перемещение дивизионов в этот момент уже было нецелесообразным. Я опять вышел в эфир.
– Полтава! Самара! Подготовиться к ночной работе, утром жду с докладом лично каждого. И с достаточно серьёзной причиной, для изменения района огневых позиций и не выполнения приказа командира полка.
В палатке ЦБУ, уже развёрнутой и освещённой, находился командир полка, замы и офицеры штаба.
– Товарищ полковник, официально довожу до вашего сведения, что командиры дивизионов самовольно изменили район огневых позиций, развернулись совершенно не в том месте, тем самым не выполнив ваш приказ и мой.
Никитин тяжело облокотился на стол и обвёл усталым взглядом офицеров.
– Покажи, где они должны были развернуться и где они сейчас.
Я карандашом быстро обвёл район указанных огневых позиций и район, где развернулись дивизионы. Командир рассержено засопел, рассматривая овалы на карте, потом поднял на меня глаза.
– Что ты об этом думаешь, Борис Геннадьевич?
Я сел напротив командира полка и, показывая карандашом на карте, начал излагать свою точку зрения: – Учитывая дальнейшее направления действий нашего полка, действия рейдовых отрядов, расположение боевых порядков полка и эффективную дальность ведения огня артиллерийскими подразделениями, мною была выбрана огневая позиция дивизионов, которая была утверждена вами.
Чёткими и резкими линиями на карте оперативного дежурного, лежащей перед командиром полка на столе, показал максимальные дальности стрельбы с моих огневых позиций.
– Пока, по непонятным для меня причинам, командиры дивизионов самовольно выбрали новый район огневых позиций. И сейчас зоны поражения огнём полковой артиллерии выглядят вот так, – новыми линиями показал на карте максимальные дальности, – то есть, при действии рейдового отряда в районе третьего батальона, граница поражения артиллерией пододвинулась на 5 километров ближе к нашему переднему краю…
Офицеры, слушавшие мои объяснения, возмущённо загудели, а Тимохин воскликнул с негодованием: – Борис Геннадьевич, да накажи ты их по полной программе. Семёнова давно на место надо поставить.
Я коротко взглянул на Владимира Васильевича и продолжил: – Товарищ полковник, сегодня они нарушили не только мой приказ, но и ваш. А завтра ещё что-нибудь выкинут. Моей дисциплинарной власти для наказания не хватает, поэтому прошу вас назначить расследование и если не найдутся весомые причины, результатом которых стало нарушение приказа, сильно наказать командиров дивизионов.
Никитин, молчавший до сих пор, сердито стукнул кулаком по столу: – Борис Геннадьевич, я сотру их в порошок и завтра они перебазируются на то место, которое им было указано.
Из палатки ЦБУ в темноту вечера мы вышли вместе с Тимохиным и поднялись из карьера. Я хотел решить с ним один вопрос, но наше внимание привлекли яркие огни большой автомобильной колонны, которая проходила мимо нашего командного пункта.
– Куда это они? – Удивился Владимир Васильевич, а причины для удивления были. В четырехстах метров впереди нас располагались позиции 99 артиллерийского полка, ещё километром дальше занимал позиции третий батальон и Алхан-Кала с боевиками. Что это была не колонна арт. полка было ясно. И здесь могла переть прямо в Алхан-Калу только колонна нашего полка, которая заблудилась.
Мы заметались по краю карьера пытаясь найти решение как остановить колонну, так как уже заметили, что головные машины миновали поворот, где они ещё могли завернуть в арт. полк. Ещё минут десять и вся колонна, нежданным и щедрым подарком, свалится к боевикам.
– Борис Геннадьевич, танк! – Мы с Тимохиным одновременно увидели в темноте танк разведчиков и оба заскочили на корму, заорав механику-водителю, – Заводи!
Танк заревел, выкинув из глушителя сноп красных искр, и рванул в сторону дороги. Я еле успел зацепить за какой-то выступ, чуть не улетев с танка. Танк мчался вдоль колонны, постепенно догоняя головную машину, а поравнявшись с ней, я вскинул автомат и дал пару очередей в воздух. Машина резко остановилась, начали останавливаться и другие автомобили, а танк заехал вперёд её и остановился.
Хлопнула дверь кабины и в свет фар выскочил зам. по вооружению второго дивизиона майор Башкирцев.
