В таком настроении примерно через два часа он добрался до коттеджа Далласов, где получил возможность проверить, насколько он готов что-то кому-то показать.
У миссис Даллас уже начались схватки, и было ясно, что роды будут тяжелыми. Рядом с ней в маленькой спальне была ее мать, миссис Тхом. Снаружи, у задней двери, не находя себе места от волнения, расхаживал сам Даллас.
Без лишних слов Хислоп снял пальто, закатал рукава и принялся за дело. Дел, как и ожиданий, было предостаточно. Утро пролетело незаметно и превратилось в день. Стоны роженицы стали громче и продолжительнее. Хислоп, полный решимости, делал все, что от него зависело, его разум, все его существо были поглощены задачей спасти мать и еще не появившегося на свет ребенка.
В полдень Хислопу пришлось прибегнуть к крайним мерам. Взяв маску и хлороформ, он избавил миссис Даллас от мучений, усыпив ее. Но это было только начало. Целый час у него ушел на то, чтобы с помощью инструмента достать плод. И тогда оказалось, что его усилия напрасны. Ребенок появился на свет бледный и неподвижный. С губ старой миссис Тхом сорвался вздох:
– Спаси нас Боже, доктор, ребенок мертв!
Пот струился со лба Хислопа, и в его глазах плескалась нешуточная тревога, поскольку и сама роженица была в ужасном состоянии.
Сорвав маску с ее лица, он дал ей тонизирующее средство, и наконец ему удалось привести ее в чувство. Когда за ее жизнь можно было уже не опасаться, он поспешно занялся ребенком.
– О боже, о боже! – простонала миссис Тхом. – Подумать только, доктор, что он мертворожденный, да еще и мальчик.
– Принесите горячей воды! – крикнул Хислоп. – И холодной тоже!
Тут же он начал делать искусственное дыхание этому на первый взгляд безжизненному существу.
Когда миссис Тхом вернулась с двумя полными тазиками, он поднял хрупкое тельце и погрузил его сначала в горячую воду, а затем в холодную. Снова и снова он повторял этот процесс, пытаясь оживить ребенка шоковой терапией.
Так он и продолжал, и, когда уже казалось, что все бесполезно, младенец вдруг сделал слабый, судорожный вдох.
Хислоп удвоил усилия. Еще один слабый вдох и еще один, теперь уже не такой слабый. Затем новорожденный неглубоко, но регулярно задышал. Торжество охватило доктора, а миссис Тхом с благодарностью воскликнула:
– Он дышит, доктор! Вы вернули ребенка к жизни!
Два часа спустя Бесси Даллас, бледная, но счастливая, с младенцем, прижатым к груди, прошептала Хислопу:
– Позвольте нам, доктор, назвать ребенка в вашу честь, поскольку мы навсегда ваши должники.
– Ваше право, – кивнул он.
Было почти пять часов вечера, когда Хислоп отправился обратно в Ливенфорд, и почти семь, когда он добрался до окраины города. Он чувствовал себя на удивление спокойным и умиротворенным. Но когда двуколка затарахтела по Хай-стрит, он подумал о своих акциях «Роан Влей» и о том, насколько они подорожали сегодня.
Он остановил двуколку и, спешившись, велел Джейми ехать домой. Пройдясь по Черч-стрит, он на углу купил газету. А далее, когда он просмотрел финансовую страницу, его глаза чуть не выскочили из орбит. Через всю верхнюю часть страницы тянулся яркий заголовок: «Остатки акций „Роан Влей“ выпадают из оборота».
Хислоп постоял с минуту, глядя на это невероятное известие, затем дрожащими руками сунул газету в карман и направился к дому Маккеллора.
Оказалось, что Маккеллор ждет его в холле, сияя от удовольствия.
– Ну, доктор! – воскликнул он. – На этот раз мы все сделали правильно, а?
Хислоп растерянно уставился на него:
– Как это? Что вы имеете в виду?
– Вы все продали, не так ли, как я вам говорил?
Тишина.
Затем Хислоп пробормотал:
– Нет, я ничего не продал.
– Что?! – возопил Маккеллор. – Вы не продали? Господи, почему нет, дорогой мой? Я позвонил вам сегодня в девять утра и оставил сообщение. Я велел вам продать все и осенью играть на понижение. Если бы вы сделали, как я вам сказал, вы бы удвоили свою прибыль.
Последовала еще одна тяжелая пауза, во время которой Хислоп обдумывал произошедшее.
– У меня были дела в Маркли. Я не получал вашего сообщения. Меня не было целый день.
– Не было целый день! Разве я не просил вас поддерживать со мной связь?! – вышел из себя Маккеллор. – Разве это было не важнее ваших несчастных дел?
– Не знаю, – медленно произнес Хислоп, помолчал и добавил: – Я так не считаю.
– Вы хороший человек и не заслуживаете неприятностей, – ворчливо сказал Маккеллор. – Но я не скоро смогу дать вам еще какой-нибудь полезный совет.
– Мне это не нужно, мистер Маккеллор, – тихо ответил Хислоп и вышел.
Он медленно возвращался домой, лицо его было мрачным, все его мечты о богатстве рухнули.
Камерон сидел у камина в столовой, когда вошел его молодой партнер и устало опустился в кресло.
– У тебя был долгий день, – заметил Камерон.
– Да, – ответил Хислоп и рассказал Камерону, как прошли роды.
