— Я знаю, Лиина…
Следующий день переговоров, похоже, снова не принес результатов. Однако оба правителя долго беседовали наедине.
В этот день шел дождь, очень похожий на земной, и я ловила ладонью его капельки, стоя под навесом. Он шумел и шуршал, ударяясь о листву, струился ручьями по протоптанным дорожкам, размывая их там, где тропинки не были выложены камнем. Крыши домов потемнели и приобрели буроватый оттенок. Намокшие флаги — символы обеих делегаций, отяжелели и потеряли былую мощь, хотя еще вчера гордо возвышались над нами и ловили ветер, словно паруса корабля.
Пасмурной была не только погода — пасмурно было на душе многих ожидавших от своих правителей каких-либо новостей. Мы так и не дождались их, и в тот вечер я снова заснула с чувством тревоги и ощущением приближения чего-то очень нехорошего. Даже прекратившийся дождь, и запах озона и свежести в воздухе не могли избавить меня от них.
Однако на следующее утро совершенно неожиданно представители милорда объявили о завершении переговоров. Обе стороны подписали соглашение, условия которого не разглашались, но до всех присутствующих было доведено, что войска милорда оставляют Южные земли, поскольку правитель Элидии удовлетворен равноценной компенсацией, гарантированной ему принцем Дэниэлем.
Делегации разъехались очень быстро и я не увидела милорда, но Дэниэль передал мне его письмо. Я помню наизусть его содержание и иногда повторяю вслух написанные в нем слова, словно некую молитву, дарующую надежду:
«Вчера вы спросили меня, что я сделаю? А я не ответил. Для меня нет правильного ответа, как и для вас, Лиина. Но вы не спросили меня, что я чувствую. Словно забыли, какая сила таится во мне. Или вы испугались ее?
Каждый раз вы испытываете мое терпение, но я всего лишь хочу напомнить, что мои чувства спали до встречи с вами. Я никогда не любил, а лишь желал и получал желаемое. Я никогда не страдал и не испытывал боли. Я не знал своих слез, моя леди.
Вы научили меня чувствовать боль, даже отрицая ее. Вы научили меня любить, а не желать — так я думал в самые прекрасные моменты своей жизни. И они всегда были связаны с вами.
Я не могу отказаться от вас, как не могу прекратить дышать. И я не могу разделить вас с кем-то другим, кем бы он ни был. Благодаря вам я изменился, и не хочу становиться прежним. И мне не жаль тех перемен, что происходят со мною.
Единственное, что по-настоящему беспокоит мое сердце — вероятная возможность возвращения прежнего Магистра, если вы покинете меня.
Я буду ждать вашего возвращения или искать встречи с вами, даже ценой войны…».
Глава четырнадцатая
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ «И окунулся я в ту ночь, что всех длинней. В себе искал я зло и думал лишь о ней — о той болезни, что наполнила меня. И гневом преисполнилась душа!».
Ничто не меняется в мире после нашего ухода. Человек умирает, но мир остается неизменным. Даже боль близких людей, их горе и страдание не способны нарушить сложившуюся картину мира. Мы обладаем способностью изменять ничтожно малую его часть, лишь проживая отмеренный нам жизненный цикл. Только не каждый способен пройти до конца свой путь, независимо оттого, что является основным препятствием и есть ли способ преодолеть его.
Наши собственные жизни на самом деле не принадлежат нам, потому что мы не вправе распоряжаться ими, но наделены силами, чтобы добраться до конца пути. И насколько же проще достигнуть конца, если время его наступления нам неизвестно, но как достичь его, зная, когда он наступит?
Я подгоняю время, тороплю его, пытаясь изо всех сил приблизить окончание собственной жизни, но я не понимаю, почему это желание не имеет ничего общего с нежеланием жить дальше.
Это нечто совершенно иное, словно что-то догоняет меня, что-то настолько ужасное, нечеловеческое и не похожее на все мне известное, что я не в силах остановиться и дождаться его. Я хочу убежать, несмотря ни на что, и хочу прекратить свой бег, как можно скорее, потому что больше не могу. То, что догоняет меня, способно полностью уничтожить саму мою суть, а я хочу умереть человеком, которого любил Алекс. Это единственное, что я могу сделать для него и для себя. Даже милорд не в силах отнять у меня право решать, кем умереть, хотя он может лишить меня возможности умереть без боли.
Единственное, о чем я сожалею — ни моя жизнь, ни моя смерть не изменят даже ничтожно малой частицы мира, который так любил Алекс. Пятнадцать лет прожиты бессмысленно и это разъедает мою душу, вернее, то, что от нее осталось. Мне очень больно, но я не могу избавиться от одной мысли — я не убила милорда, потому что не способна убивать и Алекс был прав, полагая меня ангелом с белыми крыльями, или же милорд значит для меня много больше, чем я стараюсь внушить себе?
Милорд всегда был в моем сердце, еще до того, как в нем поселилась любовь к Алексу. И сейчас я знаю, почему он убил его. Милорд никогда не смирился бы с тем, что не в силах обладать всем моим сердцем. И еще милорд знал, что я не могу спасти Алекса, потому что не смогу заплатить за его жизнь жизнью Дэниэля — самого близкого для него друга.
