– Отлично, – поспешил ответить он. – Будем считать, что все улажено, мисс Мирлис.
Он подошел к окну, взял тарелку и неспешно осмотрел ее под скаредным взглядом мисс Мэг.
Вблизи она показалась ему самой обыкновенной тарелкой, бело-голубой, похожей на обеденную, но Финлей ничего не смыслил в антиквариате и прекрасно знал, как относились к ней Камерон да и сама Мэг. Возвращая ее ревнивой владелице, он твердо сказал:
– Запомните, мисс Мирлис, я должен забрать эту тарелку, как только закончу с вами. Это должна быть именно эта тарелка, и никакая другая.
– Отлично, – с серьезным видом кивнула Мэг. – Эта тарелка, и никакая другая. Договорились! – И после паузы: – Но вы должны это сделать красиво, доктор. Чтобы мне не было больно. Вы должны убрать жировик, чтобы он никогда больше не появился. И должны приходить ко мне каждый день для проверки.
– Хорошо, – сказал Финлей. – Согласен.
– И еще! – воскликнула Мэг. – Сюда же входят все перевязки и бинты. Все это должно быть включено.
– Да-да, – сказал Финлей, пытаясь вырваться, но Мэг, вцепившись в его руки, продолжала выторговывать все, что только можно.
– И за это, доктор, вы дадите мне флакон прекрасного тонизирующего средства, которое полезно для крови.
«Боже мой! – подумал Финлей. – Если я не выберусь отсюда, она еще попросит срезать ей заодно и мозоли».
Однако он постарался сделать вид, что на все согласен, и пообещал выполнить даже самую прихотливую из ее просьб.
На самом деле он прекрасно справился с этой операцией, максимально постаравшись, чтобы все прошло хорошо. Он тщательно заморозил округлую опухоль, опрыскав ее хлорэтаном, чтобы при разрезе Мэг не испытывала боли. Он безупречно вырезал маленькую кисту, зашил рану и наложил повязку из марли, пропитанной йодоформом. Это была весьма деликатная работа, на которую у него ушел целый час.
Мэг, полная решимости выжать из Финлея максимум выгоды, оказалась шумной пациенткой – она стонала и корчила ужасные гримасы. И в таком духе продолжала каждый день, когда Финлей приходил сделать ей перевязку. Она была сущим наказанием и изводила его по любому поводу. Только мысль о ценной тарелке, которую он получит и сможет подарить Камерону, удерживала его от того, чтобы проклясть Мэг с пожеланием вечных мук. Но он все вытерпел, и наконец, через две недели, все завершилось: рана зажила, жировика больше не было, и Мэг неохотно это признала. Все разрешилось, кроме платы.
– Теперь о нашей сделке, – решительно сказал Финлей и с необычным блеском в глазах продолжил: – Вот. Это флакон с тонизирующим средством, который я обещал под конец. Берите его и дайте мне тарелку.
Она взяла протянутый ей флакон с лекарством. Затем с неожиданной кротостью проковыляла к окну, сняла с подставки тарелку и молча передала ему. Он с гордостью оглядел свое приобретение.
– Не хотите ли завернуть ее в бумагу? – пробормотала она.
Пораженный ее щедростью, он кивнул. Возможно, она все-таки не такая уж скверная старушонка. Он пожал ей руку, потом, зажав под мышкой тарелку, завернутую в старую коричневую бумагу, вышел из дома Мэг и торжествующе зашагал домой.
Камерон, с трубкой во рту и руками в карманах, бродил по гостиной. Более благоприятного момента и не придумаешь. С напускным безразличием Финлей заявил:
– У меня для вас подарок.
– О! – сказал Камерон с довольным видом.
А когда Финлей без дальнейших проволочек принялся рассказывать о сделке с Мэг Мирлис, старый доктор от удивления открыл рот. Когда Финлей достиг кульминации, Камерон буквально просиял:
– Ну это что-то невероятное, Финлей! Подумать только, дружище, ты добыл мне эту тарелку. Ну-ну, парень, я с трудом могу поверить, ведь я давно положил на нее глаз.
И руки Камерона, руки знатока, буквально чесались от желания заполучить поскорее сокровище.
С деланой скромностью Финлей развернул тарелку – Камерон тут же нетерпеливо ее схватил. Выпучив глаза, он уставился на нее, а затем испустил крик.
– Нравится? – спросил Финлей, сияя от удовольствия.
– Нравится! – воскликнул Камерон.
Выражение нетерпения исчезло с его лица. Он посмотрел на Финлея, снова на тарелку, а потом вдруг на него что-то нашло, и он рассмеялся. Он смеялся, пока слезы не покатились по его щекам. Он смеялся и смеялся так, как не смеялся уже несколько месяцев, смеялся до тех пор, пока в двери не появилась Джанет – выяснить, в чем дело.
– О Господи, спаси и сохрани! – выдохнул Камерон. – Когда я об этом только подумаю, Финлей, как ты день за днем бегаешь за ней, вырезаешь ей жировик, служишь ей не на страх, а на совесть…
– Ну и что, – сказал Финлей, слегка раздосадованный. – У вас ведь теперь тарелка эпохи Мин, не так ли?
– Мин! – задохнулся Камерон в новом приступе смеха. – Дорогой мой, ничего похожего. Это обычная обеденная тарелка. Ты можешь купить такую за полтора пенса в любом магазине. Ставлю свою шляпу на то, что именно там Мэг ее и купила. Витрина забита ими.
