Вчера был Николай Эрдман.
Вчера были на блинах у Оли. Сахновские, Белокуров, Мелик, Виленкин.
Вкусно, отлично сервировано.
Рассказывали, будто помощник Керженцева Равичев (или Рабичев) застрелился.
Вчера у М. А. был Годинский со своей пьесой.
Сегодня звонила днем Вера Дулова, приглашала нас первого на обед. Просила, чтобы М. А. привез и прочитал «Ивана Васильевича». Он отказался. Говорила, что на обеде будут Шостакович и Яковлевы.
Идем вечером слушать Пятую симфонию Шостаковича, которая сделала столько шума.
Что было вчера в консерватории! У входа толчея. У вешалок — хвосты. По лестнице с трудом, сквозь толпу пробирался бледный Шостакович. В азарте его даже не узнавали. Бесчисленные знакомые. В первом отделении Гайдн, «Аделаида» Бетховена — пела Держинская.
Под конец — Шостакович. После его симфонии публика аплодировала стоя, вызывали автора. Он выходил — взволнованный, смертельно бледный.
Не хотелось домой, решили поехать компанией в «Метрополь» — мы, Вильямсы, Ермолинские и Борис Эрдман.
Сели в дальнем зале — все было заполнено. Подошел к нашему столу дядя Бориса Эрдмана — очаровательный веселый доктор. Подарил нам — дамам — куклы.
Пошли в бар, вернулись домой бог знает когда.
Сегодня днем М. А. работает с Годинским над его пьесой о 1812 г. Пьеса слабая. Как ее поправишь.
М. А. составляет письмо И. В. Сталину о смягчении участи Николая Эрдмана.
Вечером заходил Борис Эрдман.
На обед вчера не пошли к Дуловой — М. А. не был в настроении.
Днем была в филиале МХАТа на просмотре фильма «Катарина» с Франческой Гааль.
Вечером поехали к Вильямсам. Туда пришли еще Марков и Станицын, который говорил только о Париже. М. А. говорит, что мхатчики теперь навеки ушиблены Парижем. Но довольно скучно слушать все одни и те же дешевые рассказы.
М. А. правит письмо об Эрдмане.
Кроме того, написал письмо Асафьеву с дополнениями к «Минину».
Сегодня отвезла и сдала в ЦК партии письмо М. А. на имя Сталина.
Утром звонок Дмитриева, просится придти немедленно. Пришел подавленный. Оказывается, жену его, Елизавету Исаевну, арестовали. Советовался, как хлопотать.
Говорил Ермолинский, что Ставский больше не будет секретарем Союза писателей.
В газетах сообщение о страшной катастрофе, погиб дирижабль на севере, в пробном полете: он должен был лететь на выручку к папанинцам, которые в трудном положении на льдине.
Телеграмма от Седого, кричит, что у него простой.
Вот навалилась на голову М. А. эта ненужная забота.
Отправлено Асафьеву второе дополнение к «Минину».
Днем М. А. на репетиции «Трех толстяков». Сняли польку и марш, которые ему нравились — легкомысленные, но веселые.
Вечером пришли к нам Оля с Калужским. Ужинали. М. А. спрашивает:
— Ну, скажи, Оля, по совести, только мне, перекрещусь, что никому не скажу, — «Земля» — плохая пьеса?
Оля дрогнула, но потом очень искренне сказала:
— Да. Плохая.
Потом прибавила:
— Главным образом ее Театр испортил.
М. А. урывками, между «Мининым» и надвигающимся Седым, правит роман о Воланде.
Вечером пошел к Ермолинскому.
Днем заходил Дмитриев. Все соображает, как начать хлопоты о Вете.
Отправила телеграмму Седому, чтобы приехал.
М. А. объявил ребятам:
— Кто лучше и скорее выучится говорить по-немецки — получает приз — велосипед.
Это оказало действие, Сергей сегодня целый день говорит по-немецки.
М. А. готовит шприц — будет делать мне укол мышьяку.
М. А. уверяет, что Екатерина Ивановна (немка Сережина) выучится великолепно говорить по-русски, научится ругаться, и когда ей будет дурно на пароходе, во время их воображаемой поездки на пароходе, — а Сережка будет вертеться перед ней, она оттолкнет его ногой и скажет — Уйди ты, сволочь…
Была вчера на «Толстяках».
Вчера была телеграмма от Асафьева: что присланные тексты прекрасны и он постарается написать отвечающую словам музыку.
Вчера пришли братья Эрдманы и Вильямсы. М. А. прочитал, по их просьбе, первые главы биографии «Мольера». Петя сказал:
— Теперь я знаю, что буду просить у М. А. (это — за картину).
Дмитриев заходил ненадолго — перед отъездом в Ленинград.
Вчера позвонил Седой, что приехал. А сегодня с часу дня пришел работать.
