Было чертовски холодно, ибо на мне была лишь ночная пижама и тонкие носки. Моим товарищам по несчастью было ничуть не легче — их раздели, оставив рубашки и брюки, но не обувь.
В первые минуты понимания, что мы находимся не в лучшей форме и не в лучшем месте, мы все повели себя совершенно одинаково — высказали в адрес похитителей все, что думали в этот момент. При этом значение большей части моих «громких» выражений мне пришлось объяснять своим спутникам, а потом наблюдать искреннее удивление богатству такого «словарного» запаса в глазах молодого Дорэна. Использовав весь свой запас «крылатых» фраз и выражений, мы наконец-то успокоились и осмотрелись.
Наша темница запиралась на массивную деревянную дверь с железными вставками и не имела дверных ручек и видимых запорных устройств, по крайней мере, с нашей стороны. Сама дверь казалась продолжением каменной кладки и даже не шелохнулась, несмотря на попытки Дорэна и Анжея, если не выбить ее, то хотя бы повредить.
Я остановила обоих прежде, чем они зашли слишком далеко в стремлении причинить вред не столько двери, сколько самим себе.
— Не думаю, что нас продержат здесь долго. Если бы хотели убить, мы бы тут не сидели.
— Согласен, — Анжей подошел ко мне и прижал к себе, обняв своими руками, давая возможность согреться, — твоему принцу лучше пересмотреть действующую систему охраны дворца, пока его самого не украли.
Я не стала возражать Анжею, вспомнив, как легко в мою комнату проник незваный ночной визитер. Нужно было сказать об этом принцу, но мне не хотелось затевать «охоту на ведьм». Даже мне было понятно, что у сэра Коэна есть сторонники и в самом дворце и среди дворцовой стражи. Я лишь хотела верить в то, что к этому не причастен сэр Да Ар Кин.
Я стояла, прижавшись к Анжею, а Дорэн метался в тесном пространстве подвала, чувствуя свою вину. В какой-то момент Анжею это надоело или он замерз, как и я, и он остановил Дорэна.
Пространство вокруг нас было настолько небольшим, что не давало возможности двигаться одновременно даже двоим. Анжей сменил Дорэна, разгоняя кровь по венам, а затем его сменила я. Так прошло довольно много времени — мы грели друг друга, затем вышагивали вдоль стен и снова грели.
Когда дверь наконец-то открылась, я настолько обрадовалась этому событию, что даже не подумала о возможности использовать свои внутренние силы. Никогда не любила подвалы и темницы!
Человек, открывший дверь, не вошел внутрь, но впустил в нашу «обитель» яркий свет. Горел масляный фонарь, и запах горящего фитиля никогда еще не казался мне таким приятным. Судя по отсутствию неприятного запаха гари, масло было очень дорогим и качественным — таким, какое мог себе позволить лишь человек состоятельный. Из темноты нашего подвала было хорошо видно, что человек был безоружным, но рядом с ним и за ним стояли хорошо вооруженные воины.
— Миледи, я прошу вас следовать за мною. Я наслышан о том, как вы и сэр Лаэн справились с десятком вооруженных воинов, и предупреждаю вас, что в случае малейшего неповиновения через отверстие в потолке в эту комнату зальют кипящую воду. Ваши друзья не умрут, но сильно пострадают.
Мое намерение высказать этому человеку пару своих слов в ответ, тут же было пресечено Анжеем, ткнувшим меня в бок своими пальцами.
— Идите, миледи! И не беспокойтесь за нас! — Анжей почти прокричал мне это в ухо и слегка подтолкнул к двери.
В любом случае он был прав. Нам надо было что-то делать, и сделать это можно было, лишь покинув чертов подвал. Я оставила их с тяжелым сердцем, чувствуя, как недовольно ворочается темная сила внутри меня. Я реагировала на угрозу соответствующим образом, пусть даже она не высказывалась непосредственно в мой адрес. Но угроза безопасности моих друзей вызывала к жизни душу Шэрджи и человек, сопровождающий меня, совершенно очевидно этого не знал.
Мы поднялись по лестнице примерно на третий этаж, и я постаралась хорошенько запомнить весь путь. Я знала, кого увижу в комнате, куда меня привели, но никак не могла решить, как действовать в подобной ситуации.
— Я приношу извинения за временные неудобства, но иного способа поговорить с вами я не придумал! — Сэр Коэн сказал это, как только я вошла, не потрудившись поздороваться или предложить кресло.
Глядя на его превосходно сшитый костюм, я совершенно неожиданно почувствовала себя весьма неуютно в мятой пижаме, в которой меня вытащили из собственной постели. И это чувство почему-то заставило тьму внутри меня успокоиться и притихнуть.
Я ничего не ответила, но продолжала смотреть на сэра Коэна, предоставляя ему возможность говорить дальше. Он не отпустил своих воинов, и они стояли за моей спиной, в буквальном смысле дыша мне в затылок. Один из них держал меня за плечо левой рукой, а правой прижимал острие своего кинжала к спине. Дергаться в такой ситуации было прямо противопоказано моему хрупкому здоровью.
