Вечером пришла А. П. с мужем-парикмахером, и мы с М. А. привели себя в порядок — стрижка, прическа, маникюр, педикюр.
Проводила М. А. в Большой. Вышли из метро на площадь Дзержинского, потому что на Театральную не выпускали.
М. А. был на репетиции «Руслана», потом его позвали на совещание о том, как организовать приветствие Блюменталь-Тамариной к ее 50-летнему юбилею. А потом он с группой из Большого театра вне очереди был в Колонном зале. Рассказывал, что народ идет густой плотной колонной (группу их из Большого театра присоединили к этой льющейся колонне внизу у Дмитровки). Говорит, что мало что рассмотрел, потому что колонна проходит быстро. Кенкеты в крепе, в зале колоссальное количество цветов, ярчайший свет, симфонический оркестр на возвышении. Смутно видел лицо покойного.
Вечером телеграмма от Асафьева. Написал вторую картину, пишет шестую.
Вечером дома одни. Должны были быть Раевский, Дорохин, Ардов с женами, М. А. обещал им почитать из «Записок покойника» (название «Театрального романа»), но, конечно, вечер отменился.
У М. А. дурное настроение духа.
Один из бухгалтеров Большого театра сочинил пьесу, плохую, конечно. Днем М. А. пришлось с ним разговаривать, то есть бухгалтер просил дать отзыв.
Из театра провожал М. А. домой случайно встретившийся ему на улице Тимофей Волошин, пригласил М. А. к себе и тоже прочитал ему отрывок из своей пьесы.
А вечером — Смирнов, присланный дирекцией Большого театра для консультации по поводу его либретто.
Убийственная работа — думать за других!
Звонок Горюнова. Сообщил ужасное известие о Русланове — он смертельно болен: не то саркома, не то рак. Мы об этом услышали впервые, а он болен третий месяц.
Горюнов — с предложением: не может ли М. А. написать пьесу к двадцатилетию театра… или не к двадцатилетию, просто так… «да вот бы поговорить!»
М. А. сказал, что после случая с «Мольером» и с «Пушкиным» для драматического театра больше писать не будет.
Горюнов очень возражал, настаивал. Попутно Горюнов сказал, что пьеса Глобы «Пушкин», репетиции которой он видел, кажется, в Ярославле, представляет собой жуткую дрянь.
Ночью с Калужскими пошли в Дом актера поужинать. Там Яншин объяснялся по поводу статьи о «Мольере», говорил, что его слова исказили, что он говорил совсем другое.
Вчера Раевский с женой, Дорохин с Зосей Пилявской, Ардов с Ольшевской и мой Женичка собрались послушать отрывки из «Записок покойника». М. А. пришлось запоздать — возил Сергея к Арендту (сказал ему, войдя: «С этим мальчиком не соскучишься, вот, повредил руку на катке»).
Чтение сопровождалось оглушительным смехом. Очень весело ужинали.
Вчера же телеграмма от Асафьева, кончил Костромскую картину. Обрадовались.
Была с Сергеем в Ржевском, Евгений Александрович показывал свою новую форму.
Оля жадно расспрашивала — какое впечатление произвело чтение — ей страшно нравится этот роман.
У М. А. был Смирнов, очень доволен — М. А. сразу привел ему в порядок его конспект либретто.
Вечером звонок Надежды Афанасьевны. Просьба — прочесть роман какого-то знакомого. Ну, как не понимать, что нельзя этим еще загружать!
М. А. был у Русланова. Тот безнадежен. Как жаль! «Говорить было очень трудно, все время надо напрягаться, чтобы не дать ему понять, что с ним».
Русланов напомнил М. А., что он обещал увеличить надпись на «Пушкине». М. А. это сделал.
Звонок Городинского из ЦК. Спрашивал М. А., в каком состоянии «Минин» и принято ли при дополнительных картинах во внимание то, что Комитетом было сказано при прослушивании.
М. А. ответил — конечно, принято.
Открытка от самодеятельности Автозавода им. Сталина, просят писать монтаж к двадцатилетию Октябрьской революции.
После бешеной работы М. А. закончил «Черное море».
Вечером вчера Потоцкий — слушал «Черное море». М. А. сдал в Большой экземпляр либретто.
Вчера были у Меликов. Танцевали. Было весело.
Сегодня днем — в Свердловском военкомате на Кузнецком. М. А. вызвали на переучет.
25-го посылают на комиссию. Придется ехать в Петровско-Разумовское.
Вечером Дмитриев. Длинные разговоры о «Минине» — дополнительные картины до сих пор не присланы. Асафьев шлет нервные письма — по поводу того, что опера назначается на филиал, что ее не начинают репетировать до получения дополнительных картин.
Днем звонок Мутныха. Хочет говорить о «Минине».
Проводила М. А. в дирекцию, сама поехала к Амировой — там мне показали номер газеты «Beaux arts», в котором рецензия о «L'Appartement de Zoika».
