– Полковник Бурковский, – буркнул полковник, помолчал и добавил, – представитель вышестоящего штаба. Генерала Колыванова.
– Начальник артиллерии 276 полка, подполковник Копытов, – представился я, но своим тоном дал ему понять, что мне плевать и на Колыванова, о котором ничего не слышал и на самого полковника.
– Товарищ подполковник, покажите свои рабочие документы, – поняв мою язвительность, сухо потребовал офицер.
– А с чего я должен вам их показывать? И кто вы такой, чтобы я их показывал? – Начал заводиться, считая полковника очередным, пехотным проверяющим.
Из-за спины проверяющего появился полковник Сухарев, привлечённый нашей стычкой: – Копытов, покажи документы. Это наш – артиллерист.
Я молча пододвинул рабочую карту, журнал разведки и обслуживания стрельбы. За документы не боялся – они были отработаны до конца. Но после долгого разглядывания рабочей карты полковник веско изрёк: – А почему вы не считаете Ку (коэффициент удаления) и Шу (шаг угломера) и где ваша выписка из таблицы огня?
Долгим взглядом посмотрел на проверяющего и наверно надерзил бы ему, но внезапные выстрелы танковой пушки и громкие крики отвлекли полковника от моей персоны. Экипаж танка обнаружил во дворе пятиэтажки девять боевиков, крадущихся вдоль стены дома. Тремя выстрелами из пушки тела боевиков были разбросаны по двору и теперь валялись неряшливыми кучками среди мусора. Молодцы танкисты.
Грошев, зам. министра через час улетели и все опять вернулись к своим делам. Я посмотрел на ячейку полковника Сухарева, где находился проверяющий полковник и удобно устроился за большим оптическим прибором. Через пять минут наблюдения уткнулся взглядом в двух боевиков, которые пригнувшись, передвигались за забором вдоль окраинной улицы к перекрёстку. Замерев на пару минут перед открытым пространством, они метнулись вперёд, благополцучно пробежали чистое место и спрыгнули в небольшой окоп, скрывшись из виду, а через две минуты две головы тихо поднялись над бруствером и, понимая, что их не заметили, уже более смелее стали вести наблюдение за нашим передним краем.
Ещё через две минуты чеченцы совсем успокоились и, уже особо не скрываясь, облокотившись на бруствер, с любопытством разглядывали нашу оборону. С таким же интересом и я разглядывал духов, приближенных ко мне силой двадцатикратного прибора, ожидая, что вот-вот прогремит выстрел из танковой пушки и ещё двумя бандитами станет меньше на этом свете. Но никто по ним не стрелял и боевики совсем осмелели: смело крутили головами и тыкали автоматами в нашу сторону, показывая друг-другу какой-либо участок нашей обороны.
– Ахмеров, иди сюда, – энергично подозвал к себе сержанта, – смотри и запоминай. Потом летишь к танкистам и пусть те накроют наглецов.
Сержант на несколько секунд прильнул к окулярам, приподнялся над прибором, бросив запоминающий взгляд на жилой сектор, потом опять глянул в окуляры прибора: – Понял, товарищ подполковник. Я полетел.
Я вновь пододвинулся к двадцатикратнику: один из боевиков лёг грудью на бруствер и, положив голову на руки, смотрел в мою сторону, второй сидел в окопе и над бруствером торчала только одна его голова.
– Ну, всё мужики, осталось вам жить от силы две минуты. Ого…, даже меньше, – с удовлетворением вскрикнул, услышав выстрел из танковой пушки. И в пяти метрах, сбоку от окопа мгновенно вспух светло-серый от пыли шар разрыва, на мгновение заслонив боевиков от нас. Второй разрыв лёг дальше окопа и нервы у одного из чеченцев не выдержали: он выскочил из окопа и как заяц, петляя из стороны в сторону, ринулся через дорогу к развалинам большого кирпичного дома. Перепрыгнул через остатки кирпичного забора и заметался по двору, не зная куда бежать дальше. Но через пару секунд принял решение и скрылся в гараже, стоявшем в глубине двора с полуоторванными створками ворот.
– Чёрт, ушёл, наверно, – я с досадой отодвинулся от прибора и приподнялся, чтобы с осуждением посмотреть на стрелявший танк. Но тут же вновь прижался к окулярам: справа с характерным звуком с направляющих противотанковой установки сошла ракета и устремилась в сторону окопа боевиков. Ракета держалась на траектории уверенно и по снижающей быстро приближалась к позиции чеченцев. Низко пронеслась над окопом, чёрной тенью скользнула во внутрь гаража, где двадцать секунд назад скрылся боевик и выплеснула из ворот красное пламя, высоко взметнув в воздух мелкие осколки шиферной крыши.
– Молодец, Плеханов. Если боевик задержался там, чтобы перевести дух – то тут ему и звиздец наступил.
Я перевёл взгляд на окоп, но там никого не было видно: может быть, второй боевик был или убит, или же он затаился. Через пять минут наблюдения я был вознаграждён: над бруствером осторожно поднялась голова боевика, а через несколько секунд он уже стремительно мчался через дорогу к развалинам кирпичного дома. Ловко перескочил через разрушенный забор, промчался по двору, на мгновение задержался у гаража и, бросив взгляд во внутрь, скрылся в щели между стеной гаража и дома, ведущей в сад.
– Блин, хрен ты уйдёшь, – теперь я выскочил из окопа и помчался к миномётной батарее «Васильков», расположившейся в пятидесяти метрах сзади нашего КНП.
