— Да, причем последний звонок сделан в тот вечер, когда застрелили Финли.
Слова стукнули меня больнее, чем дверь, от удара которой я потеряла сознание пару часов назад. Телефонные звонки только что связали мою девочку с партнером Дэниела Финли, которому выпустили пулю в затылок. Не знаю как, но линия подошла к очередной точке. Я быстро попробовала придумать, зачем моей девочке говорить с Бримом. Ей должны были позвонить из цветочного магазина по поводу букетика, который все конкурсантки прикалывали к корсажу. Может, больше ничего и не было, если забыть о том, что в нашем деле совпадений не бывает. Но даже если я куплюсь на это, хотя я, разумеется, не куплюсь, данная версия не объясняет зачем Брим звонил ей в день убийства. Как же зеленая революция и баллончик с гербицидом оказались связанными с несколькими убийствами?
В моем мозгу закопошились разные версии, причем одна прилипла больше других. Если действительно связь между моей девочкой и убийством Финли существует, пусть даже почти эфемерная, тогда угрозы в адрес Лэйси никак не связаны с тем, что она сорвала конкурс. Нет никакого немолодого белого мужчины, пышущего яростью, по крайней мере представляющего реальную угрозу. Если Лэйси и грозит опасность, то она исходит от человека, уже убившего двоих и, скорее всего, готового пойти на убийство еще раз.
— А где Брим? — спросила я.
Фрейзер не ответил.
— Вы задержали Брима? — нетерпеливо повторила я.
— Нет, — вздохнул Фрейзер.
— Почему?
Фрейзер что-то пробормотал себе под нос, и мне показалось, это слово «черт».
— Его жена сказала, что он ушел из дома рано утром. Но мы не знаем, где он сейчас. — Он замешкался. — А вы не хотите сказать мне, почему подозреваемый в убийстве трижды звонил вам домой?
Мне Фрейзер никогда не нравился. В полиции он занимал такое же место, как готовый ужин с гамбургером[14] в пищевой пирамиде. Из тех, к чьей помощи прибегаешь, когда иссякла фантазия. Я проигнорировала его вопрос, хотя задавала точно такой же себе самой.
— Проверьте, звонил ли он другим участницам конкурса красоты, — распорядилась я.
Я практически слышала, как прокручиваются шестеренки у него в мозгу, перемалывая мои слова.
— Ваша дочь? Ваша дочь участвовала…
— Моя дочь пропала.
Я повесила трубку и повернулась к Гаррисону, стоявшему перед витриной с призами. И только тут заметила фотографию 8x10 рядом с небольшим золотым кубком, выполненным в отличие от других не в форме ракетки или мяча, а в форме книги. Приз за победу в городских дебатах школьников. Лэйси вторая справа, криво улыбается в камеру, словно ей известен какой-то секрет. Она вступила в команду примерно в то же время, когда решила принять участие в конкурсе. Я пропустила финал, потому что расследовала смерть какого-то бродяги, наступившую от побоев.
Гаррисон заметил, что я смотрю на этот кубок, но не понял почему.
— Это моя дочь, вторая справа, — объяснила я.
Он несколько секунд рассматривал фотографию, его глаза изучали каждый сантиметр, словно устройство бомбы.
— Вы похожи, — сказал Гаррисон.
— Нет, она красивая.
И тут зазвонил мобильник.
— Делилло.
— Это Джеймс, лейтенант.
Пауза.
— Мы нашли ее машину.
Я ждала, что за этим последует что-то еще, но тщетно.
— Только машину? — уточнила я.
— Да.
— Что еще? — Я ощутила первый укол паники.
— Двери заблокированы, ключи все еще в замке зажигания… окно выбито.
Я попыталась вести себя как коп, хотя моя рука задрожала.
— С какой стороны?
— Со стороны водителя, — без особого выражения сказала Джеймс.
— Где?
Джеймс начала рассказывать, но тут моя рука обвисла как плеть, телефон выскользнул и упал на пол. Я зажала рот ладонью, чтобы подавить рвотный позыв. Колени подгибались. Для меня не было сейчас ни верха, ни низа, единственное, что корректировало мое положение на планете, только что вырвали из моих рук. Ни одна дверь не могла ударить меня с такой силой, как только что произнесенные слова. Я уже практически осела на пол, но тут Гаррисон схватил меня за руку и не дал упасть.
— Ох, Лэйси, — прошептала я.
— Что случилось? — спросил Гаррисон, но слова проплыли мимо, я не понимала, о чем он спрашивает.
Ухватившись за его руку, я удержала равновесие.
— Что случилось? — повторил Гаррисон.
— Нашли ее машину.
8
Желтая «хонда» Лэйси была припаркована на тихой улочке с аккуратно подстриженными лужайками, населенной в основном представителями среднего класса, примерно в двух милях от кофейни «Старбакс», откуда она мне звонила. Ничего необычного в том, что машина примостилась на обочине, никаких следов того, что Лэйси силой заставили съехать с проезжей части. Но от этой нормальности чувство ужаса, которое я испытывала, лишь усилилось.
Гаррисон остановил автомобиль позади полицейской машины, припарковавшейся прямо за «хондой» моей девочки, и вышел.
— Мне нужно посидеть минутку, — сказала я. Слова слетали с моих губ какими-то обрывками, словно я задыхалась. — Мне нужно…
Я посмотрела на ярко-желтую машину. Лэйси называла ее подсолнухом.
