— По свидетельствам современников, — говорит он, — в свое время работы Моры Кинкейд вызывали что-то вроде массовой истерии.
— А сейчас? — говорит Мисти.
И Энджел пожимает плечами:
— Без понятия.
Он говорит:
— Из того, что я видел: в общем, ничего особенного, просто очень красивые пейзажи.
Глядя на ее палец, он говорит:
— Вы что-нибудь чувствуете?
Сделав очередной снимок, он говорит:
— Надо же, как меняются вкусы.
Слова Питера на стене:
«…мы бедны, но у нас есть то, на что зарится каждый богач… покой, красота, тишина…»
Твои слова.
Твоя жизнь после смерти.
Сегодня вечером по дороге домой Уилл Таппер сам дает Мисти пиво в бумажном пакете. Он разрешает ей пить на пароме, хотя по правилам это запрещено. Он спрашивает, не пишет ли она в последнее время каких-то картин. Может, какие-нибудь пейзажи?
Там, на пароме, мужчина с собакой, он говорит, его пес обучен разыскивать трупы. Когда человек умирает, он испускает особый запах. Мужчина с собакой говорит, это адреналин. Он говорит, это запах страха.
Пиво в бумажном пакете в руке у Мисти. Она знай себе пьет, а мужик пусть болтает.
Высокие залысины по бокам его лба, голая кожа на черепе, покрасневшая от холодного ветра — словно это рога, как у черта. У мужика красные рожки, и лицо тоже красное и сморщенное, потому что он щурится на ветру. Динамические морщины. Боковые периорбитальные линии.
Пес вывернул шею, старается отвернуться подальше от Мисти. Одеколон этого мужика пахнет гвоздикой. Из-под полы пиджака, прикрепленные к ремню, выглядывают хромированные наручники.
Просто для сведения: погода сегодня — нарастающее смятение с большой вероятностью физического и эмоционального срыва.
Держа в руке поводок, мужчина говорит:
— С вами точно все хорошо?
И Мисти ему говорит:
— Я не мертвая, честное слово.
— Разве что у меня мертвая кожа, — говорит она.
Синдром Стендаля. Адреналин. Графология. Кома подробностей. Образования.
Мужчина кивает на пиво в бумажном пакете и говорит:
— У нас вроде бы не разрешается распивать спиртные напитки в общественных местах.
И Мисти говорит, он что, коп?
И он говорит:
— На самом деле, да. Коп.
Он раскрывает бумажник, чтобы предъявить ей полицейский жетон. На серебряной бляхе выгравирована надпись: Кларк Стилтон. Детектив. Округ Сивью. Оперативная группа по расследованию преступлений на почве ненависти.
13 июля — Полнолуние
Табби и Мисти, они идут по лесу. Это сплошные заросли леса на мысе Уэйтенси. Сплошная ольха, поколение за поколением деревья растут, умирают и вновь прорастают из своих мертвых предшественников. Какие-то звери, возможно олени, протоптали тропу, что вьется сквозь чащу, огибает громады валежника и протискивается между высокими валунами, огромными, словно соборы, и густо поросшими мхом. А над всем этим ольховые листья сплетаются в шелестящее, ярко-зеленое небо.
Тут и там солнечный свет пробивается сквозь лесной полог столбами в обхвате с хрустальную люстру. Это просто не столь окультуренный вариант вестибюля в отеле «Уэйтенси».
Табби надела единственную старую сережку. Золотая филигрань и дымка искрящихся красных стразов вокруг сердечка из красной эмали. Сережка приколота к ее розовой рубашке наподобие броши, но это та самая сережка, которую блондинистый друг Питера вырвал из своего уха. Уилл Таппер, паромщик.
Твой друг.
Она хранит всю бижутерию в обувной коробке под кроватью и надевает по особо торжественным случаям. Надколотые стеклянные рубины на плече Табби сверкают отблесками сочной зелени, шелестящей над ними. Грязные мутные стразы отсвечивают розовым на розовой рубашке.
Твоя жена и ребенок, они переступают через трухлявое бревно, кишащее муравьями, обходят папоротники, что хлещут Мисти по талии и бьют Табби по лицу. Они обе молчат, прислушиваются, высматривают птиц, но в лесу тихо. Ни птиц. Ни лягушек. Ни звука. Лишь океанские волны плещут и бьются о берег где-то вдали.
Они продираются сквозь чащобу зеленых стеблей, каких-то странных растений с мягкими желтыми листьями, гниющими у основания. Все время приходится смотреть под ноги, потому что земля здесь осклизлая, скользкая, непрерывные лужи. Мисти не знает, долго ли она шла, глядя в землю и придерживая ветви, чтобы они не хлестали Табби, но когда она поднимает глаза, там стоит человек.
Просто для сведения: ее мышца, поднимающая верхнюю губу, ее мышца оскала, мышца «бей или беги» превращается в сплошной спазм, вся эта гладкая мускулатура застывает рычащим пейзажем, рот Мисти превращается в прямоугольник, обнажая зубы.
Ее рука хватает Табби сзади за толстовку. Табби, она по-прежнему смотрит под ноги, идет вперед, и Мисти рывком тянет ее назад.
И Табби поскальзывается и падает, повалив свою маму на землю. Она говорит:
— Мам.
Табби прижата к сырой земле, листьям, мху и жукам, Мисти склонилась над ней, прикрывая ее своим телом, а над ними зеленой дугой изгибаются папоротники.