– Что ж, – с прежней дружеской теплотой отозвался Камерон, – ты правильно сделал, что просидел там весь день. – Он помолчал. – А может, и неправильно. Пока тебя не было, тут начался такой переполох. Тебе все утро пытались дозвониться из Глазго. Что-то там о покупке и продаже. – Он снова многозначительно помолчал. – Но мне пришлось сказать им, что ты занят.
– Верно, – медленно произнес Хислоп. – Я был занят.
И вдруг его охватила необычайная легкость: он вспомнил лица Бесси Даллас и ее мужа, старухи, ее матери, и прежде всего личико маленького ребенка, в которого таинственно вошла жизнь.
В течение следующих нескольких дней Хислоп много размышлял о случившемся. Когда на бирже наступил расчетный день и Хислоп получил чек, с остатком в десять фунтов на своем счету вместо первоначальных пятисот, он лишь улыбнулся. Из банка он направился прямо к Дженкинсу, ювелиру с Хай-стрит.
Сделав заказ, он сказал Дженкинсу:
– Она должна быть из лучшего серебра и стоить десять фунтов.
Неделю спустя в коттедж в Маркли была доставлена красивая крестильная кружка. При виде нее глаза Бесси Даллас заблестели от восторга. Эту кружку она с гордостью показала ребенку, которого держала на руках.
На кружке было написано имя:
ФИНЛЕЙ ХИСЛОП ДАЛЛАС
Ниже были слова:
То, что не купишь за деньги.
Напоследок можно добавить, что банковский счет Хислопа никогда не был большим, но ребенок в семье Даллас благоденствовал и рос не по дням, а по часам.
Потери и находки
Доктор Финлей Хислоп возвращался домой по дороге на Овертон-Террас после позднего визита к больному. Поскольку в этой части города прокладывали новые водопроводные сети, то он ступал осторожно, чтобы не попасть ногой в грязь.
– Прекрасный вечер, доктор.
Хислоп остановился и взглянул на ночного сторожа, который сидел в маленькой будке, окруженный наваленными лопатами, кирками и волокушами.
– Да, прекрасный.
Доктор перешел на другую сторону дороги – из холодной темноты октябрьской ночи к дружелюбному свечению от полыхающего в жаровне угля. Протянув руки к теплу, он заметил:
– Вам тут уютно, дружище.
Ночной сторож рассмеялся:
– Господи, а вы правы, доктор. Никогда в жизни мне не было так уютно.
– Значит, вам нравится новая работа?
– Нравится! Тут у меня все по делу. Считаю, что наконец-то мне повезло.
– Повезло! – не удержался от восклицания Хислоп, а затем спросил: – Но разве вам не одиноко всю ночь одному, с непривычки?
Ночной сторож удовлетворенно покачал головой:
– Тут столько всего, что вы и не поверите, доктор. Такого, на что я раньше и внимания не обращал. Это ведь очень интересно – немного подумать о самом себе под звездами. Прежде я никогда не думал ни о чем, кроме как о цене пинты или кто там выиграет. Но теперь я думаю о другом: отчего выпадает роса и почему цветы так сладко пахнут ночью. Об этом человеку стоит подумать, доктор. И господи, это так интересно! Вы бы видели, как я готовлю себе ужин в два часа ночи. Поджариваю бекон и кипячу чай, как какой-нибудь цыган. Вкуснее бекона и чая, приготовленных на этом маленьком огне, у меня еще никогда в жизни не было.
– Да вы стали философом, дружище, – подковырнул его доктор. – Вот что с вами не так.
– Может, вы и правы, доктор, – криво усмехнулся ночной сторож. – Но могло быть и хуже. Поначалу, заметьте, было не очень-то просто. Было время, когда мне хотелось послать все к черту, напиться, сделать что-нибудь ужасное, лишь бы все забыть. Если бы полгода назад кто-нибудь сказал мне, что я не пожалею…
Его голос затих, словно он что-то вспомнил, точнее – увидел. Сидя под звездами, он смотрел в направлении Лэнглоан-Хилл. И доктор Хислоп, проследив за его взглядом, посмотрел туда же.
Лэнглоан-Хилл лежит к западу от Ливенфорда, голый, невзрачный хребет в кольце низкорослых деревьев у его основания, словно это бахрома волос на лысом черепе. Но деревья в данном случае ни при чем – холм ценен тем, что у него внутри. Карьер Лэнглоан, глубоко врезавшийся в южную часть скалы, создал откос из мелкого песчаника, что и сделало холм с карьером широко известными.
Раз в неделю – обычно по вторникам, – когда вы поднимаетесь по узкой тропинке, идущей от Ардфилланской дороги к холму, вам преграждает путь красный флажок и щит, на котором красными буквами написано: «ОПАСНО – ВЗРЫВНЫЕ РАБОТЫ». На самом деле находиться в этом месте почти безопасно, и если вопреки предостережению вы решите продвинуться еще на несколько ярдов, то окажетесь в поясе карликовых дубов, откуда со всеми удобствами можно наблюдать за этими взрывными работами.
В тот конкретный вторник, двенадцатого марта, подготовка к взрывным работам началась до полудня. Было ветреное утро; над головой в чистой синеве небес неслись облака. В двухстах ярдах далее отвесно вздымался огромный красный склон каменоломни. У его подножия работала бригада бурильщиков.