Точь-в-точь как ее, Мисти Мэри Уилмот, отравленную наркоманку, одержимую дьяволом, Карлом Юнгом и Станиславским, рисующую идеальные углы и окружности.
Мисти говорит: «Вы ничего не понимаете». Мисти говорит: «Табби, моя дочка». Табби умерла.
И Энджел замирает. Его брови удивленно поднимаются, и он говорит:
– Как? Когда?
Несколько дней назад. А может, недель. Мисти не знает. Табби утонула.
– Вы уверены? – говорит Энджел. – В газетах об этом не было ни слова.
Для протокола: Мисти ни в чем не уверена.
Энджел говорит:
– Тут воняет мочой.
Это ее катетер. Он выдернулся, когда она встала. Они оставляют за собой дорожку мочи – от мольберта, через порог, по ковру в коридоре. Воняет мочой, и шина волочится.
– Ставлю сто к одному, – говорит Энджел, – на то, что вам эта шина вообще не нужна.
Он говорит:
– Помните кресло на той картинке, которую вы мне продали?
И Мисти говорит:
– Скажите мне.
Обхватив Мисти руками, он волочит ее к спиральной лестнице.
– Это кресло было сделано знаменитым краснодеревщиком Гершелем Бёрком в 1879 году, – говорит он, – и доставлено пароходом на остров Уэйтенси для семейства Бёртонов.
Ее шина стукает по каждой ступеньке. Ее ребрам больно от пальцев Энджела, так крепко он в них вцепился. Он пытается половчее ухватить ее за подмышки, и Мисти говорит ему:
– Полицейский. Детектив Стилтон.
Мисти говорит:
– По его словам, какая-то банда экотеррористов сжигает дома, в которых Питер оставил граффити.
– Уже сожгла, – говорит Энджел. – И мой дом тоже. Все до одного.
«Природоохранный Океанский Террористический Союз». Сокращенно – «ПОТС».
На руках у Энджела – кожаные водительские перчатки, он стаскивает ее по очередному пролету лестницы и говорит:
– Послушайте. Вы же знаете, что все это значит. Происходит нечто паранормальное. Вы же знаете, правда?
Сперва Энджел Делапорте говорит, что невозможно так хорошо рисовать. Теперь оказывается, что некий злой дух просто использует ее, как живой «Этч-э-Скетч».[47] Она годится только на то, чтобы быть каким-то демоническим кульманом.
Мисти говорит:
– Я знала, что вы так скажете.
Уж кто-кто, а Мисти знает, что происходит.
Мисти говорит:
– Стоп.
Она говорит:
– Почему вы здесь?
Почему с самого начала он упорно навязывается ей в друзья? Что заставляет Энджела Делапорте надоедать ей своими заморочками? Пока Питер не испортил его кухню, пока Мисти не сдала ему свой дом, они были чужими друг другу. Теперь он устраивает ложные тревоги и тащит ее вниз по лестнице. Ее, у которой муж в коме и дочка в морге.
Ее плечи задираются. Ее локти приходят в движение, бьют его по всему лицу, по выщипанным бровям. Чтобы он отпустил ее. Чтоб оставил в покое. Мисти говорит:
– А ну-ка, стоп. Ни шагу дальше.
И тут пожарная тревога смолкает. Тишина. Только звон в ушах.
На каждом этаже в коридоре кто-то переговаривается. Чей-то голос на чердаке говорит:
– Мисти сбежала. Ее нет в комнате.
Это доктор Туше.
Отбиваясь от Энджела ватными кулаками, Мисти шепчет:
– Скажите мне.
Падая на ступени, Мисти шепчет:
– Какого хуя вам от меня надо?
21 августа, позже
Все, что Мисти любила в Питере, Энджел Делапорте любил до нее. В художественном колледже они были парой – Энджел и Питер, – пока Мисти не замаячила на горизонте. Они спланировали свое будущее. Не как художники, а как актеры. Не имеет значения, заработают ли они денег, сказал ему Питер. Сказал Энджелу Делапорте. Кто-то из сверстников Питера обязательно женится на девушке, которая сделает семейство Уилмотов и все их сообщество достаточно богатыми, и никому из них больше не придется работать. Он никогда не вдавался в детали этой «системы».
Ты не вдавался.
Но Питер сказал, что через каждые четыре поколения какой-нибудь парень с острова обязательно встречает девушку, на которой он обязан жениться. Юную художницу. Как в старинной сказке. Он увозит ее домой, и она пишет такие чудесные картины, что остров Уэйтенси купается в роскоши еще сотню лет. Он приносит свою жизнь в жертву, но ведь это случается только однажды. Только однажды, через каждые четыре поколения.
Питер показал Энджелу свои помоечные драгоценности. Он поведал ему старинную примету: девушка, которая отзовется на эти побрякушки, купится, западет на них, и есть та девушка из старинной сказки. Каждый парень из его поколения был обязан поступить в художественный колледж. Был обязан носить какую-нибудь побрякушку – поцарапанную, ржавую, тусклую. Был обязан перезнакомиться со всеми девушками, на каких только хватит времени и сил.
Ты был обязан.
Дорогой милый мой скрытый бисексуал Питер.
«Ходячий сундук», от которого подружки пытались ее предостеречь.
