Боль вгоняет свой гвоздь еще глубже в затылок, тюк-тюк-тюк молотком.
Дипломы на зеленых кафельных стенах, они давно пожелтели, затуманились под стеклом. Во влажных потеках. Засижены мухами. Даниэль Туше, доктор медицины. Обхватив двумя пальцами запястье Мисти, доктор Туше проверяет ее пульс по своим наручным часам.
Его мышца, опускающая угол рта, тянет вниз уголки губ, и рот получается хмурым. Доктор прикладывает свой холодный стетоскоп между лопатками Мисти и говорит:
— Сделайте глубокий вдох и не дышите.
Холодная головка стетоскопа ползает по спине Мисти.
— Теперь выдыхайте, — говорит доктор. — И снова вдохните.
Мисти говорит:
— Вы не знаете, Питеру делали вазэктомию?
Она делает глубокий вдох и говорит:
— Питер сказал мне, что Табби — божье чудо, и я не должна делать аборт.
И доктор Туше говорит:
— Мисти, вы много пьете в последнее время?
Млядь, у них такой маленький городок. И бедная Мисти Мэри, она городская алкоголичка.
— В отель приходил детектив из полиции, — говорит Мисти. — Спрашивал, нет ли у нас на острове Ку-клукс-клана.
И доктор Туше говорит:
— Покончив с собой, вы не спасете дочь.
Он говорит в точности, как ее муж.
Как ты, милый мой Питер.
И Мисти говорит:
— Не спасу дочь от чего?
Мисти смотрит ему в глаза и говорит:
— У нас на острове есть нацисты?
Глядя на нее в упор, доктор Туше улыбается и говорит:
— Конечно нет.
Он идет к своему столу и берет папку с несколькими листами бумаги внутри. Открывает ее, что-то пишет. Смотрит на календарь на стене над столом. Смотрит на свои часы и продолжает писать. Его почерк: конечные линии каждой буквы уходят вниз, под строку, — подсознательный, импульсивный. Голодный, жадный, злой, сказал бы Энджел Делапорт.
Доктор Туше говорит:
— Вы в последнее время занимаетесь чем-нибудь необычным?
И Мисти говорит ему, да. Она рисует. Впервые после института Мисти рисует карандашом и понемножку пишет красками, в основном акварелью. У себя в комнате, на чердаке. В свободное время. Она поставила мольберт у окна, чтобы видеть все побережье до мыса Уэйтенси. Каждый день она что-то рисует. Берет картинки из головы. Список желаний девчонки из белых отбросов: большие дома, венчания в церкви, пикники на пляже.
Вчера Мисти работала, пока не заметила, что на улице уже темно. Пять или шесть часов просто исчезли. Пропали, как недостающая прачечная в Сивью. Сгинули в Бермудском треугольнике.
Мисти говорит доктору Туше:
— У меня постоянно болит голова, но когда я рисую, то почти не чувствую боли.
Его стол сделан из крашеного металла. Такие столы стоят в кабинетах у инженеров или бухгалтеров. Ящики стола выдвигаются на гладких роликах и закрываются с громким грохотом. На столешнице — накладка из зеленого сукна. На стене над столом — календарь, старые дипломы.
Доктор Туше с его рябой лысиной и немногочисленными длинными волосенками, зачесанными от уха до уха, он мог бы быть и инженером. С его круглыми очками с толстенными стеклами в стальной оправе, с его наручными часами на растяжном металлическом браслете, он мог бы быть и бухгалтером. Он говорит:
— Вы же учились в институте, как я понимаю?
В художественном институте, говорит ему Мисти. Но она не доучилась. Забрала документы. После смерти Харроу они перебрались сюда, чтобы позаботиться о матери Питера. Потом родилась Табби. Потом Мисти заснула и проснулась жирной, усталой и немолодой.
Доктор не смеется. Оно и понятно.
— Когда вы изучали историю, — говорит он, — вам рассказывали о джайнах? О джайнизме, индийской религии?
Только не на истории искусства, говорит ему Мисти.
Он выдвигает ящик стола и достает желтый пузырек с таблетками.
— Это очень сильный препарат, — говорит он. — Даже близко не подпускайте к нему Табби.
Он открывает пузырек и вытряхивает на ладонь пару капсул. Капсулы из прозрачного желатина, состоящие из двух половинок. Внутри — какой-то сыпучий темно-зеленый порошок.
Отковырянное сообщение на подоконнике в комнате Табби: Ты умрешь, когда станешь им не нужна.
Доктор Туше держит пузырек перед носом у Мисти и говорит:
— Принимайте только при сильных болях. — На пузырьке нет этикетки. — Это травяная смесь. Она поможет вам сосредоточиться.
Мисти говорит:
— Кто-нибудь когда-нибудь умирал от синдрома Стендаля?
И доктор говорит:
— В основном это зеленые водоросли, немного коры белой ивы, немного пчелиной пыльцы.
Он возвращает капсулы в пузырек и защелкивает крышечку. Ставит пузырек на стол рядом с бедром Мисти.
— Спиртное пить можно, — говорит он, — но умеренно.
Мисти говорит:
— Я и так пью умеренно.
Повернувшись обратно к столу, он говорит:
— Ну, вам виднее.
Гребаные маленькие городки.
Мисти говорит:
— От чего умер отец Питера?
И доктор Туше говорит:
— А что вам сказала Грейс Уилмот?
