– Подполковник, что ты переживаешь, я сейчас не только эти три здания раздолбаю, но и весь квартал вокруг.
– ….Спасибо, красиво работаете, только туда периодически надо наносить удары, чтобы они в развалинах не закреплялись.
На изредка посвистывающие пули мы, в принципе, не обращали внимание, но тут нас накрыли серьёзно. Пришлось даже свой оптический прибор завалить за бруствер – так густо нас обстреляли. Пули с густым, протяжным звуком низко пролетали над нашими головами и с глухим тупым ударом врезались или в заднюю стенку окопа или в землю за ним, секли бруствер перед нами, засыпая приборы и карты кусочками земли. Судя по звуку стреляли из автоматов 7.62 и могли стрелять или из зелёнки справа от нас, из зданий напротив или же из стадиона в трёхстах метрах. Переждав на дне окопа обстрел, мы разделили местность между собой и одним ударом моей артиллерии, 99 арт. полка и дивизионом 245 полка накрыли зелёнку, здания, стадион и долбили в каждый своём секторе минут тридцать.
Посчитав, что боевиков мы наказали, я решил сходить на КНП ВВэшников и посмотреть оттуда на вокзал и тыловую часть промышленного сектора, примыкающего к Кирово. Узнав о моём намерении, компанию мне составил Серёга Журнаков – однополчанин по 324 полку, а также прапорщик с роты связи. Спокойно мы сумели пройти только метров сто, как нас обстреляли боевики со стороны пятиэтажек. Журнаков залёг прямо в грязь на дороге, а я метнулся в сторону выискивая место почище и посуше. Но кругом было грязно или же виднелись кучки гавна. Не видя, куда бы можно было залечь, я присел на корточки и, лишь слегка переживая за себя, стал с любопытством наблюдать за действиями прапорщика связиста, который залёг в жиденьких кустах и теперь ползком пытался выйти из зоны обстрела. Нездоровое моё любопытство заключалось в том, что прапорщик залёг как раз в центре своеобразного солдатского туалета и теперь, зажмурив глаза и периодически закрывая руками голову, полз по гавёшкам, даже не замечая этого. Обстрел всё усиливался и теперь забеспокоился и я, от того что с каждой «доброй» очередью, разрывчики от пуль приближались всё ближе и ближе. Ещё раз оглядевшись и удостоверившись, что не опозорюсь как прапорщик, я завалился на бок и стал оглядываться в поисках более надёжного укрытия.
– Борис Геннадьевич, вон…., – Журнаков крикнул мне с дороги и махнул рукой вверх по склону, глянув туда, я увидел в пятидесяти метрах от нас окоп зенитчиков и головы солдат, наблюдавших за нами. Одновременно с Серёгой вскочил с земли, метнулся к окопу солдат и, не взирая на усилившуюся стрельбу, чуть завернул в сторону к связисту, который полз совершенно в другую сторону.
– Прапорщик, туда…, туда…, – я пнул ногой в бок связиста и заорал над ним, показывая направление движения автоматом, – туда беги, а не ползи…
С кустов в метре от меня на землю посыпались веточки от автоматной очереди и я, плюнув на прапорщика, крупными скачками побежал в сторону зенитчиков.
Сергей живой и невредимый через бруствер возбуждённо смотрел на пятиэтажки и когда я спрыгнул в окоп, потянул меня за рукав – смотри.
С этой позиции мне открылся микрорайон из пятиэтажек на улице Социалистической, с моего КНП они не проглядывались, закрытые склоном высоты. Во дворе крайней пятиэтажки, рядом со стадионом и зданием похожим на кафе, открыто стояли до десятка чеченцев и поливали из автоматов и пулемёта наш склон.
– Бойцы, радиостанция есть? – Спросил я у солдат.
– Не а…, а у нас, товарищ подполковник, машину прострелили.
– Если мы сейчас их не накроем, они и вас постреляют.
Я отвалился за бруствер и огляделся. Неплохой капонир, правда мелковатый, поэтому и прошили тяжёлые пули насквозь машину зенитчиков, в боку капонира вырыта землянка, рядом горит небольшой костёр с кипящей кастрюлей и распотрошёнными сухими пайками – обед наверно готовят. Пули продолжали свистеть, бессильно впиваться в землю вокруг укрытия зенитчиков, но достать здесь они никого не могли. Боец, готовивший обед, снова вернулся к своим обязанностям и, помешивая чёрной ложкой варево, сыпал туда соль. Громко закричали солдаты, украдкой наблюдавшие за боевиками и в окоп с шумом, прямо животом в костёр, свалился ошалевший прапорщик, про которого я забыл. Связисту повезло, что на огонь он сначала опрокинул кастрюлю, а потом сам туда упал. С возмущённым матом солдаты за ноги бесцеремонно выдернули прапорщика из уже погибшего костра.
Прапорщик среди этой суматохи поднялся во весь рост, очумелыми глазами глядя на всю эту суматоху вокруг себя, а мы покатывались от смеха. Смеяться было от чего. Прапорщик, понимая что он весь вымазан в не только «какашках», но и в грязи стоял в раскоряку, слегка согнув ноги и расставив в сторону руки. Обалдевший вид и дымящийся от костра перед камуфлированной куртки сменил матерщину на гомерический хохот. Сержант зенитчиков слегка ударил связиста под коленки, заставив того послушно сесть на дно окопа.
