Мисти сказала, что она только что ее купила.
— Они быстро изнашиваются, — сказал он.
Мисти сказала, что его член не настолько большой, чтобы достать до ее шейки матки и порвать диафрагму.
Твой член не настолько большой.
После этого ее спермицидная пенка стала заканчиваться подозрительно быстро. Эта пенка стоила Мисти целое состояние. Каждую баночку она открывала, пользовалась от силы один раз, а потом баночка оказывалась пустой. Так повторялось неоднократно, и однажды Мисти вышла из ванной и прямо спросила у Питера, что он делает с ее пенкой.
Питер смотрел свои испанские мыльные оперы, где у всех женщин были такие тонкие талии, что они напоминали перекрученное для отжима белье после стирки. Тонкие талии, необъятные бюсты и кофточки с тоненькими бретельками. Густые тени на веках этих испанских красоток переливались блестками, а сами они вроде как были врачами и адвокатами.
Питер сказал:
— На, держи, — и закинул руки себе за шею. Он выудил что-то блестящее из-под ворота своей черной футболки и протянул Мисти. Это было сверкающее ожерелье из розовых стразов, несколько ниток льдисто-холодных розовых искр. И Питер сказал:
— Нравится?
И Мисти вдруг сделалась дура дурой, как его испанские профурсетки. Она смогла только протянуть руки и взять у него ожерелье. В зеркале в ванной оно засияло у нее на коже. Глядя в зеркало на ожерелье, прикасаясь к нему, Мисти слышала щебет испанской речи из комнаты.
Мисти крикнула:
— Только больше не трогай пенку, ага?
Ответом ей был испанский.
Разумеется, следующие месячные не пришли. Через два дня задержки Питер принес ей коробочку с тестами на беременность. Это были полоски, на которые надо пописать, и они должны показать, есть беременность или нет. Полоски не были завернуты в целлофан. От них пахло мочой. И они сразу показывали, что беременности нет.
Потом Мисти заметила, что дно коробочки вскрыто и заклеено скотчем. Она сказала Питеру, стоявшему за дверью ванной:
— Ты их прямо сегодня купил?
Питер сказал:
— Что?
Мисти слышала только испанский.
Когда они трахались, Питер всегда закрывал глаза, пыхтел и отдувался. Кончая, все так же зажмурившись, он кричал: «Te amo!»
Мисти крикнула через дверь:
— Ты их сам обоссал?
Дверная ручка повернулась, но Мисти закрылась на замок. Голос Питера сказал из-за двери:
— Они тебе не нужны. Ты не беременна.
И Мисти спросила, тогда где ее дамские праздники?
— Вот они, — сказал его голос. Потом Питер что-то просунул под дверь. Что-то белое и мягкое.
— Ты уронила их на пол, — сказал он. — Посмотри повнимательнее.
Это были ее трусы, испачканные свежей кровью.
29 июля — Новолуние
Просто для сведения: погода сегодня тяжелая, колючая, и все болит каждый раз, когда твоя жена пытается пошевелиться.
Доктор Туше только что ушел. Два часа он провел рядом с Мисти, обматывая ее ногу стерильными бинтами и пропитывая их прозрачной акриловой смолой. Ее нога, от щиколотки до промежности — сплошная фибергласовая шина, жесткая и прямая. Доктор сказал, что травмировано колено.
Питер, твоя жена — неуклюжая курица.
Мисти — неуклюжая курица.
Она несет поднос с вальдорфским салатом из кухни в столовую и спотыкается на ровном месте. Прямо в дверях кухни пол уходит из-под ног, и Мисти, поднос и тарелки с вальдорфским салатом, все обрушилось на восьмой столик.
Разумеется, вся столовая дружно встает и идет поглазеть на Мисти по уши в майонезе. Колено вроде бы цело. Рамон выходит из кухни и помогает ей встать. Но доктор Туше все равно говорит, что колено вывихнуто. Он пришел через час, уже после того, как Рамон и Полетта помогли Мисти подняться по лестнице в ее комнату на чердаке. Доктор прикладывает к колену пузырь со льдом и предлагает Мисти выбрать цвет шины: неоново-желтый, неоново-розовый или обычный белый.
Доктор Туше сидит перед Мисти на корточках, сама Мисти — на стуле, положив ногу на низенькую скамеечку. Доктор перемещает пузырь со льдом, проверяет, нет ли отеков.
Мисти спрашивает его: это вы заполняли свидетельство о смерти Харроу?
Мисти спрашивает: это вы выписали Питеру снотворное?
Доктор на миг поднимает глаза, смотрит на Мисти и продолжает замораживать ее ногу. Он говорит:
— Если не зафиксировать вывих, вы никогда больше не сможете нормально ходить.
С ногой, судя по ощущениям, все нормально. Выглядит она тоже нормально. Просто для сведения: колено даже не болит.
— У вас шок, — говорит доктор Туше. Он принес обыкновенный портфель, не черный докторский чемоданчик. С такими портфелями ходят адвокаты. Или банкиры. — Шина нужна в качестве профилактики, — говорит он. — Без нее вы так и будете бегать по всей округе с этим сыщиком из полиции, и ваша нога никогда не заживет.
У них слишком маленький городок. Весь музей восковых фигур острова Уэйтенси шпионит за Мисти.