Держась за бока, он в очередном приступе смеха рухнул в кресло.
Финлей сел на диван.
– Друг мой, мне все понятно, – продолжал Камерон. – В самом начале Мэг подменила тарелку. Она продала тебе кукиш с маслом. В эту самую минуту она хихикает и потирает руки, рассказывая своим подхалимам, как она тебя облапошила. «Это должна быть именно эта тарелка и никакая другая», – настаивал ты, держа в руках то, что стоит полтора пенса, – вот какую сделку ты совершил. И ты получил именно эту тарелку. Тут тебе ничего не светит.
В воцарившейся тишине Финлей смотрел на Камерона, который, обессилев от смеха, больше не мог говорить. Затем исподволь, инстинктивно, но все громче и с явным удовольствием Финлей тоже начал смеяться. И при этом выражение лица Камерона резко изменилось: вместо веселья на нем отобразилось крайнее удивление.
– Что? – воскликнул он. – Ты что это? Над чем, черт возьми, ты смеешься?!
– О, ни над чем, – небрежно ответил Финлей. – Просто так.
– Думаю, что не просто, – сделал акцент на последнем слове Камерон. – Я бы не очень-то смеялся над собой, если бы позволил Мэг Мирлис так легко меня одурачить.
– Возможно, возможно, – не без лукавства кивнул Финлей. – Но, по правде говоря, у меня все время было предчувствие, что Мэг может меня надуть.
– Чтоб я провалился на этом месте! – выдохнул Камерон, одновременно удивленный и озадаченный тем, что его молодой коллега так бездарно потерпел поражение от грозной Мэг. Если бы Финлей был в ярости, это бы Камерон понял. Но легкомысленный смех коллеги оставил его в недоумении. Он хотел еще что-то сказать по этому поводу, но Финлей без дальнейших экивоков вышел из комнаты – начинался вечерний прием пациентов.
В тот вечер за ужином о произошедшем больше не говорили, однако Камерон то и дело бросал на Финлея вопросительные взгляды, словно пытаясь понять, что скрывается за этим самодовольным молчанием, и, возможно, гадая, не заготовил ли Финлей чего-либо про запас.
И действительно, на следующее утро события приняли неожиданный и еще более загадочный оборот. Едва пробило девять часов, как поспешно, насколько это позволяли ей ревматические кости, приковыляла старая Джинни Глен, закадычная подруга и главная подхалимка мисс Мирлис, с настоятельной просьбой к доктору Финлею срочно навестить его подопечную.
Камерон, давший себе полчаса перекура, прежде чем отправиться на обход, недоверчиво посмотрел поверх утренней газеты на старую Джинни.
– Снова вызов от Мэг! – воскликнул он. – Что, повязка соскочила?
– Не-а, не-а, – тяжело дыша, ответила Джинни. – Это не с головой. Это совсем-совсем другое.
– Что же тогда? – гаркнул Камерон.
– Один Всемогущий знает, – дрожа от переполнявших ее эмоций, ответила Джинни. – Но если я не заблуждаюсь, это какие-то спазмы. Вы отправляйтесь прямо сейчас, доктор Финлей, а я сама вернусь к ней. О боже, о боже, там такие страсти, скажу я вам!
И продолжая что-то взволнованно бормотать, старая Джинни поспешила обратно.
Камерон бросил на Финлея взгляд, в котором читались целые тома самых насущных вопросов. Но Финлей не обратил на это внимания. Тихонько насвистывая, он преспокойно и неторопливо сложил в свой знаменитый черный саквояж все необходимое. Затем, подхватив его, надел шляпу под несколько фривольным углом, коротко кивнул Камерону и вышел из дому.
Однако, когда поднимался по ступенькам дома Мэг Мирлис, он напустил на себя официальный вид. Он вошел через заднюю дверь и с серьезным и строгим выражением лица направился к кровати-алькову, на которой, стеная и охая, лежала Мэг, а рядом сидела дрожащая Джинни Глен.
– А теперь в чем дело? – коротко спросил Финлей.
– Я умираю, – тут же без обиняков завила Мэг, с очередным глухим стоном скорчилась на кровати и обхватила себя руками. – Мой желудок в огне. В нем ничего нельзя удержать, даже глотка холодной воды. О доктор, дорогой, я уже больше не могу!
И, словно в доказательство своей правоты, она слабо отрыгнула в тазик, подставленный под ее костлявый подбородок верной Джинни.
– Что вы ели? – чуть погодя спросил Финлей.
– Ничего, ничего, – заявила стонущая Мэг. – Только завтрак – жидкую кашу с копченым лососем и дозу тонизирующего средства, что вы мне дали. Не прошло и получаса, как я начала убираться в комнате, и вдруг эта ужасная изжога пронзила меня, как удар молнии. О доктор, доктор, что, во имя всего святого, вы думаете?
Молчание.
– Может быть, – торжественно произнес наконец Финлей, – может быть, это вам наказание за то, что вы обманули меня с этой тарелкой.
Дрожь пробежала по страдающему телу Мэг.
– О доктор, доктор, – заскулила она, – не надо говорить об этом в такое время. Как мы договорились, так я и сделала. О, дайте мне что-нибудь поскорее, чтобы облегчить мою боль.
Финлей смерил старуху обвиняющим взглядом. Затем, не говоря больше ни слова, он склонился над кроватью и под аккомпанемент громких жалоб Мэг с хмурым видом осмотрел ее.