Еще один день закончился, и ночь спешила обрести власть над светом и всеми нами. Меня клонило в сон еще во время ужина, и милорд не стал затягивать его своими рассуждениями. Иногда он говорил о том, как полезна наша еда и насколько разнообразны оттенки ее вкуса и запаха, и какие желания рождает пища в наших головах, попадая на язык и в желудок. Надо признаться, у милорда это здорово получалось, и всем, действительно, было интересно слушать его, но я никогда не понимала, всерьез он говорит или тонко издевается надо мною?
В отличие от него я никогда особо не задумывалась над тем, что ела. Я не наслаждалась едой, а просто съедала ее, как топливо для своего организма. Милорд совершенно искренне полагал это чем-то вроде варварства и никогда не понимал, почему я не умею наслаждаться едой. И я не собиралась ему объяснять, что моя нынешняя жизнь не имела ничего общего с прежней жизнью — той, где еда являлась, прежде всего, топливом, и только потом удовольствием, если денег на удовольствие хватало…
Я заснула сразу же, как только добралась до подушки и «любимого» места на полу, а может быть и до того, как в нее рухнула моя голова. Еще в полете, так сказать. И впервые после сновидений о милорде и смерти принца Дэниэля я вновь увидела очень странный сон.
Мне снова снилось море, в котором утопали серебряные лучи горячего солнца. Часть их расплывалась по поверхности воды расплавленным серебром, ослепительно сияющим и причиняющим боль незащищенным глазам.
Волны выкатывали на берег гладко отшлифованные камешки, мгновенно сохнущие под солнцем, но также быстро намокающие от очередной волны. Под слоем прозрачной воды камни становились разноцветными, и каждая прожилка на них была похожа на кровеносные сосуды, по которым струилась каменная кровь. Эти неподвижные вены сплетались в причудливые узоры, каждый из которых был просто неповторим.
Люди вокруг меня смеялись и радовались жизни. Дети кричали, взрослые им отвечали, и мне казалось, что между людьми нет никакой разницы — все они были веселыми и беззаботными. Но чем дольше я смотрела на них, тем сильнее тревожилась, пока не поняла, что в общей массе находятся люди, пришедшие сюда не отдыхать. Они были серыми, безрадостными, лишенными красок жизни, и неприкаянно бродили по пляжу без цели, с обреченностью и недоумением на лице.
Тогда я подошла к одному из них и спросила, что с ним случилось, а он спросил меня в ответ: «Ты видишь его?», и тонкая рука с бледной и совершенно прозрачной кожей показала в сторону холмов. Оттуда спускался человек с черным агатовым шлейфом за плечами, и я знала, что это сэр Гаа Рон. Он подходил все ближе и был явно недоволен тем, что меня интересуют серые люди на солнечном пляже.
Сэр Гаа Рон подошел к нам и взял за руку моего собеседника, посмотревшего на меня глазами боли и отчаяния. В следующее мгновение я отшатнулась от него, ибо неожиданно поняла, что мой собеседник давно уже мертв и со мною говорила лишь его призрачная тень.
Вокруг меня неприкаянно бродили тени мертвых людей, и никто из живых не видел ни их, ни сэра Гаа Рона, пришедшего за ними. Он увел их всех за собою в сторону зеленых холмов, и солнце растворило их тени среди серых камней и островков зелени. Никто не вернулся обратно — только сэр Гаа Рон. Он подошел ко мне и протянул свою руку, словно тоже хотел увести в далекую даль за самый горизонт, но я сказала ему, что еще жива.
Я проснулась от чудовищной боли, мгновенно вспыхнувшей от прикосновения его руки, и в моих ушах прозвучал тихий шепот Гаа Рона, услышанный то ли во сне, то ли наяву: «Это легко исправить, миледи…».
Я вскочила с пола и зажгла свечу, а затем оглядела правое запястье. Оно выглядело совершенно здоровым и уже ничуть не болело, но ощущение кратковременной и острой боли было слишком реально, словно сэр Гаа Рон действительно прикоснулся ко мне. Сон хотел мне о чем-то сказать, но его смысл я поняла лишь через несколько дней.
На следующий день милорд наконец-то закончил свою «военную инспекцию» и насколько я могла судить, остался доволен боевой готовностью северной заставы. Он уже собирался уезжать, когда сэр Гаа Рон предложил ему отправиться в город Дрэа, заявив, что для меня это может оказаться полезным. Я вопросительно посмотрела на него, а затем на милорда, ожидая разъяснений, но их не последовало. Зато милорд после кратких раздумий кивнул в ответ и совершенно неожиданно согласился с тем, что мне не повредит поездка в город и краткое с ним знакомство. И поскольку объяснений я так и не дождалась, я лишь молча пожала плечами, справедливо полагая, что любой опыт, приобретенный благодаря милорду, бесценен сам по себе.
До города Дрэа было рукой подать и не прошло и часа, как мы увидели его очертания. Перед самыми воротами города мой Огонек неожиданно заартачился и встал на дыбы, явно не желая входить в него, несмотря на все мои усилия. Я почти справилась с ним, как вдруг он шарахнулся прочь, и я чуть не вылетела из седла. С трудом успокоив его, я слезла с коня, и слегка похлопывая Огонька по взмокшей от пота горячей шее, снова попыталась провести через ворота. Он явно чего-то боялся, и косясь на меня своими огромными глазами, всеми силами пытался дать понять, что в город Дрэа нельзя заходить. Не знаю, что он видел и чувствовал, но ему явно не хотелось следовать за конем сэра Гаа Рона.
