Еще хорошая штучка карманный граммофончик для вежливости. Нажмешь кнопку, и он вместо тебя говорит: “Доброе утро”, “Как поживаете?”. Шляпа сама собой на пружинке приподымается. А если кто наступил тебе на мозоль и не извинился, граммофончик шипит: “Вы невежа!”
Надо еще придумать пилюльки, чтобы видеть хорошие сны. У каждого будет каталог. Хочет мальчик видеть во сне “Прерии” Фенимора Купера, глотает пилюльку № 34, и готово. Или чтоб ему турецкая няня во сне рассказала “Тысячу и вторую ночь”. Проглотил № 519 и слушай до утра.
Потом – антизубрильный пульверизатор. Чтобы французские слова, названия рек и хронологию зубрить не надо было. Вот ты обрызгал себе голову таким составом, раз прочитал и на всю жизнь помнишь. Придумаешь лет через восемь, да будет поздно…»
А вот что он написал (клякс не было, потому что писал карандашом) в своей тетрадке:
«Когда я буду большой»
Тогда я не буду мучить летом в жару мальчиков сочинениями. У них и так и диктанты, и главные горные хребты, и надо чистить зубы, ботинки и ногти. И я не сочиняльщик. Гоголь тоже, когда был маленький, после уроков лазил по деревьям и бил баклуши. А что из него вышло? Я буду изобретателем. Нечего, пожалуйста, смеяться… Вот, например, дядя Вася: он лентяй, лежит в гамаке по часам, бьет лежачие баклуши, и ему лень даже страничку в книге перевернуть. Я для него изобрету электрический перелистыватель. Дядя Вася уснет, а странички у него над ухом шелестеть будут. Очень приятно. И комар на нос не сядет.
Больше писать не хочу, а то он съест без меня всю дыню. Игорь.
Мальчик свернул сочинение в трубочку и вьюном соскользнул по железной лесенке в парк.
– Дядя Вася! Где вы?
– Ау! В га-ма-ке… Опять на «вы»?
– Ты дыню не съел?
– Нет! Тебя дожидаюсь.
– Вот молодец… А я бы не выдержал, съел.
– А ты сочинение написал?
– Написал.
Игорь, запыхавшись, вынырнул из куста у самого гамака и показал дяде свернутую в трубочку тетрадку:
– Вот. Отрежь мне маленькую половинку, а себе оставь большую. Спасибо. Ну и дыня!
Игорь «углубился» в дыню, так по самые уши и въелся в нее. А сам на дядю косится.
Дядя углубился в сочинение. Туфля свалилась наземь.
Читает и большим пальцем босой ноги в гамаке пошевеливает. Это признак: дядя Вася в хорошем настроении.
VIIIНа юг
Дядя Вася прогостил в усадьбе неделю. Как-то утром вынес он на веранду свой чемодан, разложил по скамейкам вещи и ушел с мамой Игоря в беседку – совещаться. Беседка была сквозная, и Игорь с вершины каштана все видел: дядя горячо что-то маме доказывал, убеждал, но она отмахивалась от него, как от большой, несносной мухи, – нет, нет и нет! Дядя опять жужжал, взмахивал руками, вот-вот взлетит к сквозному куполу. Наконец мама согласилась, опустила голову и стала взволнованно щипать бахрому своего синего платка. Беспокойный какой дядя… Пользуется тем, что мама слабенькая, и пристает.
А дядя Вася встал в дверях беседки, сложил руки рупором, обернулся во все стороны и крикнул:
– Игорь!
Ага… Стало быть, о нем совещались. Мальчик с ветки на ветку, точно по привычным ступенькам, соскочил в траву, раздавил на щеке кровопийцу-комара и побежал к беседке. Дядя, хитро прищурив глаз, покусывал бородку.
– Садись.
Что такое? Кажется, все утро он вел себя так, что хоть картинку с него рисуй для хрестоматии: образцовый, примерный мальчик. Просят пальцами не трогать…
Игорь сел рядом с мамой. Она осторожно вытащила из пушистых волос мальчика застрявшую в них козявку и притянула его к себе. Все в порядке. Значит, не выговор, а что-то другое.
– Дядя Вася уезжает сегодня вечером на юг. К морю, в Прованс. Хочет снять там в аренду ферму. И просит, чтобы я тебя с ним отпустила недели на две. Что ты нам на это скажешь?
Что скажешь?! Игорь сжал плечики, точно хотел весь в прутик вытянуться, и тихонько-тихонько укусил маму за мизинец.
Она знала, что значит такой безмолвный ответ: «Очень хочу, ужасно хочу, умоляю!..»
– И тебе не будет без меня скучно?
– Будет. Но ведь только на две недельки… Там почта есть, дядя Вася?
– Разумеется. В Центральной Африке и то к баобабам почтовые ящики прибиты.
– Ну вот видишь. Я тебе буду каждый-каждый день две открытки посылать… Раскрашенные. Одну утром, другую вечером. И думать о тебе буду, и во сне тебя видеть буду. Пустишь?
– Не прыгай. Вот только папу в десять часов по телефону спрошу, он сегодня в Париже. Он, я думаю, тоже позволит… Только слушай внимательно. В море одному без дяди Васи не купаться. Ни-ни. Дай слово, иначе нам дальше и говорить не о чем.
– Честное-пречестное слово!
– Хорошо. Плавать только на мелком месте…
– Что ты называешь мелким местом?
– С твой рост. Не глубже.
Игорь тяжело вздохнул.
– А если я буду за дядю Васю держаться?
