Правда, как я уже говорил раньше и как прекрасно известно многим ныне здравствующим свидетелям того времени, зима выдалась очень холодная, и морозы стояли целых три месяца; это, утверждали доктора, могло сдерживать заразу;[301] но тогда — да позволят мне ученые высказать эту мысль, — если болезнь, так сказать, только замерла, подобно реке в стужу, она должна бы, оттаяв, вернуться к обычной силе течения, — однако основной перерыв в распространении болезни был между февралем и апрелем уже после того, как закончились морозы и установилась теплая мягкая погода.
Но есть и совсем иной способ разрешения всех этих трудностей и неясностей, который я могу предложить, опираясь на собственные воспоминания, а именно: не следует так полагаться на утверждения, что между 20 декабря, 9 февраля и 22 апреля никто не умирал от чумы.[302] Так утверждают еженедельные сводки, но им не следует полностью доверять, во всяком случае, я не доверяю им в таком важном вопросе и не строю на них своих предположении; ведь все мы тогда придерживались мнения, и не без оснований, что в отчетах приходских чиновников, наблюдателей и тех, кто указывал, от какой болезни умер тот или иной человек, было много жульничества; так как людям поначалу страшно не хотелось, чтобы соседи знали, что в их доме поселилась такая зараза, они за деньги или каким-то иным способом обеспечивали, чтобы их покойников числили умершими от всяких иных болезней; то же самое, как я знаю, практиковалось позднее во многих местах, можно даже сказать, везде, куда бы ни приходила болезнь; это обнаруживается и в недельных сводках по резкому возрастанию смертности от других болезней в период чумы, например с июля по август, когда болезнь все больше набирала силу, стало обычным делом, что за неделю умирало от тысячи до тысячи двухсот, а то и до полутора тысяч от других болезней. И дело не в том, что количество умерших от этих болезней возросло до такой степени, а в том, что огромное число зараженных семей и домов получило каким-то образом привилегию числить своих мертвецов умершими от других болезней,[303] и все это, чтобы уклониться от запирания домов. Например:
| |
|---|---|
| |
| |
| |
| |
| |
| |
| |
| |
| |
| |
Так вот, сомнений не было, что большая часть указанных здесь людей умерла от чумы, но чиновников уговорили записать их умершими от других болезней, при этом количество умерших по конкретным названиям распределялось следующим образом:
| | | | | | | | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| | | | | | | | |
| | | | | | | | |
| | | | | | | | |
| | | | | | | | |
| | | | | | | | |
Было и еще несколько рубрик, которые возросли в той же пропорции и по той же причине, в том числе умерших от старости, чахотки, отравлений, нарывов, колик и прочего; многие из этих людей болели чумой, но так как делом первостепенной важности для их семейств было скрыть, что они заразные, если только это было возможно, то они и делали все от них зависящее, чтобы это не выяснилось, и если кто-либо в доме умирал, уговаривали наблюдателей и осматривающих числить причиной смерти не чуму.
Повторяю, этим-то и можно объяснить большой промежуток времени между смертью первых нескольких человек, записанных в сводках погибшими от чумы, и тем моментом, когда болезнь распространилась столь очевидно, что скрывать долее это было нельзя.
Кроме того, сами еженедельные сводки с очевидностью обнаруживали правду: хоть в них и не упоминалась чума или увеличение смертности от нее, однако в них явно возросла смертность от тех болезней, которые чем-то напоминали чуму;[304] например, в то время, как от чумы смертей или вообще не было указано, или, если указано, то очень мало, от сыпного тифа умирало по восемь, двенадцать, даже семнадцать человек в неделю, тогда как раньше от тифа за неделю умирало от одного до четырех человек.
Примерно так же, как я уже говорил, и количество похорон возросло именно в том и в близлежащих приходах, как ни в каком другом месте, хотя утверждалось, что умерших от чумы не было; все это ясно говорит, что зараза продолжала распространяться и болезнь в действительности не прекращалась, хотя нам казалось, что она кончилась, а затем вновь вспыхнула со страшной силой.
Могло быть и так, что зараза оставалась в другой части привезенных товаров, которые, возможно, не сразу или не полностью распаковали, либо в одежде первых заболевших от нее; потому что трудно себе представить, что кто-нибудь ходил целых девять недель, пораженный этой роковою, смертельной болезнью, и чувствовал себя настолько хорошо, что даже не замечал своего состояния; но ежели это было так, то вот сильнейший довод в пользу того, о чем я уже говорил, а именно, что зараза гнездится во внешне здоровом теле и передается другим, причем об этом не подозревает ни тот, кто распространяет заразу, ни тот, кто подхватывает ее.
Сознание, что заразу можно получать таким удивительным образом от внешне здоровых людей, привело всех в великое замешательство; люди стали сторониться друг друга и выражать крайнюю подозрительность к окружающим. Однажды, в какой-то праздник, воскресный это был день или нет, не припомню сейчас, на скамьях в церкви, где была масса народу, какой-то женщине примстилось, что она чувствует дурной запах; она шепотом сообщила о своих подозрениях соседке, а потом поднялась и вышла из церкви; слух тут же распространился далее, и сразу же все, сидевшие на этой скамье и на двух-трех соседних, покинули храм, сами не понимая, кто и чем напугал их.
Тут же все стали держать во рту всевозможные предохранительные средства по совету старых бабок, а иногда и врачей, якобы помогающий от заразы через дыхание больных; доходило до того, что, если случалось нам зайти в церковь, когда было там много народа, смесь всяких запахов была в храме не менее сильная (хотя, возможно, и менее здоровая), чем в аптекарской лавке. Короче, в церкви человек себя чувствовал так, будто его посадили во флакон с нюхательной солью: из одного места несет всякого рода духами, из другого ароматическими веществами, бальзамами, лекарствами и травами, из третьего солями и кислотами, так как каждый чем-нибудь да вооружился в заботе о самосохранении. Однако я заметил, что после того как горожане стали одержимы, как я уже говорил, уверенностью, что зараза передается внешне здоровыми людьми, толпы в церквах и молитвенных домах значительно поредели по сравнению с прежними временами. Хотя нужно сказать, что в Лондоне за весь период чумы церкви и молельные дома никогда полностью не закрывались, и люди не уклонялись от публичных богослужений, за исключением тех приходов, где особенно бушевала болезнь, да и то лишь на период самого страшного ее разгула.