осила в щепки двери аудиторий, дробила массивы стекла, щербила штукатурку. Стеновые панели раскрашивались багровыми сгустками, пол покрывался трупами… Я орал, судорожно меняя дымящиеся гильзы на патроны, хаотично перемещался, требовал прикрыть. И снова бросался за очередным ходячим трупом. Дважды я неправильно рассчитал дистанцию – мертвячки подходили вплотную и даже вцеплялись в одежду. Я ревел кабаном, плевался, отбивался пинками и ударами приклада, чудом уворачиваясь от смертельных оскалов. А один раз, повинуясь окрику Ивана, закрыл лицо руками и он ювелирно отработал пистолетом по впившейся в фонарик беспокойнице. Затем пришлось встать спиной к спине и мы какое-то время отбивались от лезущих с двух сторон – из распахнутой двери и по лестнице – оживших трупов. Из аудитории вдруг повалило особенно много людоедок с окровавленными мордами. Я не успевал перезаряжаться и месил тварей прикладом и ударами ног в животы. Ваня дострелял ПММ, уронил его на широкую спину покойной уборщицы и исключительно точно насыпал свинцовых поцелуев приставучим мертвячкам из автомата.
Как только атака тварей захлебнулась, Ваня припер меня к стенке почище и пробил в грудину. И правильно сделал.
– Чо ржешь, урод? Добавить?
Я прокашлялся и попытался пояснить ему, отчего мне вдруг сделалось смешно, что ни разу не больно. Одна из девиц, что я приводил к тогда еще вполне живому Семенычу оказалась настоящей чемпионкой по минету. Старый остроумно прозвал ее Людоедкой. И не так давно встретил я Людоедку в какой-то аптеке всю такую в белом халатике. Ух и покормил бы я ее сейчас!
– Дурак!
– Во всю голову, Ваня! Смотри, а мент здесь откуда?
На нижних ступеньках толокся самый настоящий милиционер естественно уже потерявший человеческое обличие и разум.
– Может все же приезжал какой экипаж на вызов? Жаль кобура пустая…
– Ладно, неважно! Дай я его грохну! Не люблю я их.
У осуждающей мины на лице моего напарника сегодня не было шансов уйти на покой.
Тем временем предмет обсуждений на четвереньках преодолел половину пролета и, оскалив зубы, отпрянул от яркого света Ваниного фонаря.
– Смотри-ка, не только оборотни в погонах бывают, но и вурдалаки! – Прокомментировал я светобоязнь дважды покойного милиционера …
– Ваня! Еще два раза стрельну и я пустой! – Голова гудела от пальбы, глаза слезились от пороховых газов. Я оглянулся и показал напарнику два последних красных цилиндрика, прежде чем запихать их в патронник. Сам не заметил, как полные карманы патронов опустели. Все, теперь Ване с АКСУшкой предстоит спеть свою партию в нашем дуэте. Благо чудом оказавшихся у Моржа «пятерок» хватило, чтобы заново набить магазин в перерывах между нашествиями бабозомбей
Герой, твою мать, кверху дырой! Чего натворил? Куда полез? Пострелять захотелось?! А чего не в штыковую? В результате поимел контузию, легкий мандраж на грани мелкой обдриси и до двух десятков упокоенных «крестниц», не считая некро-мента. Опять родная милиция – куда ж без нее?! Чего там себе думал и чувствовал Иван, я представлял смутно: парень молчал, даже не матерился, мордой лица удачно подражал идолу с острова Пасхи. Наверное, он уже смирился с причудами полоумного напарника в моем лице и даже в глубине начинал меня жалеть, как это свойственно широкой русской душе по отношению к всевозможным убогим и разумом скорбным.
Зато совершенно четко заметили, что зомби реагируют на звуки выстрелов, выползая из закоулков и темных аудиторий прямо в прицел. Они выползали и выползали, и почему-то не собирались кончаться.
Ваня без возражений вышел вперед. По его губам прочитал: «Прикрывай». По трупам упокоенных тварей по-шакальи карабкались несколько зомби. Отход к аудитории с выходом на гаражи перекрыли какие-то неясные тени. Бля, да сколько же вас!
– Сюда! – Иван ухватил меня за шкварник и забросил первым в дверь, из которой только что бесконечным потом выходили мертвые студентки, устилавшие собой коридор.
– Мммать! По уставу сначала граната, потом ты! Про меня в уставе ни слова! – Возмутился я, поднимаясь на ноги и «расстреливая» стены аудитории фонарем.
– Граната против зомби? Ты весь день бредишь. – Ванина фраза прозвучала если не как приговор, то как диагноз.
На нашу удачу аудитория оказалось пустой. Мы закидали двери столами и стульями, подперли своими взопревшими телами и связались с Моржом. Но помог нам не его мудрый совет «Держаться!», а в лучших голливудских традициях прискакавшая на выручку в последний момент из-за холма кавалерия в лице группы бывших военнослужащих ВС РФ.
Жуткая долбанина из нескольких автоматов. Мат-перемат. Азартный, молодой, злой! Очередь – одиночный – очередь. Несколько одиночных. Малый дедушкин загиб. Очередь. За парой одиночных последовала непереводимая игра слов, призывающая соратников прекратить огонь, заткнуться и не портить воздух. Топот солдатских обувок, клацанье-бряцанье наполняет многострадальные стены Академии, отражаясь от поседевшего потолка. После серии каких-то детсадовских ругательств в три голоса, топот переходит в странные редкие тумкающие звуки. Сопение стало громче и чаще. Да, слух почти вернулся и это открытие меня несказанно обрадовало.