Парни с острова, они делали пирсинг на лбу, на сосках. Нацепляли брошки на пупы и скулы. Продевали ожерелья сквозь дырки в носу. С трезвым расчетом возмущать общественность. Вызывать отвращение. Чтобы ни одной девушке и в голову не пришло восхищаться ими, и каждый из них молился, чтобы не он, а другой парень встретил ту самую, пресловутую. Потому что в тот день, когда он на ней женится, все остальные парни получат свободу жить своей собственной жизнью. Как и три поколения их потомков.
Из грязи в князи.
Вместо прогресса остров застрял в этой вечной петле. Вновь и вновь повторяя старинную басню о процветании. Возрождая прошлое. Неизменный ритуал.
Невезучему парню должна была встретиться Мисти. Это она была мифической леди.
Прямо там, на гостиничной лестнице, Энджел и рассказал ей об этом. Он никогда не понимал, почему Питер бросил его и уехал на остров, чтобы жениться на ней. Потому что Питер упорно отказывался объяснять. Потому что Питер никогда ее не любил, сказал Энджел Делапорте.
Ты никогда ее не любил.
Ты, мешок с дерьмом.
И то, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.
Потому что Питер, оказывается, просто шел навстречу некой выдуманной судьбе. Порабощен суеверием. Порабощен островной легендой, и как Энджел только не пытался его отговорить, Питер настаивал на том, что Мисти – его судьба.
Твоя судьба.
Питер настаивал, что должен угробить свою жизнь, женившись на той, которую никогда не полюбит, потому что так он спасет всю свою семью, своих будущих детей, спасет все свое сообщество от нищеты. От потери контроля над их скромным, прекрасным миром. Их островом. Потому что система эта исправно работала уже много столетий.
Упав рядом с ней на лестнице, Энджел говорит:
– Вот почему я нанял его отремонтировать мой дом. Вот почему я переехал сюда.
Распластавшись рядом с ней, схватив ее за шину, Энджел Делапорте наклоняется близко-близко, его дыхание пахнет красным вином, и он говорит:
– Я просто хочу, чтобы вы мне сказали, зачем он замуровывал все эти комнаты. И номер 313 – здесь, в гостинице. Зачем, Мисти Мэри?
Зачем Питер пожертвовал своей жизнью, женившись на ней? Его граффити вовсе не были угрозой. Энджел говорит, они были предупреждением. О чем он пытался всех предупредить?
Этажом выше дверь открывается, и голос говорит:
– Вот она.
Это Полетта, портье. И с ней – Грейс Уилмот и доктор Туше. И Брайан Гилмор, заведующий почтой. И дряхлая миссис Терримор из библиотеки. Бретт Питерсен, менеджер гостиницы. Мэтт Хайленд из бакалейной лавки. Весь деревенский совет спускается к ним по лестнице.
Энджел наклоняется еще ближе, схватив ее за руку, и говорит:
– Питер не совершал самоубийства.
Он показывает пальцем на лестницу и говорит:
– Это они. Они его убили.
И Грейс Уилмот говорит:
– Мисти, милочка. Тебе нужно вернуться к работе.
Она качает головой, цокает языком и говорит:
– Мы так близко, так близко к финалу.
И руки Энджела, его кожаные водительские перчатки, отпускают ее. Он вскакивает, делает шаг назад, оказывается ступенькой ниже и говорит:
– Питер предупреждал меня.
Переводя взгляд с Мисти на толпу, идущую к ним, снова на Мисти, Энджел говорит:
– Я просто хочу понять, что происходит.
Руки хватают ее за плечи, хватают под мышки, тянут наверх.
А Мисти… Мисти может сказать лишь:
– Питер был гей?
Ты что, гей?
Но Энджел Делапорте пятится, спотыкаясь, спускается вниз по ступенькам. Он спускается на этаж, продолжая кричать им вслед:
– Я иду в полицию!
Он кричит во весь голос:
– Правда в том, что Питер пытался спасти всех от вас!
23 августа
Ее руки – свободно болтающиеся кожаные веревки. Ощущение такое, будто шейные позвонки стянуты ссохшимися сухожилиями. Воспаленные. Стертые, изъязвленные. Плечи свисают с хребта у основания черепа. Мозг – черный камень, спекшийся в голове. Ее лобковые волосы вновь отрастают, чешутся и плодят прыщи у катетера. Поставив перед собой новый холст, новый лист бумаги, Мисти берет карандаш или кисточку, и не происходит решительно ничего. Мисти заставляет свою руку двигаться, создать хоть что-нибудь, и выходит каменный дом. Розовый сад. Ее собственное лицо. Ее дневник-автопортрет.
Вдохновение улетучилось так же стремительно, как пришло.
Кто-то снимает с ее глаз повязку, и Мисти, щурясь, отводит взгляд от солнца, бьющего в слуховое окошко. Свет ослепительно ярок. Рядом с ней сидит доктор Туше, и он говорит:
– Поздравляю, Мисти. Все позади.
Он сказал то же самое, когда родилась Табби.
Ее самодельное бессмертие.
Он говорит:
– Может пройти несколько дней, прежде чем вы сможете ходить.
И он просовывает руку ей под мышку, обнимает за спину и ставит на ноги.
Кто-то оставил на подоконнике обувную коробку с Таббиной помоечной бижутерией. Мерцающими, дешевыми осколками зеркала, граненными под бриллианты. Каждая грань отражает свет под другим углом. Слепящие блики. Маленький праздничный фейерверк в лучах солнца, отскакивающих от волн океана.