Раздается стук в дверь. Грейс и Табби заходят в комнату. Табби говорит:
— Мам, мы принесли тебе еще красок.
У нее в каждой руке по большому пластиковому пакету.
Грейс говорит:
— Как она?
И доктор Туше говорит:
— Если в ближайшие три недели она не будет выходить из комнаты, то все заживет в лучшем виде.
Он начинает обматывать ее колено бинтами, слой за слоем, все толще и толще.
Просто, чтобы ты знал: когда Мисти вдруг оказалась на полу, когда люди бросились ей на помощь, когда ее чуть ли не на руках несли вверх по лестнице, даже когда доктор щупал и сгибал ее колено, Мисти все повторяла, как заведенная:
— Обо что я споткнулась?
Там не обо что спотыкаться. Там нет даже порожка. Нет ничего, обо что можно споткнуться.
После этого Мисти возблагодарила Бога за то, что это случилось в рабочее время. Теперь никто не станет ворчать, что она прогуливает работу.
Грейс говорит:
— Можешь пошевелить пальцами?
Да, Мисти может ими пошевелить. Просто не может до них дотянуться.
Закончив с марлевыми повязками, доктор обертывает ее ногу фибергласовыми бинтами.
Табби подходит и прикасается к толстому фибергласовому бревну, внутри которого заключена нога ее матери. Прикасается и говорит:
— Можно я здесь распишусь?
— Завтра распишешься, — говорит доктор. — Оно должно высохнуть.
Негнущаяся нога Мисти вытянута перед ней. Теперь нога весит, наверное, фунтов восемьдесят. Мисти кажется, что она окаменела. Застыла в янтаре. Древняя мумия. Шина как кандалы. Цепь с ядром у нее на ноге.
Забавно, как разум пытается упорядочить хаос и найти в нем хотя бы какой-то смысл. Теперь Мисти ужасно стыдно за те слова, но когда Рамон вышел из кухни, когда он помог ей подняться на ноги, она сказала:
— Это ты поставил мне подножку?
Он смахнул с ее волос вальдорфский салат, кусочки яблок и мелко нарезанный грецкий орех и сказал:
— Como?[5]
То, что тебе непонятно, можно понять как угодно.
Дверь на кухню была открыта, пол у дверного проема был чистым и абсолютно сухим.
Мисти сказала:
— Как я упала?
Рамон пожал плечами и сказал:
— На culo[6].
Все парни с кухни, стоявшие рядом, они все заржали.
Сейчас Мисти у себя в комнате, ее нога как начинка внутри тяжелой белой пиньяты. Грейс и доктор Туше берут Мисти под руки и помогают доковылять до кровати. Табби достает у нее из сумки пузырек с зелеными водорослями и ставит его на тумбочку у кровати. Грейс выдергивает телефон из розетки и сматывает провод. Она говорит:
— Тебе нужны тишина и покой.
Грейс говорит:
— Все не так страшно. Легкая арт-терапия тебя поднимет.
Она принимается вынимать из пакетов тюбики с краской и кисти и раскладывать их на комоде.
Доктор достает из портфеля шприц. Протирает руку Мисти ваткой со спиртом. Уж лучше руку, чем сосок.
Ты что-нибудь чувствуешь?
Доктор набирает лекарство в шприц, втыкает иголку в руку Мисти. Потом вынимает иголку и дает Мисти ватку, чтобы остановить кровь из ранки.
— Чтобы вам лучше спалось, — говорит он.
Табби садится на краешек кровати и говорит:
— Тебе больно?
Совсем не больно. С ногой все нормально. Укол был больнее.
Кольцо на пальце у Табби, сверкающий хризолит, в нем отражается свет из окна. Под окном — край ковра, под ковром Мисти прячет накопленные чаевые. Их билет домой, в Текамсе-Лейк.
Грейс запихивает телефон в пустой пластиковый пакет и протягивает руку к Табби. Грейс говорит:
— Пойдем. Твоей маме нужно отдохнуть.
Доктор Туше стоит на пороге и говорит:
— Грейс? Можно вас на пару слов наедине?
Табби встает с кровати. Грейс наклоняется к ней, что-то шепчет ей на ухо. Табби быстро кивает. На ней — массивное ожерелье из сияющих розовых стразов. Оно такое большое, что Табби, наверное, тяжело таскать его на себе. Так же, как ее маме тяжело таскать шину. Сверкающий жернов на шее. Цепь с ядром из блестящих стекляшек. Табби расстегивает ожерелье, подходит к кровати и говорит:
— Приподними голову.
Она надевает ожерелье на шею Мисти, на шею маме, и защелкивает застежку.
Просто для сведения: Мисти не идиотка. Бедная Мисти Мэри Клейнман, она знала, что кровь на ее трусах была кровью Питера. Но сейчас, в эту минуту, она так рада, что не пошла на аборт и сохранила ребенка.
Твою плоть и кровь.
Мисти и сама толком не знает, почему согласилась выйти за тебя замуж. Почему мы делаем то, что делаем? Она уже погружается в дрему. Каждый следующий вдох медленнее предыдущего. Ее мышцам, поднимающим верхние веки, приходится напрягаться, чтобы глаза не закрылись.
Табби подходит к мольберту и берет блок рисовальной бумаги. Она кладет эту бумагу и угольный карандаш на одеяло, поближе к маме, и говорит:
— На всякий случай. Вдруг тебя посетит вдохновение.