– Наши! – По моим щекам покатились слезы радости. Но Иван отчего-то не разделял моего оптимизма по поводу человеческих голосов в царстве смерти.
– Алле, гараж! Кто стрелял? – Поинтересовался свежеохрипший юношеский голос.
– Мы стреляли. А вы кто такие? – Настороженно поинтересовался Иван сквозь баррикаду и на всякий случай встал за стенку подальше от проема.
– Да так. Самоходы-мимоходы. – Все тот же хриплый натурально сплевывает слова. – Как жизнь?
– Да какая нах, жизнь, мля? – Возмутился Ваня и процедил. – По колено в трупах!
– Мужики, а мужики, а бабы где? Девки куда подевались? – Это совсем рядом. Голос такой взволнованный. – Лена, ты где?
– Чуб, слышь, у нас чисто! – Это уже откуда-то снизу. И следом еще пара одиночных выстрелов. – Во, теперь в натуре чище только сортир в учебке! Гы!
Выходили мы с Иваном в окружении солдатни и нескольких женщин, собранных по кабинетам, как народные герои, через парадный. Заходящее солнце ожгло нам глаза, забегало зайчиками на зеркалах припаркованных автомобилей. Пробка никуда не рассосалась и вся эта трусливая и глупая человечина пялилась через стекла авто на нас, чумазых, разгоряченных и усталых.
Я заглянул в салон пассажирской «Газели», где располагались обещанные нам за скромное количество дензнаков ништяки. На полосатом тощем казенном матрасе в положении «кверху дудкой» покоилось какое-то скособоченное тело мужика в возрасте. В салоне ощутимо воняло казармой.
– Двухсотый? Ваш? – Отшатнулся я, хоть и насмотрелся на всяких разных за последние часы. Познавательная вышла экскурсия по Медакадемии, богатая впечатлениями…
– Шестисотый! – Гаркнул лидер группы дезертиров, назвавшийся Василием Чубаровым или (Чубатовым?) и заржал. Стоящие рядом бойцы громогласно его поддержали.
Я принюхался. «Труп» испускал смесь застарелого потняка и перегара. Обратившиеся студентки пахли -то поприятнее. Ну, ладно, подкололи гражданского шпака и будет вам.
– Та-ащь гвардии прапорщик! – Крикнул мордатый узкоглазый боец. – Рота, па-адъем!
«Труп» слегка ожил, завозился, проворчал что-то вроде «Пашли нах-х щ-щанки!» и звучно испортил воздух. Этим вся активность тушки исчерпалась. «Щенки» встретили заявление старшего по званию радостным гоготом. Сама собой припомнилась фраза из кинофильма «ДМБ»: «…проказник прапор пердел с верхней полки…».
– Это прапор наш, Зубов Петр Федорович. – Просмеявшись, запоздало пояснил Василий. – Хороший мужик. Вот везу его в Калачинск, у него там тетка живет. Двинули мы сегодня по домам, ну и его не бросать же его одного в каптерке?
– Русские на войне своих не бросают! – Процитировал еще один душевный фильм все тот мордатый-узкоглазый встревала. Все щеки в угрях. А еще кривоногий и широкоплечий. По виду явный казах. А может и якут. Тут и меня на смех пробило. Хохот легко и непринужденно перешел в рыдание. Сказалось нервное напряжение от зачистки Медакадемии. В обнимку с верным «Ижаком» я присел у переднего колеса грязной маршрутки. А потом чудесным образом обнаружил себя в кузове «Газ-66»…
Ваня не растерялся. Пока я размазывал по лицу грязные слезы, парень закончил переговорный процесс с верхушкой дезертиров. Ребята согласились продать один АК-74, пару ПМ и немного патронов к ним всего за двадцать пять тысяч рублей. Водила «Газели» – с виду натуральный «махновец» – камуфляжные штаны, шапка-пидорка, «Аляска», кроссовки, патронташ и охотничий нож – выразил желание расстаться с одноствольным Иж-18, ибо родной брательник-дезертир обеспечил его «Калашом» с боекомплектом. Ружье с почти полным патронташем обошлось нам еще в семь с половиной тысяч. Практически даром, учитывая хорошее состояние и обстоятельства. Тем более под 12 калибр у нас пока все боевые и такие гладкие-гладкие стволы получаются, а это для будущего отряда очень хорошо в смысле обеспечения. Стволами запасались с подачи того же Ивана, которого одолела страсть к коллекционированию. Лично мне бы для полного счастья хватило в дополнение к своему ружью и уберпушке одного автоматика. И патронов к нему да побольше! Вот с ними, родимыми, дела обстояли более чем хреново. Пээмовских нам продали сотню штук, и 5,45-мм две сотни. Ни «Газель», ни «Газ» от цинков с патронами не проседали. Ваня спросил про гранаты, но «самоходы» клялись и божились, что гранаты за время службы видели только на плакатах. Если что и было, то последний из офицеров мог забрать. Прежде, чем солдат предоставили самим себе, отцы-командиры ополовинили ружпарк. Почему не забрали все, для меня осталось такой же военной тайной, как и то, какую часть бойцы самовольно оставили…
Честная компания выгрузилась у подъезда, где столпились дюжины две спасенных студенток. Один из солдатиков тут же стал центром внимания: обходил куривших девушек, показывал сумку, фотографию, опять выкликал свою Ленку, как и в заваленной телами Медакадемии. Мы спешили убраться из темных продымленных и провонявших кровью коридоров, а этого упертого чудака пришлось пинками отгонять от найденного по рингтону в каком-то углу окровавленного мобильника.