Побывав за чертой между жизнью и смертью, Алекс сказал мне когда-то, что не сможет пережить наши жизни, словно знал перед каким выбором меня поставит сама судьба. Обречь на смерть правителя Эльдарии и преданных ему людей, подарив тем самым жизнь Алексу, означало предать его, а такого предательства Алекс не простил бы мне никогда.
Спасая жизнь Дэниэля и честь Алекса, я не предала никого, кроме себя, но боль от сделанного выбора не становится меньше, потому что рождена знанием моего умирающего сердца. Оно все еще стучит, словно заведенный ключом механизм часов, но стук его не содержит в себе ни жизни, ни любви, ни чувств, ни даже сострадания к своей хозяйке. Сердце мое мертво и нет ничего страшнее, чем осознавать это…
Я перестала понимать себя, потому что моя готовность пожертвовать всем ради Алекса была частью моей любви. Моя душа знала, что способна закрыть глаза на гибель всего мира ради него. И я не могу отказаться от своей любви, а значит, гибель мира — ничто по сравнению с гибелью Алекса. Но мир по-прежнему существует, и я дышу одним воздухом с милордом, потому что сделала свой выбор.
Мое сознание раздвоилось, и я гляжу на окружающий меня мир сверху вниз, словно я нахожусь за его пределами и за пределами собственного тела. И я не живу в этой вселенной, потому что отделена от нее, потому что нахожусь в реальной действительности, которая существует лишь для кого-то, но не существует для меня.
Я записываю ее на страницы своей книги, облекая таким образом в плоть, придавая ей смысл, вдыхая в нее жизнь. Но я делаю это не потому, что ощущаю себя живой, и не потому, что живу, а потому, что пытаюсь ощутить себя живой в надежде примириться с окружающей действительностью. А еще я делаю это потому, что боль, терзающая меня, становится тише, словно умирает каждый раз, когда я набираю очередные строки.
Я ничего не хочу, почти ничего не чувствую, часть меня умерла насовсем. Но я по-прежнему не понимаю, как можно желать смерти, если ты уже мертва? И как можно желать жизни, если она — наихудшая альтернатива смерти? Как можно любить кого-то больше, чем все остальное в этом мире и во всех других мирах, и, несмотря на это, позволить ему умереть?
Но что, если я ошибаюсь? Ошибаюсь в своей любви к единственному человеку?
Когда в моем сердце не осталось ничего, кроме боли, моя почти что сгоревшая душа говорила. Она говорила, но не с людьми и не с ушедшим Алексом, не с мертвыми друзьями, не с Дэниэлем — слишком далеким от меня, но живым. Моя душа говорила с небесами. Она говорила с Тем, кто видит нас всех и знает о нас все. Она просила у Него помощи под ночными звездами, когда тело изнемогало от слабости, а руки обнимали стволы деревьев, пытаясь удержать его на ногах. И никогда в жизни небеса не казались мне столь близкими и реальными, как в ту ночь, — последняя надежда одинокого человека с отчаявшейся душой…
Я не предавала Алекса, потому что не предала своей любви к нему. Я не предавала небеса, потому что моя душа наполнена любовью к ним, несмотря на разрушающую боль. Я не могу предать то, что является моей сущностью. Но ощущать боль от потери любимого человека — все равно, что пытать свою душу. И можно ли сожалеть о пытках, если это привело к Нему? И почему лишь страдание привело меня к Богу, словно больше ничто не способно направить мое сердце — ни счастье, ни собственное благополучие.
Если человек устроен именно так — постигать истину через страдание, то я не хочу им быть…
Я не могу сдержать боль, и она облекает себя в слова и предложения, которые подчиняются моей воле. Один из способов взять под контроль свои чувства и эмоции. Я лишь не могу понять, откуда милорд это знал? Как он мог предвидеть, что моя боль растворится в воспоминаниях, и что они способны заставить меня почувствовать себя живой?
После смерти командора Рэс Ли и окончания переговоров с милордом я перестала ощущать себя частью жизни принца Дэниэля и его народа. Несмотря на то, что правда о смерти командора осталась достоянием лишь немногих людей, я словно потеряла себя.
Даже не знаю, кого Дэниэль спасал, не объявляя официально о предательстве командора, — меня или его репутацию, или нас обоих. В любом случае мне хватило взглядов и моих гвардейцев, так и не определившихся до конца с тем, осуждают ли они меня или оправдывают.
Это было странное ощущение нежелания видеть кого бы то ни было, даже свое отражение в зеркале. Каждый прожитый день походил на сумрак, каждая ночь становилась кошмаром, в котором я снова и снова переживала бой возле развалин Дэрри. Но я не переживала за смерть командора и ничего не чувствовала в связи с его гибелью. Мне казалось, что все мои чувства умерли в одночасье, кроме одиночества. Я нуждалась в уединении и люди вокруг меня казались непосильным бременем для моих эмоций. И я ничуть не удивилась, когда правитель Ночных земель прокрался