и того прекрасного вина, которое рекой лилось на нашей помолвке, и оба не понимали, что влекло нас друг к другу, и почему поцелуй пьянил больше, чем само вино. Милорд произнес лишь мое имя на прощанье и только небесам известно, чего ему стоило не зайти вслед за мною в комнату. Я всегда буду помнить это…
Я очень торопилась и в то же время боялась, что за нами могут следовать люди милорда, и потому направилась к шумным базарным рядам, где всегда было полно торгового люда и покупателей. Сиэна поклялась мне, что есть безопасное место, о котором никому неизвестно, и я велела ей бежать к нему через эти ряды и постараться затеряться среди толпы, как только я подам сигнал.
У первых же лавок я остановилась и с самым серьезным видом стала разглядывать довольно неплохое оружие, но явно предназначенное скорее для учебы, чем для серьезной боевой схватки. Тяжелая и не совсем удобная рукоять рапиры никак не желала устроиться в моей ладони, но иного оружия под рукой не было. Среди многочисленной, но довольной спокойной толпы, практически невозможно было высмотреть того или тех, кто направился за нами от самого дома, и я бросила бессмысленное занятие, посчитав, что он или они раскроют себя сами, как только Сиэна исчезнет из поля видимости. И я не ошиблась. Повинуясь моим словам, Сиэна рыбкой нырнула под яркие полотна, прилегающие к торговой лавке, и мгновенно исчезла в яркой ткани таких же лавок, бесконечно тянущих свои разноцветные шатры вдоль улицы.
Ее внезапное исчезновение осталось незамеченным для всех, кроме одного человека, вдруг инстинктивно и довольно бестолково рванувшегося к нам, а затем резко остановившегося, словно запоздалая боязнь быть раскрытым неожиданно посетила его. Но было поздно. Я рванулась к нему с рапирой в руках, не видя больше никого вокруг и ничего не чувствуя, кроме жгучей ярости и злости на молодого воина, не желавшего оставить в покое ни меня, ни Сиэну.
Моя ярость вспыхнула, словно керосин от зажженной спички, и мгновенно превратилась в совершенно неконтролируемое желание разорвать на мелкие клочья нашего сопровождающего. Я обрушилась на него со всей своей силой и неудержимым гневом, и он даже не успел просчитать возможные варианты ответов на мое нападение, как получил довольно сильный удар рукоятью рапиры в левую скулу и невольно отступил. Но в следующее мгновение его собственная шпага неуверенно ответила мне и еле успела снова принять на себя мой удар, как нас обоих растащили жители города, громко крича и, вызывая местную охрану порядка. Однако дело было сделано, и мой противник, впрочем, как и я, не мог даже пошевелиться в цепких объятиях мужской части населения, очень не любившей подобные беспорядки на рынке, способные нанести невосполнимый ущерб их драгоценному товару.
Прибывшая охрана не стала разбираться в причинах инцидента, когда поняла, что задержала одного из воинов милорда. Нас попросту сдали с рук на руки личной гвардии милорда. Не знаю о чем думал сэр Каас Ли, глядя на одного из своих людей, но мне он улыбнулся одними глазами, в которых вспыхнули и утонули смешливые искорки.
— Гайан не следил за вами, миледи. Он приставлен к вам, как охрана, — ненавязчивая по просьбе милорда.
— Да, да… — Я закивала в ответ. — А я все думала, почему по рынку не летают опасные и кровожадные чудовища из сумрачных лесов Маэленда, обычно желающие мною пообедать. Видимо, ваш человек их всех напугал…
Смешинки в его глазах вспыхнули снова и глаза сэра Каас Ли вновь улыбнулись мне, но сам он ничего не сказал. Он просто склонился в небольшом поклоне и покинул меня, велев Гайану следовать за собой. Я не знаю, какую встряску тот получил, но после полудня он явно старался не показываться на глаза своему предводителю.
Мы выехали, как и сказал милорд, ровно через два часа после завтрака. До Элидии был долгий путь, но, по сути, он не был чем-либо примечателен. Было довольно жарко для этого времени года, а спать на земле, завернувшись в плащ, я научилась уже давно. Редкие привалы днем я использовала только для того, чтобы отдохнуть. Я почувствовала, что мое тело совершенно разучилось переносить долгие поездки верхом на лошадях. Мышцы забыли про все тренировки и уже к вечеру первого дня сообщили мне все, что думают обо мне в весьма нелицеприятных выражениях, сопровождая их такими же неприятными ощущениями. Так что дорога в восемь дней показалась мне целой вечностью, в которой не осталось места для болтовни.
Когда мы добрались до Элидии и замка милорда, я в первую очередь заползла в горячую воду, а потом в кровать, где проспала почти четырнадцать часов кряду. Когда же открыла глаза, поняла, что начинается совсем другой период моей жизни в этом мире. И почему мы не ошибаемся тогда, когда нам этого очень хочется?
Глава десятая
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ: «Там, где течет с горки ручей, там, где поет соловей, я на руках тебя к дому принес — тому, что последний из всех…».
Повязка на руке беспокоит меня, но не потому, что рана болит, а потому, что я печатаю очень медленно, и это убивает меня, ибо мысли хаотично мелькают в голове и исчезают прежде, чем я успеваю изложить их и построить в стройные ряды на белом экране. А еще у меня болят глаза, и я могу печатать только с наступлением темноты и при полном отсутствии освещения. Только экран горит огнем, но даже это вызывает боль.