Она вообще ничего не сказала. Ни слова. Когда они развеяли прах, Питер сказал Мисти, что это был сердечный приступ.
Мисти говорит:
— Грейс сказала, у него была опухоль мозга.
И доктор Туше говорит:
— Да, именно.
С грохотом он задвигает ящик на место. Он говорит:
— Грейс мне сказала, что вы проявляете подающий большие надежды талант.
Просто для сведения: погода сегодня тихая и солнечная, но воздух насыщен галиматьей.
Мисти спрашивает о той индийской религии, о которой он упоминал.
— Джайнизм, — говорит доктор. Он снимает блузку с крючка на двери и подает ее Мисти. Подает, как пальто. Ткань под обоими рукавами потемнела от пота. Доктор Туше переминается с ноги на ногу, держит блузку для Мисти, ждет, когда она засунет руки в рукава.
Он говорит:
— Я имею в виду, иногда, для художника, хронические боли это просто подарок судьбы.
17 июля
Когда они учились в художке, Питер не раз говорил, что любая твоя работа это автопортрет. Не важно, что изображено на картине, «Святой Георгий с драконом» или «Похищение сабинянок», все равно ракурс, освещение, композиция, техника, все это — ты. Даже причина, по которой ты выбираешь сюжет, это ты. Ты — каждый цвет, каждый мазок.
Питер говорил:
— Художник может лишь изобразить свое собственное лицо.
Ты обречен быть собой.
Стало быть, говорил он, мы вольны рисовать что угодно, потому что всегда рисуем только себя.
Твой почерк. Походка. Орнамент на посуде, которую ты покупаешь. Все выдает тебя с головой. Во всем, что ты делаешь, ты проявляешь себя.
Все — автопортрет.
Все — дневник.
На пятьдесят долларов, полученных от Энджела Делапорта, Мисти покупает круглую акварельную кисть № 5 из бычьего волоса. Покупает пушистую беличью кисть № 4 для заливки. Круглую кисть № 2 из верблюжьего волоса. Заостренную колонковую кисть № 6 и широкую плоскую кисть № 12.
Мисти покупает палитру для акварели, круглый алюминиевый поддон с девятью углублениями наподобие формы для выпечки кексов. Она покупает несколько тюбиков акварели. Кипрскую зеленую, виридоновую зеленую, изумрудную зеленую и виндзорскую зеленую. Она покупает берлинскую лазурь и тюбик маренового кармина. Покупает гаванскую черную краску и жженую кость.
Мисти покупает молочно-белую маскирующую жидкость, чтобы закрашивать ошибки. Покупает желтый, как моча, грунт под акварель, чтобы при необходимости можно было смыть краски. Она покупает гуммиарабик янтарного цвета, чтобы краски не смешивались на бумаге. Покупает прозрачный текстурный медиум, чтобы придать краскам зернистость.
Она покупает блок акварельной бумаги, мелкозернистой бумаги холодного прессования, размером 19 на 24 дюйма. Торговое наименование этого размера: «королевский». Размер 23 на 28 дюймов называется «слоновьим». Размер 26,5 на 40 дюймов — «двукратным слоновьим». Это хорошая бумага, не содержащая кислоты, плотностью 140 фунтов. Мисти покупает холсты, наклеенные на картон. Она покупает холсты «суперкоролевского», «императорского» и «антикварного» размера.
Она приносит все это к кассе, и общая сумма получается намного больше пятидесяти долларов, и Мисти приходится расплатиться кредитной картой.
Когда у тебя возникает желание украсть в магазине тюбик жженой сиены, это значит, пора принимать лекарство с зелеными водорослями, которое дал тебе доктор Туше.
Питер говорил, что задача художника — создавать порядок из хаоса. Ты накапливаешь информацию, ищешь закономерности и выстраиваешь систему. Пытаешься найти смысл в бессмысленных фактах. Собираешь мозаику из кусочков всего на свете. Передвигаешь и перестраиваешь. Коллаж. Монтаж. Компоновка.
Когда ты на работе, и за каждым столиком в твоей секции гости чего-нибудь ждут, а ты спряталась в кухне и рисуешь на клочках бумаги, это значит, пора принимать лекарство.
Когда ты приносишь клиентам чек, и на обороте нарисован эскиз — кусочек пейзажа в сплетении света и тени, — ты даже не знаешь, что это за место, образ просто возник в голове. Эскиз ничего собой не представляет, но тебе страшно его потерять. Это значит, пора принимать лекарство.
— Все бесполезные подробности, — говорил Питер, — они бесполезны лишь до тех пор, пока ты не свяжешь их воедино.
Питер говорил:
— Само по себе все — ничто.
Просто для сведения: сегодня в столовой Грейс Уилмот и Табби стоят перед застекленным шкафом, занимающим почти всю стену. В шкафу под неяркими лампами — фарфоровые тарелки на специальных подставках. Чашки на блюдцах. Грейс Уилмот поочередно показывает на них пальцем. Табби тоже показывает на них пальцем и говорит:
— «Фитц и Флойд»… «Веджвуд»… «Норитаке»… «Ленокс»…
Табби качает головой, скрещивает руки на груди и говорит:
— Нет, тут неправильно.
Она говорит:
— В орнаменте «Роща оракула» золотая кайма — четырнадцать каратов. В «Венериной роще» — двадцать четыре карата.
Твоя дочь, эксперт по орнаментам на вымерших сервизах.