— Что с ним происходит? — Милорд тоже слез со своего коня и подошел ко мне.
— Не знаю, может быть, чего-то испугался? — Я продолжала гладить Огонька по шее, чувствуя, как он понемногу перестает дрожать и беспокоиться.
Милорд тоже соизволил уделить ему свое внимание, и нежно поглаживая его чувствительный нос, умудрился одновременно скормить Огоньку все сладости из своего кармана. Я видела, как потом его собственный конь обиженно ткнулся в ладони милорда и тот развел руками, ясно дав понять, что угостить его нечем.
Совместными усилиями мы наконец-то провели Огонька через ворота города, и он с явной неохотой продолжил дальнейший путь, выражая свое неудовольствие тем, что постоянно мотал головой и встряхивал гривой. Я же в ответ шептала в его ухо ласковые слова и успокаивающе похлопывала по шее.
Во время следования по улицам города сэр Гаа Рон о чем-то шептался с милордом, и я немного отстала от них, стараясь не мешать. К тому же я, наконец, вспомнила о существовании Анжея, который умудрялся оставаться незаметным все последние дни.
Я вдруг подумала, что ни разу за последнее время не обмолвилась с ним ни единым словом, хотя он постоянно был рядом, следуя за мною, словно тень, как и мои гвардейцы. Тень… Я неожиданно поняла, что так не понравилось мне в названии города и в моем сне и, не желая выглядеть параноиком в собственных глазах, я спросила Анжея:
— Что-то знакомое есть в названии этого города. Что оно означает?
— Дословное название — Город Теней, но его называют еще и Городом Мертвых, миледи. Вероятно из-за того, что почти все население города погибло во время осады. Они не сдавались до самого конца, и милорд потерял под стенами города довольно много своих людей. Лучших своих людей…
В интонации Анжея я уловила нечто особенное и не удержалась от следующего вопроса:
— Что стало с теми, кто выжил? — Я смотрела на него и прочитала ответ на его лице.
— Никто в городе не выжил, миледи. Ни один человек.
— А сэр Гаа Рон тоже участвовал в осаде? — Я продолжала допрос, несмотря на то, что в глубине души мне не хотелось этого знать.
— Да, его люди первыми вошли в город, и милорд подарил этот город ему, как награду. Это благодаря сэру Гаа Рону город прозвали мертвым. — Анжей говорил это совершенно спокойным тоном, ничуть не менявшимся независимо от смысла слов.
— Мастер говорил мне, что сэр Гаа Рон собственноручно убивал пленных воинов. Он что, точно также поступил и с жителями города?
— Они все были воинами, миледи. Все жители, кто взял в руки оружие, стали воинами.
— Ты сам это видел, Анжей? — Я почти наклонилась к нему и прошептала эти слова.
— Да, я был одним из его людей. Одним из тех, кто первым вошел в город. Сэр Гаа Рон любит кровь и смерть, но смерть не любит его самого. Это странно, но он никогда не был ранен. Ни разу за всю войну.
— А почему город назвали Городом Теней? — Я смотрела в лицо Анжею и не заметила, как мы приблизились к милорду и сэру Гаа Рону, которые остановили своих коней, видя, что мы с Анжеем отстаем.
— В городе полно статуй, миледи. Они отбрасывают тени. Их слишком много, поэтому город и получил свое имя. — Эти слова произнес сэр Гаа Рон, слышавший мой последний вопрос.
Он явно хотел опередить Анжея и после своего ответа продолжал смотреть на меня, ожидая следующего вопроса. Но ответы уже были получены, и я вежливо склонила голову:
— Спасибо за разъяснение. Мне показалось странным такое название города, сэр Гаа Рон.
— Вам не за что благодарить меня, миледи. Если пожелаете, я устрою для вас небольшую ознакомительную прогулку по городу. И буду рад показать вам его. Поверьте, он очень сильно изменился с тех пор, как закончилась война. Надеюсь, что город вам понравится! — Сэр Гаа Рон склонил голову в знак своего приглашения, и я улыбнулась ему одними губами, ничего не ответив. Пусть сам расценивает мое молчание.
Уже через несколько минут мы добрались до резиденции сэра Гаа Рона — трехэтажного каменного дома, построенного по проекту господина Таас Кольда — очень известного современного архитектора, ценившего не красоту башен и колонн, а красоту черного камня сарита, шлифовка которого придавала ему неповторимую красоту. Сарит использовался для отделки внешних стен не только крепостей, но и жилых домов очень богатых людей, поскольку отличался и красотой и прочностью.
Во дворе дома сэра Гаа Рона я увидела арусов — диких хищников с запада, где царствует ночь и тьма. Я их хорошо помнила — они ели пищу с моих рук в лесах Ночных земель и совершенно никого не боялись. Очень дикие и абсолютно бесстрашные, арусы чем-то походили на крупных черных пантер, и были ужасом и проклятием жителей деревень, расположенных на границе с ночным миром, ибо границ для арусов не существовало. Вместе с тем, в последнее время их охотничьи угодья почти не расширялись, да и на людей они не охотились, предпочитая зверей и домашних животных.