Сегодняшний день был очень странным. С утра зарядил дождь, и в доме резко похолодало. Милорд натаскал откуда-то дров и разжег камин. Огонь весело потрескивал, пожирая дерево, и всех невольно потянуло к нему, даже Анжея.
Я влезла в кресло с ногами и почти полностью укрылась пледом, но, несмотря на это, меня все равно знобило, и даже огонь не помогал. Я вообще чувствовала себя неважно.
Милорд устроился рядом в соседнем кресле и потягивал что-то довольно крепкое из бокала, который постоянно пустел, и который уже в третий раз наполнял Анжей. Я даже позавидовала милорду — мне алкоголь никогда не помогал.
Глядя на огонь, я вдруг подумала, что милорд прежде не пил ничего, кроме обычного вина, а сейчас он спокойно глотает нечто, что даже по запаху определяется, как крепкий напиток. Затем я поняла, что так и не спросила, как он оказался в моем мире. Почему бы нет?
— Скажите, милорд, как вы смогли проникнуть в мой мир?
Он посмотрел на меня, и я вдруг поняла, что милорд выпил уже достаточно. Пара глотков, сделанных во время минутной паузы, были совершенно лишними, и милорд заговорил несколько бессвязно, мучительно подбирая слова, словно не находил знакомых ему фраз:
— Ты покинула меня, Лиина… Анжей исполнил мой приказ, не колеблясь, не задумываясь… С трудом могу представить сейчас, что однажды усомнился в его преданности… А потом произошло то, чему нет объяснения: я увидел твой мир, словно скрытый за пеленой серых облаков… Только руку протяни… И я ее протянул… Просто вошел и очутился в твоем мире… А потом нашел тебя с помощью Анжея и вновь приобретенных друзей… Как ты могла отказаться от меня во имя принципов, даже не являющихся твоими?
Я молча смотрела на него и не ответила на вопрос, а милорд вновь откинулся на спинку кресла и вытянул из бокала остатки содержимого. Анжей вновь наполнил его и милорд продолжил:
— Вот видишь, ты снова не отвечаешь мне, Лиина… Я всего лишь хочу понять, что сделало тебя такой сильной? Ты так незаметна в своем мире, и у тебя нет ничего — ни желаний, ни надежд, ни сожалений, ни чувств. Ты живешь своими грезами. Я же способен разбудить тебя, подарить настоящую жизнь… Смерть Алекса стала неизбежной. Я искал тебя, а мои люди охотились за ним. Сама судьба вела меня к цели, и твоя любовь сделала Алекса уязвимым, неосторожным… Когда я ждал тебя на зимней тропинке среди черных деревьев, я уже знал, как поступлю с ним. Странно, что ты неизменно возвращалась домой одной и той же дорогой через парк. Ты потеряла бдительность, не так ли? И совершенно забыла меня…
Я не смотрела на него. Лицо Алекса стояло перед глазами и не сгорало даже в пламени огня. Было больно, и воспоминания были слишком свежи:
— Прежняя жизнь стала казаться мне сном, милорд. Словно я сама ее выдумала. Словно все, кого я знала, умерли для меня. А сейчас мне кажется, что меня обманули собственные чувства. — Я сказала это очень тихо, боясь сорваться, но милорду было все равно.
— Алекс не страдал… Я дал ему снотворное. Очень сильное… Он так и не проснулся до самого конца и тебе некого винить, кроме себя…
Мы взглянули в глаза друг-друга, и я не знаю, что он прочел в моих, но милорд неожиданно протянул свой бокал:
— Выпейте это, Лиина. Иначе я не смогу закончить рассказ.
Я колебалась лишь секунду. Затем взяла его бокал и сделала из него глоток. Жидкость обожгла горло и я закашлялась. А потом пришло тепло, и я выпила все, что оставалось на дне. И все равно воспоминания не потускнели.
— Перед тем, как заснуть, он просил не причинять тебе вреда. Но прежде, чем он заснул, я сказал ему, что ты тоже будешь умолять меня. Еще он сказал, что я не смогу разбудить дракона. Что он имел в виду?
Я протянула пустой бокал Анжею и он наполнил его. Я смогла говорить лишь после пары глотков.
— Однажды я прочитала Алексу стихи о человеке, в душе которого спал злобный дракон. Когда-то в детстве я выучила их, потому что они понравились мне. Поэт, написавший их, предостерегал нас о том, что дракон, как и тьма, может проснуться, вырваться на свободу и уничтожить человеческую душу. Несмотря на спящего дракона, человек верил в то, что способен превратиться в него. Он боролся со злом в надежде победить часть самого себя — спящую, но очень реальную. Он боролся со злом, но именно борьба пробудила дракона, и в конце поэмы человек превратился в того, кого больше всего ненавидел. Я сказала Алексу, что во мне дремлет точно такой же дракон и борьба с ним забирает слишком много сил. Я сказала, что не знаю, когда и почему он проснется, но его пробуждение неминуемо независимо от моего сопротивления. Незаметная жизнь — не худший способ отсрочить пробуждение любого дракона, ибо не нужно бороться с самим собой или целым миром. Когда я сказала, что не могу победить себя, Алекс просто обнял меня и долго не отпускал… Много позже я поняла, что дракон может проснуться, если я потеряю Алекса… — Мой голос дрогнул, и я замолчала, боясь собственных чувств, готовых пролиться солеными слезами, тронувшими ресницы.