Возвратилась с премьеры «Прекрасной Елены» у Немировича. Распирает желание ругать спектакль. Такая безвкусица, пошлость. Актеры безголосые. Текст плохой. В зале не то что смеха — улыбки не было. Это в оперетке.
Все это понимают, но как всегда на премьерах — масса знакомых, родных (участниковских родных) — поэтому говорят с опаской, оглядываясь, туманно.
Вчера днем опять Соловьев. Работал М. А. с ним до обеда.
Вечером пришел Николай Эрдман с женой, Диной, — М. А. прочитал «Ивана Васильевича». Николай сказал:
— Мне страшно нравится, когда автор смеется. Почему автор не имеет права на улыбку?
Легли очень поздно.
Сегодня в час дня опять Соловьев. У М. А. появилась идея какой-то музыкальной картины, он объяснял ее Соловьеву и просил играть разные нужные ему мелодии.
Телеграмма от Асафьева, что он уже написал музыку. Просит прислать следующие дополнения. Это темпы!
Сейчас М. А. в Большом, работает с Самосудом, Мордвиновым и Соловьевым. Только что звонил, сказал, что опять разрушается все построенное им здание сюжета. Это немыслимо.
На днях из Лондона получили письмо из какого-то отеля «Mount Royal Marble Arch». Начинается словами: «Dear Sir, should you be visiting London this year…»[14] — то указывают тариф, включая «breakfast»[15].
Вчера в «Известиях» заметка о том, что «Прекрасная Елена» имела огромный успех, сегодня в «Вечерке» рецензия, в которой написано: «Прекрасная Елена» — большая победа, но… оркестр звучал тускло, грубо, что текст такой, что с ним надо бороться актерам, что рисунок многих ролей неправильный…
У М. А. опять мучения днем с Соловьевым.
Вечерами он — урывками — над романом.
Сегодня была в Большом днем у Якова Л. — и он и Мордвинов отчаянно ругали «Прекрасную Елену».
Вчера вечером были у нас Мелик с Минночкой, Калужские, мой Женичка. Чего-то веселились, надевали маски. М. А. показывал, по просьбе Мелика, как он, Мелик, дирижирует. Калужский изображал Немировича.
Сегодня днем М. А. работал с Соловьевым. Прервалось это мученье звонком Мордвинова, который вызвал Соловьева в театр.
Вчера поздно вечером — Дмитриев.
Сегодня днем Мордвинов сообщил М. А., что он его освобождает от соловьевского либретто, нашел Соловьеву автора — Прута. От счастья М. А. пригласил Соловьева обедать.
Вчера позвонил Федя. М. А. позвал его ужинать. Сидели уютно в кухне (нет домработницы). Разговор был скачущий: тут и «арестована буфетчица филиала, жена Саврасова», и «Прекрасная Елена»… Но главное — о М. А., о том, как он себя чувствует, его планы и т. д.
Сегодня иду с Женичкой на «Дни Турбиных», они случайно — на Большой сцене. Хмелев болен. Федя вчера уговаривал и М. А. придти, но он, конечно, отказался.
Асафьеву послали телеграмму, что М. А. нездоров, позже пришлет дополнения к «Минину». Соловьевское либретто довело до головных болей — упорных.
Апрель 1935 г. Фото Н. Ушаковой
«Дни Турбиных» живут, принимается каждая реплика, раскаты смеха в смешных местах, полнейшая тишина, напряженность внимания — в гимназии, в приносе Николки. Слышала, как Боярский в антракте спрашивал у Феди: «Что это — всегда так принимают спектакль или только сегодня?». После конца — восемь занавесов. Для рядового спектакля — это много.
Сегодня в газете — Асафьев — по Ленинградской консерватории — награжден Красным Знаменем и получил звание народного. Телеграмма ему: «Поздравляю Приветствую Булгаков».
М. А. ходил на Арбат в книжный магазин и сниматься для паспорта — говорил, что видел в гастрономическом магазине Анатолия Каменского. Тот сказал, что написал об эмиграции и добавил: в своем роде — продолжение «Турбиных» (!).
Вчера вечером были с Вильямсами в «Метрополе». Петя получил золотую медаль в Париже за панно. Хочет писать для нас картину «Похищение Европы».
В «Метрополе» видели Раевского.
Вечером поздно М. А. читал мне черновую главу из романа.
В Большом какая-то непонятная вещь: арестована Кудрявцева, Иван Смольцов, еще кто-то. М. А. говорили, что арестован доктор Блументаль (!). Что все это значит?
Дома. Одни. Сейчас поужинаем и — спать.
От Гаррель — у подъезда МХАТа — узнала, что сегодня умерла жена Немировича — Екатерина Николаевна.
М. А. сегодня встретился в Большом с приехавшим Асафьевым, на скорую руку перекинулись двумя словами о «Минине».
М. А. радуется, что не пойдет на «Ромео и Джульетту», не придется ему править либретто.
В книжной лавке возле МХАТа купили Марлинского и путевые письма Греча.