Наш разговор не продлился долго. Они спросили меня о моей жизни в лагере и попрощались. После этого я никогда больше не встречался с немцами.
Тем временем команды из агента Джона и агента Дона продолжала допрашивать меня.
— Ты знаешь, кто такой Рамзи бен аль-Схиб? — спросил Джон.
— Нет, не знаю, — ответил я честно.
— Но он знает тебя!
— Боюсь, что вы перепутали мое дело с каким-то другим!
— Нет, я очень внимательно читал именно твое дело.
— Можете показать его фотографию?
— Да. Я покажу ее тебе завтра.
— Хорошо. Возможно, я знаю его под другим именем!
— Ты знаешь об американских базах на территории Германии?
— Зачем вы спрашиваете меня об этом? Я посещал Германию не для того, чтобы изучать американские базы, да и вообще они мне совершенно не интересны! — ответил я со злостью.
— Мои люди уважают заключенных, говорящих правду, — сказал тощий агент, пока его коллега агент Дон записывал разговор.
Я уловил намек на то, что он назвал меня лжецом, хотя и в очень странной манере. Разговор был окончен.
На следующий день Джон и Дон доставили меня в допросную и показали две фотографии. Оказалось, что на первой был изображен Рамзи бен аль-Схиб, который подозревается в причастности к теракту 11 сентября и которого задержали во время совместной операции в Карачи спустя год. На второй фотографии был изображен Мохаммед Атта, один из угонщиков самолета 11 сентября. Что касается Мохаммеда, я никогда не слышал о нем и не видел его. А вот Рамзи бен аль-Схиба я точно где-то видел, но не мог вспомнить, где и когда. Я понял, что этот парень, должно быть, очень важен, так как агентства всячески пытались установить связь между ним и мной[33]. По понятным причинам я отрицал, что когда-либо видел его. Просто подумайте, как бы это выглядело, если бы я сказал, что видел этого парня, но не помню, где и когда? Неужели следователь поверил бы в это? Точно нет! И если честно, тогда мне было до смерти страшно.
На следующий день команда ФБР снова пришла ко мне и показала фотографию Разми бен аль-Схиба. Я отрицал, что знаю его, точно так же, как и за день до этого. Тот факт, что я отрицаю свое знакомство с этим человеком, которого я действительно не знал или недолго видел однажды или дважды, но никак не был с ним связан, создавало почву для всех диких теорий о моей связи с терактом 11 сентября. Я действительно не знал его или недолго видел один или два раза, но у нас не было ничего общего. Следователи пытались найти и ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку, чтобы расследовать дело, но я совсем не хотел быть этой самой ниточкой.
— Мы бы хотели, чтобы ты прошел тест на детекторе лжи, — сказал Джон.
— Это необязательно, — добавил его коллега.
Но я точно знал, что отказ от этого теста означал бы полное признание своей вины, даже несмотря на то что мы так ни разу и не обсуждали, в чем меня обвиняют. Агенты объяснили мне суть этого теста с помощью переводчика, и я согласился пройти его. Я спросил, когда будет проведен тест.
— В течение следующих нескольких дней.
В это время меня перевели в блок «Лима», где я познакомился с парнем алжирско-боснийского происхождения по имени Мустафа Айт Идир. Он был знаменитым арестантом. Мустафа слышал обо мне и, как и любой другой любопытный человек, хотел узнать больше. Я же, в свою очередь, хотел пообщаться с культурными людьми. Как мне казалось, Мустафа был отличным парнем, мне было очень трудно представить, что он преступник[34].
В блоке «Лима» в основном содержались заключенные из Европы и Северной Африки. Впервые я познакомился с алжирцами, марокканцами, тунисцами, а также датчанами, шведами, французами и боснийцами. Я был счастлив познакомиться с заключенными из Магриба, потому что я из этого региона, я понимал их шутки лучше и схватывал их гораздо быстрее, чем шутки арабов. Я пытался познакомиться с другим мавританцем, но нам не разрешали. Единственный раз, когда мы пересеклись, был по дороге в госпиталь, когда нам одновременно стало плохо. По пути он вступил в разгоряченный спор с нашим сирийским переводчиком о работе переводчиков в Гуантанамо, и я воспользовался моментом, чтобы выглянуть наружу из неряшливо залепленного окна. Я увидел девушку на пробежке и несколько водяных труб. Тогда я вспомнил, что за пределами Гуантанамо есть жизнь, и мне внезапно стало очень страшно. Я с тяжелым сердцем признал, что чувствовал себя спокойнее в грузовике, в цепях, в окружении охранников, которым выдали огнестрельное оружие, как только мы покинули лагерь.
Настал день проходить тест на детекторе лжи, и команда сопровождающих в тишине провела меня в «Золотой дом». Я всегда хотел знать, куда меня ведут и зачем. Я помню, однажды команда сопровождающих отказалась говорить мне, куда мы идем. Тогда я подумал, что меня ведут на казнь[35].