— Вас еще не ищут, принцесса Лиина. До рассвета остался примерно час и столько же времени у вас для принятия решения. Недавно вы сказали, что цените чужие жизни превыше своей чести. Я дам вам возможность это подтвердить. Я жду письма с вашими извинениями и просьбой вернуться в Совет. Вы напишете его, и во дворец вернутся трое. Не будет письма, не вернется никто…
Меня вывели из комнаты сразу же после этих слов, и повели обратно. Тот, кто держал кинжал за моей спиной, не убрал его, и это заставляло меня до последней минуты сдерживать силу Шэрджи. Мне не хотелось ощутить на себе смертоносную силу холодного оружия, приставленного к телу, но выбора все равно не было…
Естественно, как и любая женщина, я ценила жизнь больше чести. Только женщина, которой дана возможность чувствовать жизнь в себе, а потом растить свое дитя, способна понять высшую ценность человеческой жизни всей своей душой, а не только разумом. Даже тогда я понимала это и не рассматривала риск, как нечто особенное. Жизни Анжея и Дорэна были моей ответственностью, и я не сожалела о том, что сделала, истекая кровью на пороге нашей темницы…
Я выпустила на свободу Шэрджи, как только стала открываться дверь. Уйти от удара было уже невозможно — воин так и не убрал своей руки. Дожидаться, пока дверь откроется совсем, я тоже не могла, потому что не видела всех своих врагов и боялась, что Шэрджи ворвется и в подвал. Я даже не почувствовала боли, когда падала на пол, одновременно наблюдая, как черная тьма набрасывается на людей позади меня. Но я уже не видела, как выбрались Анжей и Дорэн. Я также не видела, как они убили их всех. Единственное, что я ощутила — это возвращение тьмы. И именно она спасла мою жизнь, наполнив тело чужими силами.
Анжей убил сэра Коэна в ту ночь. Сэр Да Ар Кин рассказал мне об этом, когда я очнулась. Мне не было жаль сэра Коэна. В конце концов, он принял свой последний бой. К тому же мною владело неясное чувство того, что Анжей избавил меня от необходимости самой убивать сэра Коэна. Боюсь, после всего случившегося мой план оставить его в живых уже не сработал бы. Но сожаления не было. И для меня по-прежнему неясно — Шэрджи ли был этому причиной или сердце мое ожесточилось, изменившись под воздействием внешних обстоятельств, ведь я и сейчас не сожалею об этом.
Сожалеть — не значит сопереживать или испытывать жалость. Сожаление невозможно без ощущения вины, ибо оно сродни грусти и чувству утраты. Без вины сожаление невозможно, а чувства печали и скорби нежизнеспособны. Я не испытывала вины за смерть сэра Коэна, а значит, не могла и сожалеть. И если мне кто-то скажет, что я виновата в гибели воинов сэра Коэна, я не стану этого отрицать. Я лишь напомню ему, что у меня не было возможности и ни единого шанса спасти их всех.
Душа Шэрджи вернулась в мое тело почти сразу же, как только почувствовала, что я умираю, и это дало шанс на жизнь некоторым воинам сэра Коэна, не потерявшим сознание и все еще способным драться. Но у них не было шансов против Анжея. Пока он расправлялся с ними, Дорэн помогал мне. Он перевязал рану, вернул меня во дворец и вызвал подмогу. Только Анжею она была уже не нужна. Принц Дэниэль и сэр Да Ар Кин нашли Анжея и сэра Коэна в зале для фехтования и сэр Коэн уже умирал…
Я так и не поняла до конца, во имя чего была его смерть, и ради каких целей. Наше похищение без нашего убийства было изначально неэффективным. Но моя смерть до поединка уже не была бы попыткой спасти осколки своей чести или чего-то еще.
Действия сэра Коэна были продиктованы желанием спасти свою жизнь, и по сути, являлись прямой изменой, в которой он сам же меня обвинял. Но иногда я думаю: что, если сэр Коэн пересмотрел свои взгляды в отношении меня после того, как я заполучила преданность его вчерашних друзей, сохранив одновременно их жизни? Возможно, он понял, что ошибался. И он похитил меня лишь для того, чтобы сказать об этом. Он попытался объяснить свои чувства в свойственной ему манере, но я не поняла их или не захотела понять. Я увидела только угрозу и среагировала на него, как на угрозу. Но, возможно, когда он говорил о ценности жизни, он имел в виду не только Анжея и Дорэна, но и самого себя?
И тогда в ту ночь я приняла неверное решение. И если я не сожалею о смерти сэра Коэна, то, может быть, в глубине души я сожалею о своем неправильном решении? Но не значит ли это, что моя скорбь по сэру Коэну все-таки существует? Или я думаю сейчас об этом только потому, что скорблю по Алексу?
Я так устала, что не могу ответить на собственные вопросы. И я не могу перестать писать, потому что желаю дойти до конца не только своей книги, но и жизни. И мне кажется сейчас, что моя книга не возрождает меня, а убивает, забирая последние остатки моей все еще живой души…
К тому времени, как я начала вставать с постели, Анжей уже вернулся к милорду, я же потихоньку возвратилась к жизни. Я выздоравливала медленно, но не потому, что рана была серьезной. Просто кинжал задел какой-то нерв, и каждое движение тела сопровождалось невыносимой и острой болью. Затянувшееся выздоровление заставило милорда ждать меня слишком долго, но к его чести он не подгонял меня. Я спокойно приходила в себя, день ото дня возвращаясь к прежней жизни и прежним занятиям.