— Я все осмотрю, а вы не торопитесь, — сказал Гаррисон.
Он закрыл и пошел к «хонде».
— Убедись, что криминалисты не пропустят никаких отпечатков пальцев, — сказала я ему вслед, пытаясь уцепиться за остатки инстинктов копа.
Машинка моей девочки, выбитое окно, ее… Я отчаянно пыталась не дать своему воображению дорисовать картину. Стоп, не надо, не думай о плохом, это не поможет. Но это все равно что пытаться остановить дождь голыми руками.
Я вылезла из машины и тоже подошла к «хонде». Тут же вспомнился тот день, когда Лэйси впервые приехала на ней домой. Я сфотографировала дочку перед автомобилем, с документами о регистрации в руках. Думаю, такую же радость испытывают птицы, когда впервые взлетают. Но как радость могла кончиться на этой улочке? Как это случилось? Если бы я не… Если бы я только…
Я начала думать как жертва.
Много лет я слышала отчаянный шепот жертв, пытавшихся объяснить несчастье, случившееся с близкими, перебросив мостик во времени и находя какую-то определенную причину. Но я-то знала лучше. Причин всегда больше. Но даже если вы и виновны косвенно в горе, какая разница? Время вспять не повернешь, ошибки не исправишь. Это свободное падение в темноте, когда вы понятия не имеете, когда приземлитесь.
Я обошла дочкину машину и подошла к осколкам стекла, усеявшим тротуар.
— Двери все еще заблокированы, — сказал Гаррисон.
Я попыталась наклониться и заглянуть в салон через выбитое окно, но мое тело сопротивлялось, как оно сопротивляется, когда вы подходите к краю обрыва. Я отвернулась.
— Сделайте несколько вдохов, — посоветовал Гаррисон. — Медленных и глубоких.
На противоположной стороне улицы банановое дерево шелестело под легким бризом. На тротуаре собралась толпа зевак. Я прикрыла глаза, и шорох листьев сменился звоном выбиваемого стекла.
— Ее вытащили через окно, — сказала я.
Гаррисон кивнул.
— Господи, — прошептала я, желудок сжался, я отвернулась, подошла к краю розмаринового куста, и меня стошнило.
— Господи, — повторила я.
Я попыталась отогнать от себя видение, но оно было слишком ярким. Вот чьи-то руки хватают Лэйси за волосы и за блузку, а она отбивается. Я видела, как дочкины пальцы судорожно сжимают руль, когда преступник вытаскивает ее наружу.
Я услышала хруст гравия. Сзади ко мне подошел Гаррисон, несколько секунд постоял молча, а потом спросил:
— Вы в порядке?
Я кивнула. Тысячу раз я бывала на месте преступления. Я смотрела в бесчисленные лица близких жертвы, чьи сердца были разбиты вдребезги. Мы твердили им, что понимаем их горе, держали их за руку, но никогда не позволяли себе по-настоящему пережить их чувства, взглянуть на мир их глазами. А теперь я одна из них. Я читаю это во взглядах других полицейских. Осторожно, не подходи к чужому горю близко. Я переступила через желтую ленточку и теперь стояла по ту сторону — как жертва.
К месту преступления подъехали еще две полицейские машины. Молодая женщина-сержант пошла прямиком ко мне.
— Вы офицер Джеймс? — спросила я.
Она кивнула.
— Мне очень жаль, лейтенант.
Потом жестом показала на уголок губы. Я вытерла остатки рвоты.
— Нужны еще полицейские, чтобы по горячим следам выявить свидетелей.
— Уже едут. Значит, здесь все и случилось.
— А еще установите прослушку на мой телефон, а то вдруг… — Я не смогла закончить мысль.
— Мы все сделаем, — успокоил меня Гаррисон.
Я посмотрела на офицера Джеймс. Ей, наверное, около тридцати, но по виду не дашь больше, чем моей Лэйси. Белокурые волосы аккуратно заправлены за уши. Никакого многослойного пирсинга, в каждом ухе по одному простенькому серебряному колечку. Ярко-голубые глаза. Два колечка на правой руке и не одного на левой.
Господи, у меня в ее годы уже родилась Лэйси, а Джеймс даже не замужем.
— Мы сделаем все возможное, — заверила меня она.
Копы всегда произносят эти слова, когда пострадал кто-то из своих. Наверное, я говорила их в больничной палате Трэйверу, но они неприменимы к моей девочке. Джеймс сжала мою руку. Вот оно, полицейское братство, хотя в нашем случае термин «братство» не подходит. Думаю, для нее и ей подобных я — образец для подражания. Первая женщина, ставшая во главе убойного отдела, первая в пятом, первая в десятом. Но при всем этом я не смогла защитить своего ребенка.
— Вы ранены, — заметила Джеймс. — Вызвать «скорую»?
Я слабо покачала головой, и она отошла в сторону поговорить с другими полицейскими, оцепившими по периметру «хонду» моей дочери.
Я чувствовала себя потерянной, неуместной. И не знала, какой шаг предпринять дальше. Куда, в каком направлении? Теперь мне самой нужен был образец для подражания. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Было такое чувство, что щека, по которой мне съездили дверью, светится как неоновая вывеска. Мне казалось, что земля подо мной разверзлась и поглотила меня. Я не могла задержать воздух в легких, а сердце билось как бешеное.