Входя в комнату, где я должен был проходить тест, я ожидал увидеть огромную машину. Я рассказал своим соседям, что меня ожидает тест на детекторе лжи, и Джабир Жубран аль-Файфи[36], который когда-то был служащим в саудовской армии, сказал, что однажды проходил такой тест. Его описание теста было не очень обнадеживающим. Помимо этого за несколько дней до теста мне в руки попал египетский роман о двойном агенте из Египта, который подвергся проверке на детекторе лжи. Если бы я верил в теории заговоров, я бы сказал, что следователи специально направили ко мне библиотекаря с именно этой книгой. Но я даже не мог понять, зачем им бы это понадобилось. Напугать или воодушевить меня? В романе после долгих часов мучений египтянин одержал победу. Как мне показалось, мораль в том, что ты можешь лгать и пройти тест успешно, а можешь говорить только правду и все равно провалиться.
Из книги и рассказов Джабира я представлял детектор лжи как большую машину, похожую на тренажер, на которую я залезу, и ко мне подсоединят кучу проводов. Затем меня заставят бежать и потеть, в то время как следователи рядом со мной начнут забрасывать меня вопросами и следить за моими жизненными показателями, которые покажут, говорю я правду или вру. Я ожидал много криков и угроз, как в египетском романе. Но когда я вошел в комнату, то увидел большой стол с портативным компьютером, прибором для измерения давления, большой ремень, маленький принтер, много разных проводов и всяких приборов, о которых я ничего не знаю. Мне стало легче, потому что оборудование оказалось не таким устрашающим, каким я его себе представлял. Американский гений никогда не перестанет удивлять меня: с помощью такого маленького устройства они могут решить, врешь ты или нет!
Охранники усадили меня на стул напротив пустого стола и оставили меня одного. Наблюдатель смотрел за моим поведением из соседней комнаты. Когда он решил прервать свою самоизоляцию за стеклом и вошел в комнату, с ним был переводчик, который очень плохо говорил на арабском. Было забавно наблюдать, как они взаимодействуют и как переводчик пытается успеть за своим наставником.
Он начал с историй о своих достижениях, называя многих известных подозреваемых в жестоких преступлениях, которых он спас и отправил домой. Рассказы из «Тысячи и одной ночи» меркли по сравнению с воображением этого парня. Он вкратце объяснил мне технический принцип работы детектора, в основном, чтобы запугать меня и убедить говорить только правду. Скорее всего, Абу Зубайда и другие выслушали то же самое. Он обернул мой живот и грудную клетку ремнями, чтобы измерить частоту дыхания. Затем он закрепил датчик артериального давления на моей руке, а еще один датчик поместил на кончик указательного пальца, объясняя это тем, что я начну потеть, если солгу, и температура моего пальца уменьшится. Затем он начал сложный и тщательный допрос[37].
Он разложил фотографии подозреваемых угонщиков и организаторов теракта 11 сентября и спросил, знаю ли я кого-нибудь из них. Я не понимал его логику, потому что он показывал мне больше, чем одну фотографию, и спрашивал о них всех, как будто они были связаны между собой и работали вместе. Почему он не показывал их по очереди? Я сказал, что никогда не видел и не разговаривал с ними, несмотря на то что один раз я видел Рамзи бен аль-Схиба. Я не мог вспомнить, где его видел, и решил не упоминать этого, потому что был напуган, особенно из-за того, что ФБР и наблюдатель, очевидно, подозревали его в причастности к теракту 11 сентября.
Наблюдатель сказал, что результаты теста были «неокончательными». Должно быть, он понял, что напрасно не разделил фотографии парней и не спрашивал о них по отдельности. Его попытки убедить меня пройти тест еще раз прошли мимо моих ушей. Я устал, как никогда раньше не уставал, и сказал ему, что мне не очень-то и нужна свобода. Весь процесс был долгим и утомительным. «Comme un jour sans pain»[38], — как говорят французы, к тому же это на самом деле был день без хлеба. Меня отправили обратно в камеру, я был уверен, что они хотят оставить меня там еще очень надолго.
Спустя пару дней меня забрали для допроса.
— Как ты? — спросил Джон.
Я уже очень давно его не видел.
— Хорошо!
Джон со своими коллегами обсуждали детектор лжи и пытались убедить меня пройти тест снова. Но я отказался. Я на самом деле не мог понять, почему это может быть для меня выгодно. Еще они пытались узнать у меня что-нибудь о других заключенных. Единая оперативная группа стала жестче обращаться с заключенными, допросы становились все хуже и хуже, а внезапные визиты так называемой «бригады IRF», вытаскивающей «непослушных заключенных», стали в порядке вещей. Однажды целый отряд отправили на обыск нескольких заключенных одновременно. Была глубокая ночь, когда охранники вытащили меня из камеры и начали обыск с наставленной на меня телекамерой и под присмотром контрактников. Я был не один такой, обыскивали весь блок из 48 заключенных. Отношения между арестантами и Единой надзирательной группой стали очень напряженными. Мы никак не могли изменить эту ситуацию, у ЕНГ были все карты