Мужчина шагах в десяти впереди, стоит к ним спиной. Он не оборачивается. Сквозь завесу папоротников: он ростом не менее семи футов, темнокожий, массивный, с бурыми листьями в волосах и ногами, забрызганными грязью.
Он не оборачивается, но и не шевелится. Наверное, он их услышал, и теперь стоит и прислушивается.
Просто для сведения: он стоит голышом. Вот его голая задница, совсем рядом.
Табби говорит:
— Мам, отпусти. Здесь жуки.
И Мисти шикает на нее.
Человек выжидает, застыл без движения, одна рука вытянута вперед на уровне пояса, словно щупает воздух в поисках движения. Птицы молчат.
Мисти припала к земле, вжавшись ладонями в грязь, готовая схватить Табби в охапку и бежать.
Табби проскальзывает мимо нее, и Мисти говорит:
— Нет!
Резко выбросив руку вперед, Мисти хватает воздух за спиной своего ребенка.
Проходит секунда, другая, и вот Табби подходит вплотную к тому человеку и кладет руку в его раскрытую ладонь.
За эти две секунды Мисти понимает, что она хреновая мать.
Питер, ты женился на трусихе. Мисти так и осталась на месте, припав к земле. Если честно, она слегка отклонилась назад, готовясь бежать без оглядки в другую сторону. В художке не учат приемам рукопашного боя.
Табби оборачивается к ней, улыбается и говорит:
— Мам, ты совсем не в себе?
Она хватается двумя руками за вытянутую руку того человека и подтягивается, болтая ногами в воздухе. Она говорит:
— Это просто Аполлон, вот и все.
Рядом с мужчиной, почти полностью скрытое опавшими листьями, лежит мертвое тело. Женское тело. Бледная белая грудь с тонкими голубыми венами. Оторванная белая рука.
Мисти так и застыла, припав к земле.
Табби отпускает руку мужчины и идет туда, куда смотрит Мисти. Табби смахивает листья с мертвого белого лица и говорит:
— Это Диана.
Она смотрит на Мисти, припавшую к земле, и закатывает глаза.
— Это статуи, мам.
Статуи.
Табби подходит и берет Мисти за руку. Она тянет маму за руку и помогает ей встать на ноги. Она говорит:
— Понимаешь? Статуи. Ты же художница.
Табби тянет ее за собой. Стоящий мужчина: потускневшая темная бронза в прожилках лишайника, голый мужчина с ногами, привинченными к пьедесталу, погребенному в кустах рядом с тропинкой. В глазах вырезаны очертания радужных оболочек и есть углубления-зрачки, в древнеримской манере. Его голые руки и ноги идеально соразмерны торсу. Золотое сечение. Правило гармоничной пропорции соблюдается неукоснительно.
Древнегреческая формула, отвечающая на вопрос, почему мы любим то, что любим. Та самая кома художественного образования.
Женщина на земле — расколотый белый мрамор. Розовая рука Табби смахивает листья и травинки с длинных белых бедер, скромные складочки бледной мраморной промежности сходятся под резным фиговым листком. Гладкие пальцы и руки, локти без единой морщинки или вмятины. Резные мраморные волосы ниспадают скульптурными белыми локонами.
Табби показывает розовой рукой на пустой пьедестал на другой стороне тропинки, напротив бронзового изваяния, и говорит:
— Диана упала задолго до того, как мы с ней познакомились.
Бронзовая икроножная мышца на ощупь холодная, но отлита так мастерски, что очерчено каждое сухожилие, каждый рельефный мускул. Мисти ведет рукой вверх по холодной металлической ноге и говорит:
— Ты бывала здесь раньше?
— У Аполлона нет члена, — говорит Табби. — Я уже смотрела.
Мисти отдергивает руку от фигового листка, что прикрывает бронзовый пах статуи. Она говорит:
— Кто тебя сюда привел?
— Ба привела, — говорит Табби. — Мы с ней ходим сюда постоянно.
Табби наклоняется, чтобы потереться щекой о гладкую мраморную щеку Дианы.
Бронзовая статуя, Аполлон, это наверняка копия девятнадцатого века. Может быть, начала восемнадцатого. Это не может быть подлинник, древнеримский или древнегреческий. Иначе он стоял бы в музее.
— Зачем они здесь? — говорит Мисти. — Бабушка тебе говорила?
Табби пожимает плечами. Она протягивает Мисти руку и говорит:
— Тут есть еще кое-что.
Она говорит:
— Пойдем, я тебе покажу.
Еще кое-что.
Табби ведет ее через лес, что опоясывает мыс, и они находят солнечные часы, лежащие в высокой траве и покрытые плотным налетом темно-зеленой патины. Они находят фонтан, широкий, как плавательный бассейн, наполненный валежником и желудями.
Они проходят мимо грота, прорытого в склоне холма. Темный вход обрамляют замшелые колонны, а сам он закрыт скрепленными цепью решетчатыми металлическими воротами. Над входом — каменная арка с замковым камнем посередине. Похоже на миниатюрное здание банка. Фасад заплесневелого Капитолия, вросшего в землю. Резные ангелы держат в руках каменные гирлянды из яблок, груш и винограда. Каменные цветочные венки. Все испачкано грязью, надтреснуто, разорвано древесными корнями.