— Так бы и любовался, хоть целую вечность, — говорит он.
Синдром Стендаля.
Энджел говорит:
— Я дам вам за эту картину пятьсот долларов.
И Мисти говорит:
— Я ее не продаю.
Он достает из папки другую картину и говорит:
— А эту?
Эти картины не продаются.
— А если я предложу тысячу? — говорит он. — Я дам вам тысячу долларов за одну эту картину.
Тысяча долларов. И все-таки Мисти говорит:
— Нет.
Глядя на нее в упор, Энджел говорит:
— Тогда десять тысяч за все вместе. Десять тысяч долларов. Наличными.
Мисти собирается сказать «нет», но…
Энджел говорит:
— Двадцать тысяч.
Мисти вздыхает, и…
Энджел говорит:
— Пятьдесят тысяч долларов.
Мисти смотрит в пол.
— Почему, — говорит Энджел, — у меня такое чувство, что вы их не продадите и за миллион?
Потому что картины еще не закончены. Они не идеальны. Их нельзя показывать людям, пока нельзя. А есть и другие картины, которые она еще даже не начала. Мисти не продает эти картинки, потому что они ей нужны как эскизы для будущей масштабной работы. Они части целого, которое она сама еще не распознала. Они — подсказки.
Мы сами не знаем, почему делаем то, что делаем.
Мисти говорит:
— Почему вы предлагаете мне столько денег? Это что, какая-то проверка?
Энджел расстегивает молнию на своей сумке и говорит:
— Хочу кое-что вам показать.
Он вынимает из сумки какие-то блестящие металлические штуковины. Одна штуковина: две заостренные палочки, соединенные в виде буквы «V». Вторая: полукруг с прорезью, как буква «D» с разметкой в дюймах на прямой стороне.
Энджел прикладывает металлическую «D» к картинке с фермерским домом и говорит:
— Ваши прямые линии, они все абсолютно прямые.
Он прикладывает «D» к акварели с летним домиком, и все линии идеальны.
— Это транспортир, — говорит Энджел. — Им измеряют углы.
Он прикладывает транспортир поочередно к каждой картинке и говорит:
— Все ваши углы идеальны. Ровно девяносто градусов. Ровно сорок пять градусов.
Он говорит:
— Я это заметил еще на картинке с креслом.
Он берет V-образную штуковину и говорит:
— Это циркуль. Инструмент, чтобы чертить правильные окружности и дуги.
Он ставит одну ножку циркуля в центр наброска углем. Он вращает вторую ножку по кругу и говорит:
— Каждый ваш круг идеален. Каждый подсолнух, каждая купальня для птиц. Все ваши дуги, они идеальны.
Энджел указывает на картины, разложенные на зеленом диване, и говорит:
— Вы рисуете идеальные геометрические фигуры. Это невозможно.
Просто для сведения: погода сегодня становится очень паршивой, очень-очень паршивой, вот прямо сейчас.
Единственный человек, который не ждет, чтобы Мисти стала великой художницей, он говорит ей, что это в принципе невозможно. Когда твой единственный друг говорит, что тебе точно не светит быть великой художницей, одаренной, искусной художницей — прими лекарство. Проглоти пилюлю.
Мисти говорит:
— Послушайте, мы с мужем учились в художественном институте.
Она говорит:
— Нас учили рисовать.
И Энджел спрашивает, не копировала ли она фотографию. Не использовала ли проектор? Камеру-обскуру?
Сообщение от Констанс Бертон: «То же самое ты можешь сделать просто из головы».
Энджел вынимает из сумки фломастер, дает его Мисти и говорит:
— Держите.
Он указывает на стену и говорит:
— Прямо здесь, нарисуйте мне круг диаметром четыре дюйма.
Мисти, не глядя, рисует на стене круг.
Энджел прикладывает к нему прямую сторону транспортира, сторону с разметкой. Диаметр круга — ровно четыре дюйма.
Энджел говорит:
— Начертите угол в тридцать семь градусов.
Раз-два: Мисти проводит две пересекающиеся черты.
Энджел прикладывает транспортир. Угол — ровно тридцать семь градусов.
Он просит нарисовать круг диаметром восемь дюймов. Шестидюймовый отрезок. Угол в семьдесят градусов. Идеальную букву «S». Равносторонний треугольник. Квадрат. И Мисти мгновенно рисует.
Угольник, транспортир и циркуль подтверждают: все нарисовано идеально.
— Теперь понимаете, что я имею в виду? — говорит Энджел.
Он тычет острием циркуля ей в лицо и говорит:
— Тут явно что-то не так. Сначала было не так с Питером, а теперь — с вами.
Просто для сведения: кажется, она нравилась Энджелу Делапорту гораздо больше, когда была тупой жирной коровой. Горничной в отеле «Уэйтенси». Восторженной дурочкой, которой он мог читать лекции о Станиславском и графологии. Сначала она была ученицей Питера. Потом — ученицей Энджела.
Мисти говорит:
— Я понимаю только одно: почему-то вам невыносима сама мысль о том, что, возможно, я просто талантливая художница.
Энджел испуганно вздрагивает. Он поднимает глаза. Его брови изогнуты в удивлении.
Как будто с ним заговорил покойник.
Он говорит:
— Мисти Уилмот, вы сами поняли, что сказали?
Энджел говорит, потрясая циркулем:
— Это не просто талант.