– Башкирцев, как ты тут оказался? – В удивлении протянул я и присел на корточки на корме, когда офицер подбежал к танку.
– Товарищ подполковник, веду машины обоих дивизионов на новую позицию. – Офицер, задрав голову, смотрел на меня и стоявшего сзади Тимохина.
– Башкирцев, да ты уже пролетел поворот, где нужно было сворачивать и в темноте прёшь в Алхан-Калу. До боевиков остался километр: во, подарочек был бы для них. – Тимохин замолчал, а майор топтался внизу, не зная, что предпринять.
– Давай разворачивай колонну и дуй обратно на старые позиции, а завтра с утра, по светлому, поедешь в дивизионы. Честно говоря, я сам точно не знаю, где они сейчас стоят. Вернее, по карте знаю, но как туда без приключений в темноте доехать и не получить пулю от своих – вот этого не знаю. – Отдал я приказ.
Зам. по вооружению ещё потоптался некоторое время внизу, нерешительно поглядывая то на меня, то на Тимохина, а потом решительно стал заворачивать колонну. Дождавшись, когда машины одна за другой стали огибать танк и потянулись за головной машиной обратно, мы тоже тронулись в сторону командного пункта. Спрыгнув с танка у ЦБУ, мы сразу же наткнулись на командира полка.
– Что это за колонну вы заворачивали? – Спокойно спросил Никитин, но выслушав мои объяснения, командир возмущённо выругался.
– Ну, блядь! Ну, завтра я покажу твоим командиром дивизионов, Борис Геннадьевич, где раки зимуют. – Командир ещё раз выругался и скрылся в темноте, а я направился искать свой кунг.
Здесь меня тоже ждали неприятности: когда перемещались прицеп с солдатским жильём перевернулся и сейчас стоял скособоченный, подпёртый досками. Перекусил консервами, попил кофе и совсем заморенный лёг спать. В 12:30 ночи меня разбудил дежурный радиотелефонист, который сидел у развёрнутой радиостанции прямо в кунге, и протянул мне трубку: группировка требует нанести огневое поражение по трём целям. Передал координаты целей на дивизионы и снова лёг спать.
* * *
Утром, выбрался из кунга и было приятно ощутить под ногами твёрдую поверхность земли, вместо расквашенной грязи. Лёгкий морозец прихватил инеем сухую траву и я шёл к палатке ЦБУ, с удовольствием слушая сухой и ломкий шелест замёрзших растений. За ночь происшествий в полку не произошло и, раздобыв воды, с удовольствием побрился и умылся.
В 8:30 появился командир второго дивизиона, который тихо зашёл в палатку, поздоровался со мной за руку, сел на табуретку поодаль, считая, что я не заметил, как от него несёт сильнейшим перегаром и выжидающе уставился на меня. Я тоже не спешил начинать разборку и тоже молчал, изредка поглядывая на Чикина, готовясь к трудному разговору.
– Александр Владимирович, почему вы поставили свой дивизион на другую огневую позицию, никого не поставив в известность? – Как бы между делом задал я вопрос, но внутренне напрягшись.
– Борис Геннадьевич, – начал спокойно объяснять Чикин, но постепенно всё более и более возбуждаясь, – то место, которое вы нам определили – оно не подходит по нескольким причинам. Первая и самая основная – там самое банальное болото. Мы там посадим технику и будем только и заниматься тем, что будем её постоянно вытягивать из грязи. А мы сейчас стоим на нормальном, сухом месте…
Я не выдержал и резко оборвал командира дивизиона: – О чём ты говоришь, Александр Владимирович? Ты хоть думаешь о чём ты говоришь? Есть приказ, есть связь, по которой ты можешь высказать свои сомнения. Есть я, к которому можно приехать и обсудить всё, может быть и мои ошибочные решения. Есть в конце-концов командир полка, который может отменить мой приказ. Но вы с Семёновым самовольно, не поставив никого в известность, изменили огневую позицию, тем самым не выполнив приказа. Во время Великой Отечественной войны за это расстреливали. Ты хоть смотрел то место, куда я вас собирался ставить? Какое болото: там ровное и чистое поле. Арт. полк там стоял и не тонул, и вы не утонете…, – я сделал паузу, но продолжить Чикин мне не дал. Повысив голос, он возмутился.