— Книжку привезите, — шепнул мне парень в желтой майке, бросив на напарника опасливый взгляд.
— Привезу, — пообещал я вполголоса. — Сегодня вечером вернусь и привезу.
Он незаметно улыбнулся мне и отступил, освобождая дорогу. Жалко птичку. Его бы в хорошие руки…
Я тронул машину с места.
— Это ты хорошо сделал, — сказал Юрик вполголоса.
— Что?
— То, что предупредил о возвращении. Незачем вам сталкиваться в твоем доме. Возвращайся попозже, дай им время хорошенько все осмотреть. А еще лучше — возвращайся завтра.
— Так и сделаю, — пообещал я.
До Города мы доехали за пятнадцать минут.
— Где тебя высадить? — спросил я.
— Все равно, — ответил Юрик.
— Деньги-то у тебя есть?
Он хлопнул себя по лбу.
— Ты чего? — удивился я.
— Спецодежду мою сожгли, — ответил он.
— И что? — не понял я. — В чем трагедия? Надеялся ее отстирать?
— Я забыл вытащить из кармана твою пятихатку, — ответил он виновато.
Я вспомнил о пятистах рублях, которые дал Юрику вчера на пляже и рассмеялся. Припарковал машину возле летнего кафе, достал из кармана бумажник, вынул из него пятисотрублевую купюру.
— Посидишь, мороженое съешь, — предложил я. — Когда еще за тобой приедут… Кроссовки-то жмут.
— И не говори, — ответил Юрик. Посмотрел на деньги и нерешительно почесал нос.
— Бери, бери, — подбодрил я. — Не последние.
— Спасибо.
Бумажка перекочевала в карман пассажира.
— Я отдам.
— А как же! — ответил я.
Юрик протянул мне руку и повторил:
— Спасибо.
Я молча пожал его твердую горячую ладонь.
— Егору привет.
— Передам. Только вы с ним еще увидитесь.
Юрик вышел из машины, наклонился к окошку и сделал рукой прощальный жест. Я ответил ему тем же. Он развернулся и, хромая, направился к таксофону, стоявшему через дорогу. Я проводил его взглядом. Потом обернулся, окинул окрестности проницательным оком контрразведчика.
Кажется, чисто.
Впрочем, меня это больше не касается. Свое дело я сделал.
Прежде чем поехать домой, я заехал в банк и перевел на счет Ольги пятнадцать тысяч долларов. В суматохе вчерашнего дня я позабыл об этом, а являться домой с таким грехом на совести мне не хотелось. Заодно перекинул на Сашкин счет причитающуюся ей тысячу долларов. «Нужно все же составить завещание», — подумал я. Недавние события подтвердили старый добрый постулат о том, что человек смертен. Иногда даже внезапно смертен. Нужно позаботиться о том, чтобы Сашка не оказалась у разбитого корыта в случае непредвиденных обстоятельств.
Я приехал домой. Поставил машину в гараж и поднялся на седьмой этаж. Наш дом построен недавно, пять лет назад. Планировки застройщик предлагал индивидуальные, и нашу квартиру лихо расчертил какой-то модный архитектор. Мне, честно говоря, все эти сложности были по барабану: я уже говорил, что городское жилье у меня восторженных эмоций не вызывает. Это царство Ольги, и здесь я уступил ей трон целиком и полностью.
Я открыл дверь, вошел в квартиру. Прошелся по коридору, позвал:
— Оля! Ты дома?
Тишина. Ясно, жена на работе.
Я позвонил на пульт и снял квартиру с сигнализации. Немножко позубоскалил с симпатичным оператором Ксюшей. Девочка была моей литературной поклонницей, и я всегда с удовольствием выслушивал от нее массу комплиментов. Падки мужчины на лесть, что и говорить. Возможно, моя симпатия к девочке именно этим и объясняется.
Я в задумчивости побродил по квартире, вышел на балкон и несколько минут постоял, глядя на море. Вернулся назад и пошел в свой кабинет. На столе меня дожидался сложенный чемоданчик ноутбука. Я подошел к столу, побарабанил пальцами по поверхности, не отрывая глаз от безукоризненной компактной машины. Машина молчала, но даже в ее молчании мне чудился ехидный высокомерный подтекст. «Что, ничтожество? — казалось, вопрошала она меня. — Сколько страниц сделал вчера?»
Я вспомнил, что вчера не сделал ни одной страницы, и невольно нахмурился. Сгрузил чемоданчик на пол и задвинул подальше под стол. Вот теперь все хорошо. И на столе чистота и порядок.
Я свалился на кожаный диван, запрокинул руки за голову и закрыл глаза. Организм пребывал в расслабленном состоянии. Работать не хотелось. Ничего не хотелось.
«Тебе в июле роман сдавать», — сурово напомнила совесть.
«Успею!» — отмахнулся я.
Минут двадцать я лежал неподвижно, наслаждаясь бездельем, и лениво перебирал в уме разные приятные варианты отдыха.
Пойти в ресторан?
Прогуляться к морю?
Просто пошляться по Городу?
Навестить Сашку?
«Нужно ей позвонить, — подумал я. — Она, наверное, на меня обиделась за последний разговор».
Но не позвонил.
Зато через минуту затрезвонил наш городской аппарат. Я решил проигнорировать звонок, но абонент попался ужасно нахальный и не отставал.
