Я решил, что не буду опускаться до его уровня, поэтому не стал ничего говорить. Когда я не смог ответить то, что он хотел услышать, он заставил меня встать, но стоял я с согнутой спиной, потому что мои руки были прикованы к ногам и полу. Сержант Шэлли довел температуру в камере до минимума и приказал охранникам следить за тем, чтобы все оставалось как есть до тех пор, пока он не решит иначе. Он много хлопотал, перед тем как уйти на ланч, чтобы он мог заставить меня страдать даже во время своего обеда, который длился минимум два или три часа. Сержант Шэлли любит поесть, он никогда не пропускал обед. Меня всегда удивляло, что он вообще смог пройти тест на физическую форму и стать военным со своим весом. Но я понял, что он был военным по одной важной причине. Он был совершенно бесчеловечным.
— Почему ты в тюрьме? — спросил меня он.
— Потому что ваша страна несправедлива, а моя страна не защищает меня?
— Теперь ты хочешь сказать, что мы, американцы, просто ищем тощих арабов, — сказал он.
Порой вместе с ним приходила лейтенант Роника, и для меня это было чем-то похожим на счастье. Я устал смотреть на безжизненное лицо, как у сержанта Шэлли. Когда приходила лейтенант, я чувствовал, что вижусь с человеком. Она предложила мне удобный стул, чтобы боль в спине не мучила меня, в то время как сержант Шэлли всегда настаивал на том, чтобы я сидел на металлическом стуле или на грязном полу.
— Ты знаешь, что Ахмед Лаабиди торгует тем-то и тем-то? — спросила меня лейтенант Роника, назвав какие-то наркотики[89].
— Какого черта вы имеете в виду? — спросил я.
— Ты знаешь, что она имеет в виду, — сказал сержант Шэлли.
Лейтенант Роника улыбнулась, потому что знала, что я не врал. Я на самом деле мог быть кем угодно, но не торговцем наркотиками, а сержант Шэлли просто мечтал навязать мне хоть какое-то преступление, неважно какое.
— Это вид наркотика, — ответила лейтенант Роника.
— Простите, я совсем не знаком с этими вещами.
Сержант Шэлли и его боссы осознали, что для того, чтобы сломать меня, нужно нечто большее, чем изоляция, угрозы и запугивание. Поэтому они решили ввести в игру нового следователя. Где-то в середине июля сопровождающая команда «Гольф» забрала меня и отвела в «Коричневый дом» для резервации. Команда сопровождающих была в замешательстве.
— Они сказали «Коричневый дом»? Это странно! — сказал один из охранников.
Когда мы вошли в здание, в нем не было ни одного наблюдающего охранника.
— Свяжитесь с ТОЦ[90]! — сказал другой из моего сопровождения.
На другом конце провода им приказали оставаться со мной до тех пор, пока не придут мои следователи.
— Что-то здесь не так, — сказал первый охранник.
Сопровождающие не осознавали, что я понимаю, о чем они говорят. Они всегда думали, что заключенные не знают английский.
Руководство лагеря всегда старалось предупредить охранников. Знаки вроде «НЕ ПОМОГАЙТЕ ВРАГУ» и «НЕОСТОРОЖНЫЕ РАЗГОВОРЫ ВЕДУТ К РАСКРЫТИЮ СЕКРЕТОВ» встречались нередко, но охранники все равно разговаривали друг с другом.
«Коричневый дом» был одновременно и обыкновенным местом для проведения допроса, и местом для пыток, и административным зданием. Сердце колотилось, я сходил с ума. Я просто ненавижу пытки. Стройная невысокая девушка вошла в камеру в сопровождении Мистера-Настоящего-Мужика, сержанта Шэлли. Штаб-сержант Мэри была молодой девушкой, которой было чуть за 30, ростом чуть больше 165 сантиметров, с длинными светлыми волосами, которыми она очень гордилась. Она служила в Национальной гвардии, и ее призвали на службу после 11 сентября, как я потом узнал. Никто из них не поздоровался со мной и не снял с меня наручники.
— Что это такое? — спросила штаб-сержант Мэри, показывая пластиковый пакет с ручной дуговой сваркой внутри.
— Это индийские благовония, — ответил я. Это первое, что пришло мне в голову. Я подумал, что она хочет зажечь благовония во время допроса, что было хорошей идеей.
— Нет, ты ошибаешься! — Она едва ли не ткнула пакетом мне в лицо.
— Я не знаю, — сказал я.
— Мы нашли доказательства против тебя, нам больше ничего не нужно, — ответила штаб-сержант Мэри.
Я подумал: «Что тут происходит? Это часть той грязи, которую они хотят повесить на меня?»
— Это ручная дуговая сварка, которую ты прятал в ванной, — объяснила штаб-сержант Мэри.
— Как в моей камере вообще может быть эта штука, если вы или охранники не давали мне ее? К тому же я не контактирую ни с кем из заключенных.
— Ты смышленый и мог тайно пронести ее, — сказала штаб-сержант Мэри.
— Как?
— Отведите его в ванную, — приказала она.
Штаб-сержант Мэри позвала команду «Гольф», которая ждала снаружи. Охранники потащили меня в ванную. Я думал: «Неужели эти люди так хотят повесить на меня хоть что-то, типа вообще что угодно?» В это время старший офицер объяснял штаб-сержанту Мэри, как эти сварки оказались в камерах. Когда охранники отводили меня обратно, я услышал конец их разговора.