— Вы знали, что она идет?.. Стало быть, у вас там будут большие деньги?.. Вот бы Михаилу Афанасьевичу поехать, ведь это единственный случай поехать… с «Турбиными», с МХАТом…
Почему единственный?
М. А. сказал, что слышал, будто Замятин умер в Париже.
Из Парижа ни от Коли, ни из «Societe» никаких известий о «Зойкиной квартире» — уже около двух месяцев. Неужели письма пропадают?
Из Берлина письмо от Фишера. Пишет, что на счету у М. А. — 341 марка.
Вечером проводила М. А. ненадолго на «Фауста», откуда он зашел за мной в контору МХАТа. Потом укорял меня, зачем я не вышла к нему навстречу, ему неприятно бывать во МХАТе.
Дмитриев забежал перед поездом в Ленинград. Ну, конечно, разговоры о «Минине». Дирекция, видимо, не хочет, чтобы делал Дмитриев. А Дмитриев говорит: — Я не намерен кланяться перед дирекцией!
Ясно, что придется искать другого художника, наладить их отношения уже трудно.
В полночь М. А. позвонил к Вильямсу. Тот принципиально соглашается делать «Минина».
Сегодня — ценным пакетом — извещение о вызове в суд: Харьковский театр русской драмы подал заявление о взыскании денег по «Пушкину» на том основании, что пьеса не значится в списке разрешенных пьес.
Когда пришел конверт, М. А. повертел его в руках и сказал:
— Не открывай его, не стоит. Кроме неприятностей, ничего в нем нет. Отложи его на неделю.
День убит на писание жалобы Керженцеву, на поездку в Комитет для сдачи этой жалобы.
Вечером Мелик с Минной, Ермолинские. Надевали маски Сережкины, хохотали, веселились, ужинали.
Две картины «Минина» от Асафьева приехали, Мелик принес их и играл. «Кострома» очень хороша.
Отнесла днем в Военный комиссариат характеристику (очень лестную), которую дал Большой театр М. А. В Комиссариате мне сказали, чтобы М. А. сам отвез ее на комиссию 25-го.
Вечером мы с Сергеем проводили М. А. на «Кармен».
Звонил днем Вересаев. Конечно, старик огорчен этим судом. Но когда М. А. предложил ему, что он один пойдет в суд, Вересаев сказал, что он тоже пойдет.
Разговоры по телефону с Калужскими. У М. А. создалось впечатление, что они хотели бы переехать на время к нам, — Марианна явно их выживает. «Но, — сказал М. А., — этого нельзя делать, как же работать? Это будет означать, что мы с тобой должны повеситься!»
Утром — письма, днем — возня по дому, больна Прасковья Михайловна. А завтра — трудный, неприятный день, М. А. надо ехать на переучет. Потерянный день!
Целый день ушел на освидетельствование М. А. в комиссии. Мы поехали в такси, заехали бог знает куда, потом поехали на Ленинградское шоссе, нашли — фабрика «Москвошвей», клуб — в дебрях за Воздушной академией. М. А. прошел переучет, выдали об этом пометку. Но какое он назначение получит — неизвестно. Медицинский диплом тяготит М. А.
Восемнадцать лет он уже не имеет никакого отношения к медицине.
Работать нет никакой возможности из-за этого суда.
Ездили во Всероскомдрам советоваться с юристом Городецким. Он не столько хочет найти поводы для защиты, сколько приводит резоны для того, чтобы сказать: — Трудное, трудное дело…
Вообще этот Всероскомдрам!
Вечером были Вильямсы. Опять играли с масками — новое увлечение М. А.
М. А. был у Захавы. Выяснились замечательные вещи: оказалось, что разрешение официальное «Пушкина» было и что давал его Литовский. А в список разрешенных пьес «Пушкина» не поместили!
М. А. пытался увидеть экземпляр с разрешением. — Невозможно, заведующая архивом выходная.
Оттуда поехали к Городецкому во Всероскомдрам. Полная перемена декораций. Городецкий: — Надо защищаться! — И даже привел какие-то статьи, говорящие в пользу М. А.
А вечером мы с Женечкой (моим) на «Чио-Чио-Сан».
У нас были Попов и Лямины. М. А. читал им куски из «Записок покойника».
Поздно ночью М. А.:
— Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно.
Захава сконфуженно бормотал мне по телефону, что экземпляра с разрешением не нашли!! Но свидетелем быть не отказывается, — что разрешение было.
М. А. — на генеральной закрытой «Руслана».
Вечером — разбор архива М. А.
М. А. разбирает архив.
Вечером пришли Оля с Калужским. Говорили о их бедствиях из-за квартирного вопроса.
Жиденькие рассказы о МХАТе — пустяки, мелочи.
— Аркадьев уезжает на днях в Париж. По-видимому, МХАТ едет.
Рассказывали, что Мейерхольд на собрании актива работников искусств каялся в своих грехах. Причем это было так неожиданно, так позорно и в такой форме, что сначала подумали, что он издевается.