Наконец мне надоело слушать переливчатую трель, я выдернул себя из приятной расслабленности, встал с дивана и пошел в коридор. Взял маленькую трубку и принес ее в кабинет.
— Да, — сказал я хмуро. Общаться мне тоже не хотелось.
— Антон Николаевич? — неуверенно спросил приятный женский голос.
— Да, — повторил я, садясь на диван.
— Слава богу! — сказала женщина. — Дозвонилась, наконец.
— С кем имею честь? — поинтересовался я. Голос был мне незнаком.
— Ой, простите! — спохватилась собеседница. — Наталья Ивановна Егорова.
Я порылся в памяти. Имя мне ни о чем не говорило.
— Мы знакомы?
— Нет, — ответила женщина. Подумала и поправилась:
— К сожалению, нет. Я очень люблю ваши книги.
Я промолчал. Было непонятно, куда клонит незнакомая мадам.
— Я работаю в Архивном институте, — начала объяснять дама.
— В Москве? — спросил я.
В московских архивах мне приходилось копаться довольно часто, и я знал почти всех сотрудников.
— В Питере, — ответила женщина.
— Ах, вот как…
— Да. Работаю давно, почти десять лет…
— Простите, я не вполне понимаю, при чем тут я, — невежливо оборвал я собеседницу.
— Как при чем? — удивилась дама. — Да ведь вы коренной петербуржец!
— Был, — поправил я. — И не я, а мой прадед.
— Вот именно, — радостно подтвердила собеседница. — Представьте себе: мы обнаружили дневник Николая Антоновича и некоторые фотографии того времени, связанные с вашим прадедом!
Я откинулся на спинку дивана. Разговор начал меня интересовать.
— Правда?
— Ну, конечно! Это очень, очень интересные материалы!
— А мне их можно посмотреть? — спросил я.
— Я специально вам их привезла, — сказала женщина очень просто.
Я растрогался.
— Специально ехали? Даже не знаю, как вас благодарить…
— Я приехала в отпуск, — прервала женщина поток моей благодарности. — Путевку взяла еще зимой, и так все совпало… В общем, если вы хотите ознакомиться с документами, то пожалуйста!
— Вы привезли копии? — спросил я.
— Подлинники, — ответила женщина. — Мы подумали, что вам будет интересно подержать в руках дневник вашего прадеда.
— Еще как! — заверил я.
— И фотографии на редкость интересные… В общем, сами все увидите.
— Где и когда? — спросил я по-деловому.
— Давайте через час, — предложила женщина. — Я только что с моря пришла, нужно привести себя в порядок.
— Куда мне приехать?
— Вы знаете санаторий «Солнечный берег»?
— Конечно!
— Номер двести пятнадцать.
— Через час буду у вас, — заверил я и разъединил связь.
Отложил трубку в сторону, потер ладонями лицо. Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться. Не понимаете? Считаете, что любой нормальный человек обрадуется, получив документы, связанные с его предками? Нормальный человек обрадуется. Если предки нормальные. А если нет?
С прадедом, первым писателем в нашем роду и первым носителем фамилии «Петербургский», связана одна не очень приятная легенда. Поговаривали, что Николай Антонович сошел с ума. Собственно, на чем основывался этот слушок, я не знаю. Знаю только одно: в тысяча девятьсот пятом году мой прадед застрелился в своей петербургской квартире. Застрелился, бросив на произвол судьбы жену и сына, которому было всего пять лет. Зачем ему это понадобилось? Прадед был преуспевающим человеком. Его мистические романы расходились по России большими тиражами, издатели дрались за право печатать сочинения писателя Петербургского. Его банковский счет пополнялся с фантастической скоростью, а перспективы на будущее были самыми радужными. Жена прадеда в молодости считалась одной из самых красивых женщин Петербурга, ребенок был совершенно здоров. Вот скажите, зачем стреляться такому человеку? Не знаете? И я не знаю. Из всего этого современники сделали вывод о помешательстве Николая Антоновича. Впрочем, носились еще смутные слухи о том, что перед самоубийством у прадеда начались какие-то галлюцинации… Но это были только слухи, и они очень быстро заглохли. В нашей семье говорить о прадеде не любили. Но отчего-то свято хранили традицию передавать через поколение имена «Николай» и «Антон». Не знаю почему. Когда традиции сохраняются долго, то они становятся уже не традициями, а законом. Если бы у нас с Олей был сын, я бы назвал его Николаем. Не задумываясь.
Меня волновала предстоящая встреча. Я гадал о том, что мне предстоит узнать, и на душе становилось немного жутко. Наверное, я боялся еще потому, что в моем подсознании гвоздем засела фраза, прочитанная в каком-то околомедицинском издании: «Безумие — болезнь наследственная». Я боюсь этой наследственности. Не знаю, действительно ли сошел с ума мой далекий предок, но боюсь до судорог. Страшнее безумия не может быть ничего. Мгновенная смерть кажется благом в сравнении с медленным угасанием в скорбном доме. Приму что угодно, только не это!
«Не накручивай себя! — одернуло меня благоразумие. — Лучше переоденься». Я оглядел свои помятые джинсы и не менее помятую майку. Да. Переодеться будет не лишним. Место, где мне назначили встречу, считается в Городе солидным.