— Это обычное дело. Контрактники выбрасывают их в туалеты, когда заканчивают работать с ними.
Как только я вошел, все тут же замолчали. Штаб-сержант Мэри убрала сварку обратно в желтый конверт. Она никогда не называла мне своего имени, и я не ожидал этого от нее. Чем хуже намерения следователя, тем тщательнее он или она скрывает свою личность. Но один из коллег случайно назвал ее при мне по имени.
— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросила меня штаб-сержант Мэри.
— У меня все отлично! — ответил я. На самом деле я страдал, но не хотел, чтобы они получали удовольствие от осознания, что добились своего.
— Думаю, ему слишком хорошо, — сказал сержант Шэлли.
— Слезай со стула! — сказала штаб-сержант Мэри, убирая стул из-под меня. — Я бы скорее позволила грязному фермеру сидеть на этом стуле, чем такому умнику, как ты, — продолжила она, когда мое тело упало на грязный пол.
Боль в спине из-за состояния моего седалищного нерва убивала меня. С 20 июня от него не было покоя. Сержант Шэлли, очевидно, начинал уставать от меня, поэтому его босс предложил ему свежую кровь. Теперь штаб-сержант Мэри могла полностью проявить себя. Она начала допрос. Она разложила передо мной фотографии подозреваемых в терактах 11 сентября. На фотографиях были Мохаммед Атта, Зиад Джарра, Марван Аль-Шеххи, Рамзи бен Аль-Схиб, Халид Шейх Мохаммед и другие.
— Посмотри на этих ублюдков, — сказала штаб-сержант Мэри. — Хорошо, теперь расскажи нам, что ты знаешь об этих ублюдках!
— Клянусь Богом, я не скажу ни слова при любых обстоятельствах.
— Вставай! Охрана! Если не встанешь, будет плохо, — сказала штаб-сержант Мэри.
Перед тем как пыточный отряд вошел в допросную, я встал с согнутой спиной: натянутые цепи связывали мои руки и ноги, я был полностью привязан к полу. Цепи не позволяли мне стоять прямо[91]. До конца дня мне пришлось терпеть боль в каждой части своего тела. Я молча терпел ее до конца дня, пока мои мучители не устали и не отправили меня обратно в камеру. Я не сказал ни слова, будто меня там и не было. Ты, дорогой читатель, сказал им больше слов, чем я.
— Если тебе нужно воспользоваться уборной, вежливо попроси и скажи: «Пожалуйста, можно мне?», в ином случае делай свои дела в штаны, — сказала штаб-сержант Мэри.
Перед обедом штаб-сержант Мэри и сержант Шэлли уделили время оскорблениям моей семьи, в особенности моей жены. Ради моей семьи я не буду цитировать их уничижительные речи. Все время два сержанта предлагали мне только воду и холодную еду.
— Тебе нельзя есть горячую еду до тех пор, пока ты не будешь сотрудничать с нами, — сказал однажды сержант Шэлли.
Каждый раз когда они начинали пытать меня, я отказывался пить или есть. Штаб-сержант Мэри принесла свой обед, чтобы подразнить меня.
— Вкуснятина какая, ветчина такая вкусная, — говорила она, пока ела свой обед.
Тот день был посвящен сексуальным домогательствам. Сержант Шэлли покинул допросную, чтобы наблюдать из соседней комнаты. Штаб-сержант Мэри стала касаться моего тела и сказала, что изнасилует меня, если я откажусь говорить. «Честное предупреждение» — может сказать кто-то. Она медленно начала показывать самый убогий стриптиз, который вы только можете представить.
— Ты знаешь, закон не запрещает заниматься сексом с заключенными, — сказала она, снимая свою форму.
Она шептала мне на ухо: «Знаешь, я так хороша в постели» и «Американские парни любят, когда я шепчу им на ухо». Она говорила это и медленно раздевалась, надеясь, что я сломаюсь и освобожу ее от той боли, которую она причиняла сама себе. Было видно, что это не ее выбор действовать подобным образом. Но я не мог помочь ей и молчал. Она продолжала рассказывать об американских мужчинах и застенчиво хвалила себя, говоря фразы вроде: «У меня прекрасное тело».
Регулярно штаб-сержант Мэри предлагала мне другую сторону монеты.
— Если начнешь сотрудничать, я перестану приставать к тебе. Если не начнешь, я продолжу заниматься этим, и каждый день будет все хуже. Я очень хороша в этой работе, и поэтому мое правительство назначило меня на нее. Я всегда добивалась успеха. Заниматься с кем-то сексом не считается пыткой[92].
Штаб-сержант Мэри вела монолог, пока сержант Шэлли наблюдал из соседней комнаты. Он постоянно заходил в допросную и пытался заставить меня говорить.
— Тебе не одолеть нас, у нас слишком много людей, и мы продолжим унижать тебя американским сексом.
— У меня есть одна пышногрудая знакомая, завтра я приведу ее с собой, — сказала штаб-сержант Мэри. — По крайней мере, она будет сотрудничать, — иронично добавила она. Она не раздевала меня, но терлась о мои интимные части тела.
Ближе к вечеру еще одна команда начала пытать другого заключенного. Я слышал, что играет громкая музыка.