– Лейтенант, – заревел я, увидев офицера на огневой позиции, – Огонь по тому дому, там только что скрылись два боевика.
Миномётчики засуетились, мигом в приёмник была вставлена кассета с четырьмя минами, а через несколько секунд они улетели и кучно разорвались, накрыв двор и гараж. Следующие две очереди легли в саду за домом и на этом миномётчики прекратили обстрел.
Я опять вернулся в свою ячейку и уселся за прибор. Немного пострелял вторым дивизионом, а в пятнадцать часов мы стали сниматься с КНП – генерал Малофеев разрешил убыть в лагерь.
….– Борис Геннадьевич, – я уже собрался забраться на ПРП, чтобы ехать в лагерь, как меня окликнул подполковник Тимохин, который сегодня и предыдущие дни выезжал на КНП вместо командира полка, – пошли, нас в гости полковник Ткач пригласил. Посидим, Новый год отметим.
В обвалованной глубокой выемке, в пятидесяти метрах за миномётной батареей «Васильков» стоял БТР командира 245 полка, рядом накрытый небольшой столик, около которого уже стояли полковник Ткач, полковник Сухарев, майор Богомяков и начальник артиллерии 245 полка майор Хамзин. Недалеко от БТР, у костра, суетился боец, нанизывая куски баранины на шампура.
Капитан Кравченко, который пошёл вместе с нами, остался на гребне земляного вала, а мы спустились вниз и присоединились к офицерам.
Сергей Сергеевич задал несколько вопросов солдату у костра и широким, гостеприимным жестом пригласил к столу. Достал из люка бутылку водки и с аппетитным хрустом скрутил пробку с её горлышка.
– Владимир Васильевич, что у вас на командном пункте за вулкан работал вчера вечером?
Тимохин взял в руки кружку: – Да это мы Новый год встречали по-уральски, а 12 часов уже по-московски. А вы, что не отмечали что ли? В вашей стороне ничего не было видно.
Ткач отставил бутылку и усмехнулся: – Ну, почему не отмечали? Отмечали, только без стрельбы в воздух. Давайте, товарищи офицеры, выпьем за Новый год. Выпьем за то, чтобы в этом году война закончилась как можно быстрее и с гораздо меньшими потерями.
Все встали, чокнулись кружками и дружно выпили. Также дружно потянулись к закуске и в течение минуты молча закусывали. Потом заговорили и стали вспоминать – кто и как встречали прошедшие Новые года. Вспомнил и я как свой первый Новый год в армии встретил в котле на 1200 литров, будучи в наряде по столовой – увлёкся мытьём котла и вылез три минуты первого часа.
– Борис Геннадьевич, ты служил на Кубе. А как там Новый год встречали? – Ткач задал вопрос и стал разливать водку по кружкам.
Я рассмеялся: – Как? Да также, как и в России, только вместо ёлки пальму наряжали и скакали вокруг неё, – все рассмеялись, а я продолжил, – у кубинцев этот праздник запрещён – как религиозный, поэтому для них он был обычным рабочим днём. Ну.., а мы русские, тогда советские, европейцы и другие праздновали. Я, как только в ноябре приплыл на Кубу, жил в кубинской деревне Франк Паис в семи километрах от учебного центра и 31 декабря без десяти два дня вместе со всеми сел в наш автобус и поехал на обед домой. Жара стояла страшная, градусов так в 35 в тени, все разомлели и сидели сонными мухами в салоне автобуса, усиленно потея и предвкушая прохладный душ. Я сидел на заднем сиденье, держал на коленях чёрный дипломат и ежесекундно поглядывал на часы, а когда осталась одна минута до двух заорал дурным голосом – Ура ребята. Ура… . – Я орал благим матом, а офицеры повернув головы ко мне озадаченно таращили глаза. Серёга Мельников, старший офицер батареи, поднялся с сиденья и пошёл ко мне – Боря…, Боря…, тихо. Ты наверно перегрелся и у тебя тепловой удар?
– Серёга, Ура…. Какой тепловой удар? Просто сейчас на Урале Новый год наступил. Подходи, налетай. Новый год праздновать будем.
Я отщёлкнул замки дипломата и достал оттуда первую бутылку албанского коньяка и стопку пластиковых стаканчиков. Серёга первым взял стакан с коньяком и озадаченно протянул – точно, ведь Новый год…, – Домой на обед я приехал пьяным, да не только я….
Все рассмеялись и потянулись за горячими кусками сочной баранины, которые боец вывалил на тарелку. Когда полковник Ткач в очередной раз разлил водку по кружкам, над нашими головами низко прошуршали снаряды и четыре больших разрыва вздыбили землю в ста пятидесяти метрах от нас. Мы слегка пригнулись, а когда земля опала Ткач и Тимохин вопросительно взглянули на меня.
– Нет, товарищи офицеры, это не мои снаряды, – рассмеялся я.
– Борис Геннадьевич, а чьи? Твои артиллеристы уже несколько раз «отличались»?
– Нет, товарищ полковник, – спокойно выпил свою порцию водки и вытер рукавом губы, – мои слишком «ленивые», чтобы без меня стрелять. И судя по звуку пролетевших снарядов, прилетели они совершенно с другой стороны, а не с моих огневых позиций. Да и разрывы явно не 122 миллиметровые. Вон, спросите своего начальника артиллерии, – я мотнул головой на Виктора Хамзина, – он подтвердит.