Даже простая зубная боль, особенно в ситуации, когда врач далеко, изматывает душу и тело. Кто испытал подобную боль, положа руку на сердце, пусть спросит себя: «Неужели я думал о чем-то ещё, кроме одного — пусть она прекратится!». Ни о чем другом разум просто не способен думать, если тело в объятиях физической боли. Если же боль невыносима и запредельна, разум отказывает, и отказывают все чувства любви, привязанности и преданности.
Единственное, что остается — это попытка остаться человеком в своих собственных глазах, сохранить хоть что-то человеческое, хотя бы частицу своей души, и умереть самим собой, а не зверем с инстинктами, обостренными болью до самой крайности, даже если в теле остается лишь пустота — выжженная пустыня, ничего не чувствующая, ничего не осознающая беспредельная пустота. Физическая боль способна на многое, но она не раскрывает сущности человека, хотя я согласилась с тем, что душевная боль способна на это. Но не она одна.
Тогда я не могла понять Анжея до конца — и в этом была незаконченность нашего разговора. Но если бы мы говорили сейчас, я сказала бы ему, что пережитая боль научила меня понимать лучше жизнь. Только боль способна на это, словно только она очищает наши души от второстепенного и ненужного, открывая нам тайный смысл ранее недоступных идей. И тогда мы обретаем способность увидеть главное, а боль оставляет нас наедине с вечностью, заглядывающей в глаза через черные и бездонные небеса, наполненные миллиардами звезд и огней. Иначе, почему мы смотрим на них, когда нам очень больно?
Одновременно с болью мы осознаем, насколько реальны сами, ибо вместе с ней воспринимаем себя не частицей окружающего мира, а единственным ее представителем. И в эти мгновения мы одиноки, как никогда! Подобное чувство рождается потому, что боль разъедает только нашу душу и наше тело, и никто в целом мире не способен почувствовать то же самое, принять на себя даже самую малую часть этой боли. Боль доводит наше «я» до совершенства, и только небу известно, почему мы приходим к нему через боль, а не через радость и счастье. И если боль позволит нам выжить, мы уже никогда не станем прежними. И наши ощущения радости жизни и счастья любви, преломившись через боль, уже не вернутся к своим истокам, где мы любили, еще не зная своих слез. Но я уверена в том, что человек не рождается для боли. Он создан для большего и способен познать совершенство, не проходя через огонь и кипящую воду.
Даже умирая, я думаю о возрождении. Я хочу снова увидеть солнце, встающее каждый день. Я хочу промокнуть под летним дождем, а затем побежать к радуге босиком по мокрой траве. Я хочу радостно закричать: «Спасибо и прощай!» вслед огромной дождевой туче, уходящей за горизонт, потому что знаю, как прекрасна жизнь, когда не болит душа. Я могу сравнивать, потому что могу чувствовать, потому что боль разбудила меня и обострила все мои чувства до крайности. И я знаю цену жизни, любви и смерти.
Знал ли об этом милорд, предлагая написать мне книгу, и если да, то откуда он это знал?…
Пережидая ночную бурю, я не спорила с Анжеем. Скорее мы говорили немного о разных, но одновременно похожих чувствах. Анжей был прав в своих высказываниях, и он расширял мои суждения о жизни, игре и боли. Его ум привлекал меня, а мое стремление выбирать неглупых собеседников, было присуще мне от рождения. Я никогда не пыталась спорить с теми, кого легко подавляла, а люди, говорящие бессмысленные и громкие слова, просто пугали меня своей пустотой. В одном я была уверена — они никогда не стали бы важными для меня, но что из того, о чем мы говорим, является важным?
Я думаю об этом именно сейчас, пока пишется моя книга. Насколько важным кто-то сочтет написанное в ней и придаст ли он значение моим мыслям, или смысл моих слов ускользнет от него?
Значение наших слов зачастую зависит от того, кто говорит и как говорит, умеет ли он говорить и кому адресует свои слова. Следовательно, важность сказанного мною во многом зависит от того, кем я являюсь. И кем же являюсь я?
Как ответить на вопрос именно сейчас, зная об участи, уготованной мне, заранее зная свою судьбу? Не перед лицом ли смерти душа раскрывает нам самые потайные комнаты, и мы осознаем, сколь ничтожны и как бессмысленно прожили жизнь. Или наоборот, понимаем всю значимость собственной жизни, и это знание дарует покой нашей душе на смертном одре. Может, я по крупинкам перебираю прошлое с одной единственной целью — обрести покой? Я не хочу умирать в муках и страданиях, но как поверить в то, что прошедшая жизнь имела свой смысл, если я сомневаюсь? Сомневаюсь в том, что прожила жизнь не так, как хотела, а так, как от меня требовалось.
И тогда возникает новый вопрос — я это выбрала или кто-то другой? Кто-то, кто прячется в глубине души и требует от меня правильных поступков. Он имеет безграничную власть над моими самыми темными инстинктами и желаниями, возможно, единственно настоящими. Тогда кто же из нас настоящий и кто сделал выбор? И если выбор был моим, то тьма в моем сердце — всего лишь тьма, и она не имеет власти над моей душой.