Отсмеявшись, мы осторожно, чтобы не запачкаться, сняли с него маленькую радиостанцию, я связался с КНП и передал для «Самары» целеуказания. Боевики к этому времени обстрел прекратили и исчезли среди пятиэтажек, так что результаты огневого налёта, упавшего на микрорайон были неизвестны.
Первый кто подошёл ко мне, когда мы вернулись в лагерь был старший лейтенант Вотчал и протянул мне рапорт на увольнение.
– Товарищ подполковник, я решил увольняться – подпишите мне рапорт.
Бегло прочитал коротенькое содержание и вернул бумагу офицеру: – Вотчал, здесь не написаны настоящие причины увольнение, поэтому решил – рапорт подписывать не буду. Нашкодил и в сторону? Нет, за всё в жизни надо платить. Иди на огневую позицию и служи там. А теперь иди от меня – а то я на тебя спокойно смотреть не могу.
Глядя в спину удаляющего младшего офицера, мне вспомнился случай, произошедший со мной буквально два года назад. Я тогда, отслужив свой полугодовой срок командировки в зоне Грузино-Абхазского конфликта, собирался уезжать домой, но в это время начался семидневный военный конфликт между Грузией и Абхазией, переросший в полномасштабные боевые действия. Закончился первый день боевых действий и абхазы с боями вытеснили грузинских партизан за границу в Грузию и те на ночь осели в приграничных сёлах, пополняя боеприпасы и получая подкрепления. Стемнело и в этот момент мне, начальнику штаба оперативной группы «Южная» поступил приказ от начальника штаба миротворцев генерала Бабкина выдвинуться с группой разведчиков в район населённого пункта Шамгона и провести там разведку с целью выяснить – если ли там партизанский отряд и в каком количестве. Я возмущённо перематерился от такого бестолкового приказа, но выполнять приказ надо, хотя прекрасно понимал, что из этой разведки мы можем не вернуться. Проработав начальником штаба оперативной группы «Южная» я владел в достаточной мере информацией по всем партизанским отрядам, действующим на территории Абхазии – их районы расположения и зоны влияния. Знал и том, что в населённом пункте Шамгона, отделённым от Абхазии лишь рекой Ингури, даже в мирное время располагалась часть партизан, которые ночами пересекали пограничную реку и делали свои чёрные дела в Гальском районе. Знал, что и сегодня абхазы вышибли партизан, в количестве в 150 человек за реку и конкретно в районе, именно, Шамгоны. Знал и то, что партизаны выставили у единственного моста сильную заставу, поэтому инструктировал построенных разведчиков у БТР, как действовать в трёх возможных ситуациях. И в каждой возможной ситуации наш БТР будет подбит, а мы с боем должны прорываться обратно к себе. Разница в каждом случае была в том что – БТР подбивают перед мостом, БТР подбивают на мосту и самый хреновый случай, когда нас всё-таки пропустят через мост и подобьют на улицах населённого пункта, тогда не все сумеют отойти даже на тот берег. На крыльцо вышел мой начальник полковник Дорофеев и отвёл меня в сторону
– Борис Геннадьевич, вместо тебя я поеду. Нехорошая примета – ты должен ехать домой, а тебя посылают в разведку. А этого заменщикам, по всем «военным приметам» делать нельзя.
– Александр Владимирович, спасибо. Я прекрасно эти законы и приметы знаю, но задачу поставили мне. Раз мне выпал этот удел, значит я его и буду тянуть.
Полковник Дорофеев осуждающе махнул рукой на мои слова и направился в дежурку, куда его позвал оперативный дежурный к телефону, а через две минуты выскочил и радостно прервал мой инструктаж.
– Борис Геннадьевич, отбой. Этот бестолковый генерал, поняв свою ошибку, отменил приказ.
… Я встряхнул головой, да что я о себе. Чистяков, Гутник, Кравченко только так «летают» ночами на корректировки и не трусят. Нет.., пусть здесь Вотчал «тащит свою лямку».
На ЦБУ оперативный сунул мне рабочую тетрадь с записанным для меня сообщением из штаба артиллерии группировки: завтра я или кто-то из артиллеристов с района 3го батальона должны корректировать огонь 240 мм миномёта по ТЭЦ и мукомольному комбинату. Мои снаряды слишком слабы для стен этих зданий, да и от настильной стрельбы толку мало. Зато навесом, мощными минами мы классно накроем позиции боевиков.
* * *
Пострелять с утра не пришлось. В два часа ночи позвонили с группировки – утром, исполняющий обязанности командира полка подполковник Тимохин, я и начальник связи вылетаем в Ханкалу. Прилетели в группировку и сразу же на построение. В едином строю командного состава стояли офицеры-армейцы, Внутренние войска, МВД, здоровяки из ОМОНа, милиционеры. Ждать почти не пришлось: из палатки вышел грузный Командующий Северо-Кавказским округом генерал-полковник Казанцев. Был он мрачным и явно не в духе. С презрением посмотрел на ту часть строя, которая относилась к МВД и тут же вызвал к себе командира 22 бригады ВВ. Мы думали, что он вызвал его для награждения, но всё было наоборот. Оказывается, один из батальонов этой бригады отказался идти в бой и комбриг, со слов командующего, сам смалодушничал, пытаясь выгородить своих подчиненных.
Казанцев не стеснялся в выражениях и не щадил самолюбия ментов, слова – подлецы, трусы, потенциальные предатели сыпались из уст Командующего, как из рога изобилия. Краткая оценка участия ментов в боевых действиях также не блистала корректностью – воюют плохо, зачищают плохо, охраняют – тоже плохо. Передавать дословно возмущение Коман