– Не торгуйся. Плаваешь ты еще как котенок…
– Но ведь я так никогда не выучусь! Морская вода тяжелая, а я совсем легкий… И дядя Вася, как спасательная лодка, рядом ведь будет. Мамуся…
Дядя Вася только рукой отмахнулся:
– Нет уж, спасибо. Я тебе не морская нянька. Плавать далеко и на буксире тащить барахтающихся мальчиков не намерен.
– Я согласен. Раз вы оба сговорились, ничего не поделаешь.
– Слушай дальше, – сказала мама. – Купаться будешь два раза в день, минут по десять, не больше.
– А шлепать по воде можно?
– Это уж там на месте дядя Вася решит.
– Там видно будет. – Дядя подмигнул Игорю и опять пожевал свою бородку. – Другие мальчики до того дошлепываются, что совсем лиловые становятся. Как персидская сирень.
– По солнцу без шляпы не бегать. Разгорячишься – воды не пей, пока не остынешь.
– Я не буду, мамуся, горячиться.
– Хорошо. Босиком не бегай, сандалии у тебя есть. Там колючки и, кажется… змеи.
– Змеи есть, дядя Вася?
– Попадаются.
Игорь все покорно выслушал. Все мамы такие. Будто мальчик хрустальный бокал – чуть что, сейчас же и треснет… Или ко дну пойдет. Пусть. Будет ходить в шляпе и в сандалиях, – даже в цилиндре согласен ходить. Лишь бы поехать!..
Мама посмотрела на свои часики и пошла к телефону вызвать папу.
Ура! Разрешил, разрешил, разрешил…
Дядя Вася вскочил на велосипед и покатил в соседнее местечко покупать Игорю купальные трусики: полосатые, синие с белым, – матросских цветов. Уж в этом, по крайней мере, Игорю никто не противоречил.
А мама долго ходила с сыном вдоль липовой прохладной аллеи, крепко прижимая к себе притихшего мальчугана. Будто на Северный полюс его отправляла…
Потом поцеловала Игоря в темя, вздохнула и пошла в дом укладывать его вещи.
Вечером к Лионскому вокзалу в Париже подъехала в такси вся четверка: отец Игоря, его мама, дядя Вася и сам Игорь. Вещей, слава богу, было немного – мужчины ехали: чемодан дяди Васи, чемоданчик мальчика да корзиночка с провизией и питьем, – в дороге свой буфет – первое дело.
Долго бегали вдоль развернутой змеи вагонов, пока нашли свой вагон и места. На месте Игоря сидел толстый негр и равнодушно жевал хлеб с сыром, – будто корова жвачку. Ему показали ярлычок с номером на стенке, плацкартный билет, но он ничего не понял. Улыбался и кивал головой. И только кондуктора послушался: «Надо уходить? Хорошо. Посидеть ведь и в коридоре на сундучке можно…» Так, ничего не поняв, и ушел.
Игорь было смутился и сказал, что не надо негра обижать. Он, Игорь, сам готов посидеть в коридоре. Но взрослые на него замахали руками: «Что ты, что ты? Ведь плацкарты взяты на двоих… А в коридоре заснешь, свалишься, все на тебя наступать будут. И потеряешься без дяди Васи, чудак этакий…»
Потоптались в купе, кое-как расселись, Игорь все свои клятвы опять повторил: «Одному не купаться, по жаре без шляпы не бегать, босиком не ходить…» Ух! Потом стали целоваться. Французы-соседи, должно быть, подумали, что Игорь с дядей по крайней мере в Индию едут.
Опять целовались на крытой площадке, да Игорь еще на платформу соскочил контрабандой, с мамой последний раз поцеловаться, но уж тут все на него зашипели, и дядя Вася его за пальтишко уцепил и в вагон снес. Уже стемнело, но Игорь на всякий случай в окно платком помахал. Мелькнула мамина шляпка, а может быть, и не мамина, и вокзал уплыл – исчез.
Игорь сразу подтянулся и придвинулся к дяде Васе: дядя для него теперь как дуб, вокруг которого он плющом обвился, не отдерешь. Сидели тихо-тихо, как всегда в начале дороги сидят. Пассажиры зевали, каждый по-своему: дамы, прикрывая рот ладошкой, мужчины потягиваясь и кряхтя, а дети, как акулы, во весь рот. Достали подушечки, пристраивали их сбоку на тесемках, французы спят, сидя в вагонах, как куры на жердочках. Отлично спят. Какого-то сонного младенца подвесили в гамачке над диванчиками, лучше всех малыш устроился. В окне пролетали огни фабричных поселков, снова чернильная тьма, фонари вдоль пустынной улочки… Колеса гудели, пролетая над мостами, и снова выбивали четкую польку, выносясь на широкий путь.
Дядя Вася подвинулся в угол, положил на колени подушечку, снял с полусонного Игоря ботинки, расстегнул ему ворот и велел укладываться.
– Да ведь тебе неудобно. Я сидеть буду… Смотри, французы же сидят.
– Никаких испанцев. Подожми под себя ноги. Левую руку под голову. Спи. Не то негра к себе на колени уложу, а тебя в коридор выставлю…
Как же… Хотел бы Игорь видеть, как негр на коленях у дяди Васи храпеть будет…
Сосед привстал и задернул синей занавеской светлый колпачок в потолке. Как греет пальтишко… Вагон рвется вперед, словно дикий мустанг, качается, не вывалился бы малыш из своего гамачка… Колеса тараторят все быстрее – быстрее – быстрее…
В вагонном окне сияет солнце. Игорь привстал – ах, как затекли руки и ноги! – и удивленно протер глаза. Пробегают лохматые виноградники, между ними цементные квадратные чаны с сизо-голубыми краями. Вдали за холлом забелел городок: тускло-красные черепичные кровли, старые, щербатые стены, будто стадо баранов с холма сбежало и окаменело. Грузная башня с пирамидальной верхушкой и резным циферблатом часов…