Он тычет пальцем в идеальные круги и углы на стене и говорит:
— Полиция должна это увидеть.
Убирая картины и наброски обратно в папку, Мисти говорит:
— С чего вдруг?
Закрывая молнию, она говорит:
— И что же, меня арестуют за то, что я слишком хороший художник?
Энджел хватает фотоаппарат и прокручивает пленку на следующий кадр. Прикрепляет на аппарат вспышку. Глядя на Мисти сквозь видоискатель, он говорит:
— Нам нужно больше доказательств.
Он говорит:
— Нарисуйте мне шестиугольник. Нарисуйте мне пентаграмму. Нарисуйте идеальную спираль.
Мисти рисует фигуры фломастером, одну за другой. Ее руки прекращают трястись, только когда она что-то рисует.
На стене перед ней слова Питера: «… мы уничтожим вас вашей же собственной алчностью…»
Твои слова.
Шестиугольник. Пентаграмма. Идеальная спираль. Энджел фотографирует все фигуры.
Ослепленные вспышкой, они не видят, как домовладелица просовывает голову в дыру. Она смотрит на Энджела, который фотографирует стены. Смотрит на Мисти, которая на стенах рисует. Домовладелица хватается за голову и говорит:
— Какого черта?! Вы что здесь затеяли? Прекратите немедленно!
Она говорит:
— А то превратили мой дом в затяжной арт-проект!
24 июля
Просто, чтобы ты знал: сегодня Мисти звонил детектив Стилтон. Он хочет навестить Питера в больнице.
Хочет навестить тебя.
По телефону он говорит:
— Когда умер ваш свекор?
Пол вокруг Мисти, ее кровать, вся ее комната усеяна мокрыми шариками акварельной бумаги. Большой бумажный пакет из магазина художественных товаров набит комками кобальтовой сини и виндзорской зелени. Ее простые и цветные карандаши, ее акрил, масло и акварель — она извела все впустую. На выброс. От ее масляной пастели и сухих пастельных мелков остались лишь крошечные кусочки, которые уже не удержишь в руке. Ее бумага почти закончилась.
В художке не учат, как одновременно разговаривать по телефону и рисовать. Держа в одной руке трубку, а в другой — кисть, Мисти говорит:
— Отец Питера? Четырнадцать лет назад.
Растирая краски ребром ладони, смешивая цвета подушечкой большого пальца, Мисти следом за Гойей обрекает себя на свинцовую энцефалопатию. Глухоту. Депрессию. Местное отравление.
Детектив Стилтон, он говорит:
— Нет никаких данных о том, что Харроу Уилмот умер.
Чтобы заострить кончик кисти, Мисти крутит ее во рту. Мисти говорит:
— Мы развеяли его прах.
Она говорит:
— Он умер от сердечного приступа. Или от опухоли мозга.
Краска на языке — кислая. Краска хрустит на зубах.
Детектив Стилтон говорит:
— Нигде нет свидетельства о его смерти.
Мисти говорит:
— Может, они инсценировали его смерть?
Ничего лучше ей в голову не приходит. Грейс Уилмот, доктор Туше, все жители острова, они только и делают, что создают видимость.
И Стилтон говорит:
— Они это кто?
Нацисты. Ку-клукс-клан.
Кистью № 12 из верблюжьего волоса она наносит идеально тонкий слой голубой акварели над деревьями на идеально изломанном горизонте идеального горного кряжа. Колонковой кистью № 2 она кладет блики — отсветы солнца — на гребень каждой идеальной волны. Идеальные дуги, прямые линии, выверенные углы, а Энджел Делапорт пусть идет в жопу.
Просто для сведения: на бумаге погода такая, какой и должна быть по замыслу Мисти. Идеальная.
Детектив Стилтон говорит:
— С чего бы вдруг вашему свекру инсценировать свою смерть?
Мисти говорит, что она пошутила. Конечно, Гарри Уилмот мертв.
Беличьей кистью № 4 она добавляет тени в лесу. За столько дней, проведенных на чердаке за мольбертом, она не сумела создать ничего, что может хоть как-то сравниться с тем креслом, которое она нарисовала на мысе, когда обосралась в трусы. На мысе Уэйтенси. С жуткими галлюцинациями. Зажмурив глаза, мучаясь от отравления.
Тот единственный годный рисунок, который она продала за какие-то вшивые пятьдесят баксов.
По телефону детектив Стилтон говорит:
— Вы еще здесь?
Мисти говорит:
— Смотря что понимать под здесь.
Она говорит:
— Поезжайте. Проведайте Питера.
Нейлоновой кистью № 2 она высаживает идеальные цветы на идеальном лугу. Где сейчас Табби, Мисти не знает. Надо ли ей сейчас быть на работе, она без понятия. Мисти уверена только в одном: она занята рисованием. Голова не болит. Руки не трясутся.
— Проблема в том, — говорит Стилтон, — что в больнице хотят, чтобы вы тоже присутствовали, когда я приеду к вашему мужу.
И Мисти говорит, что ей некогда ехать в больницу. Ей надо работать, писать картины. Ей надо заботиться о ребенке тринадцати лет. У нее жуткие мигрени вторую неделю. Колонковой кистью № 4 она протягивает через луг серо-белую полосу. Мостит дорожку в траве. Она роет яму. Заливает фундамент.