Я пытаюсь излечиться, словно зло — это болезнь, поражающая нас, как вирус. Я даже не знаю к кому обратиться: к врачу или священнику? Зло не способно любить, но я могу любить, и я любила. Зло не способно плакать, но я плачу сейчас и плакала тогда. Чего же во мне больше — добра или зла, жизни или игры? Я прожила свою жизнь или играла на сцене, повторяя все действия и слова за суфлером, диктующим, что мне делать и как поступить?
И мне страшно сейчас и больно, потому что мой выбор стал причиной смерти человека, чья любовь подарила мне настоящую жизнь…
Глава шестая
ДЕНЬ ШЕСТОЙ: «У смерти и любви есть общие черты — они бессмертны обе, но умираем мы».
Сегодня я впервые за последние дни обедала с милордом за одним столом. Он не сказал мне ни слова, и я чувствовала себя заторможенной и совершенно пустой внутри. С нами обедал Анжей и я вдруг вспомнила, что однажды он спас меня. Странно, что я хорошо запомнила те события, несмотря на желание забыть о них навсегда, ибо закончились они той же самой трагедией, что всегда наступала в конце…
Находясь в гостях у милорда, я даже представить себе не могла, насколько сильно пророчество о моем предназначении охватило умы людей. Я также не осознавала, что мое пребывание в замке милорда породило множество разговоров среди жителей Элидии. Люди все еще помнили тот ад, что сошел на них по воле Магистра, и им казалось неправильным мое присутствие в стране и сам факт проживания в замке милорда. Но никто не удосужился передать мне слухи и сплетни, гуляющие по стране, и я совершенно не понимала, что людское сомнение уже перерастает в ожесточение, ибо легче всего винить в предательстве и бездействии кого-то еще, но только не себя. Народ Элидии в какой-то мере смирился с милордом, но ответственность за свое освобождение легко возложил на меня, как и обвинение в моем предательстве.
В тот злополучный день Грэм собирался вернуться к принцу Дэниэлю. Я настояла на этом, поскольку предчувствие опасности, нависшей над принцем, не давало мне спать по ночам. В моих снах Дэниэль истекал кровью и умирал от раны, нанесенной таинственным убийцей. Мое живое воображение или что-то другое вызывало эти сны. Но три ночи подряд просыпаться от собственного крика — это было чересчур.
Я проводила Грэма до пристани и попрощалась с ним. Столь же немногословный, но преданный и верный, Грэм сжал мою руку, и не оглядываясь, поднялся на корабль. Он повиновался мне без каких-либо возражений и похоже не был удивлен моим словам, что сны способны сбываться. Мои глаза провожали его, пока могли видеть. Если бы я знала, что больше его не увижу, поступила бы я иначе?
Через месяц от Мастера пришло письмо, в котором он сообщал о покушении на Дэниэля. Грэм оказался рядом по воле случая или судьбы в моем лице и принял удар наемного убийцы на себя, заслонив собой своего принца, а остальное довершила охрана. Грэм умер на руках Дэниэля, а его убийца истек кровью на холодном каменном полу дворца. Только легче от этого никому не стало. И если кто-то когда-нибудь скажет, что кровь Грэма на моих руках, я не стану этого отрицать…
Но никакие предчувствия меня тогда не посетили, и я спокойно смотрела, как исчезают за горизонтом огромные белые паруса. Чувство того, что Дэниэль в безопасности, на мгновение посетило меня, и я успокоилась. Грэм уплыл, а я вместе с Анжеем и двумя воинами милорда отправилась в обратный путь, решив по пути заскочить с город Саэрли, где можно было купить изумительно прочную ткань, используемую для пошива боевых одеяний. В конце концов, я четыре года осваивала профессию швеи-мотористки и мне уже приходила в голову парочка идей относительно моего нового боевого наряда. Обычная цель для обыденного посещения торговой лавки.
Мы добрались до города довольно быстро, и люди расступались перед нашим маленьким отрядом, пока я таскала за собой свою свиту по множеству магазинов и торговых рядов. В обед мы перекусили, а к полудню засобирались в обратный путь, ибо цели мои были достигнуты, а других не имелось. Будучи довольной своими покупками, я совершенно не обращала внимания на лица и глаза проходящих мимо людей. И я до сих пор не понимаю, почему моя очевидная слепота так легко поразила и моих спутников.
Где-то на площади возле дома судьи, одновременно являющегося и дворцом правосудия, нам пришлось спешиться и пробиваться через толпу людей, расходящихся после публичного наказания плетью какого-то человека, признанного виновным в совершении многочисленных мелких краж, — нормальный день для нормального города.
Толпа уже расходилась, но ее стремительного течения хватило на то, чтобы нас разделило, и Анжей немного отстал от меня. Я же поглощенная тем, чтобы не поддаться людскому потоку, пыталась выбраться из него, совершенно не замечая, что меня обтекала другая волна молодых людей, совершенно не вписывающихся в общую картину расходящейся массы людей. Также как и я, они плыли против течения, и они окружали меня — молодые и опасные, словно юные волки на охоте за молодой серной. Они приблизились ко мне, и кто-то в толпе вдруг предостерегающе закричал, словно пытался помочь. Вот только я не поняла — мне или кому-то другому предназначался тот крик.