Вот как всё отлично сложилось. Мне больше досталось! А он может съесть ту, из вазы.
До шести вечера
Иду через сад. На стене Белла, Тигр и Пушкинс наблюдают, как мама Элли пытается припарковаться.
– Ну и транспорт у твоего семейства, – сказала Белла. – Позорище.
– Из неё дым валит, – добавил Пушкинс.
– Мы задыхаемся, – застонал Тигр. И тут на тропинке появляется мама Элли с последним своим творением. – А это ещё что? Шапка из прутьев?
– Это её новое произведение, – сказал я. – Она бросила гончарное дело и перешла в класс садовой скульптуры.
– Теперь тут повсюду будут валяться ошмётки от сухих веток, – скривилась Белла. – А это что наверху, флаг? Или она где-то подцепила верхушкой кусок туалетной бумаги?
Мама Элли гордо вошла в калитку, опустила образчик великого искусства на лужайку, не замечая, что из машины валит дым, и помахала Элли.
– Иди сюда, посмотри, что я смастерила. Называется «Летний вигвам»!
Элли скатилась вниз по лестнице и всплеснула руками:
– У-ух ты-ы! Какая прелесть! Красотища! Можно это будет мой шалаш? Я залезу внутрь и буду играть в «Давай притворимся».
Тигр закатил глаза, а Белла из вежливости сделала вид, что не слышит. Все, конечно, стыдятся своей семьи. Так уж мир устроен. Но Элли даже мягкохарактерной нельзя назвать. У неё вместо характера просто овсянка-размазня.
Однако разговоры про «залезу внутрь» навели Беллу на мысль.
– Отличный кошачий туалет этот ваш фигвам, – заметила она. – Размер идеальный. Никто не мешает. И можно поднимать флаг из туалетной бумаги, чтобы все знали: занято.
– И чем там заняты, – добавил Тигр, повернувшись ко мне. – Это называется символизм, – объяснил он. – Я знаю, потому что кое-кто из моего семейства ходит в тот же колледж на курсы литературы.
– Надеюсь, она поставит вигвам на цветочную клумбу, – сказал Пушкинс. – Там закапывать легче.
Это, между прочим, моя семья, я в ней живу.
– Эй, господа! – прервал их я. – А как же бедная Элли? Каково ей будет играть в «Давай притворимся» в общественном туалете?
Пока мы спорили, машину, которая деловито дымила перед калиткой, вдруг охватило пламя. Шикарное получилось шоу, с пожарными машинами и всем прочим. («Ни-у-у-у! Ни-у-у-у!» – нужно будет отработать звук сирены на вечерней тусовке.) Под конец Белла сказала:
– Жаль, что отец Элли не может найти тот выигрышный лотерейный билет и заполучить новую машину.
– Чего-чего? – не понял я.
Она глянула на меня.
– Ты что, не в курсе? Лотерея состоялась неделю назад. Папаше Элли достался выигрышный номер. Но мистер Харрис сказал, что по правилам, чтобы получить приз, победитель должен предъявить билет.
– До шести вечера, – добавил Пушкинс. – Сегодняшнего дня. Ни минутой позже. Иначе машина перейдёт к занявшему второе место.
– Для меня это новость, – сказал я, беспокойно ёрзая.
– Странно, – заметил Тигр. – Остальные всё знают. Папа и мама Элли тоже должны знать наверняка, потому что мистер Харрис раз десять, не меньше, посылал к ним Грегори с запиской.
Тут меня как холодной водой окатили. Виновато глядя на мусор под кустом остролиста, я забормотал: «Не может быть! Невероятно! Не может быть!»
– Полагаю, билет они посеяли, – сказал Пушкинс. – Немудрено – такая маленькая лёгкая бумажка. Запросто можно забыть, куда положил.
Я уставился на невидимое облачко над моей головой, в котором должны быть какие-то слова – так рисуют в комиксах. Но сейчас оно пустовало.
Остальные вздохнули.
– Нам всем жилось бы лучше, будь у твоей семьи нормальная машина, – сказала Белла. – Они бы почаще уезжали из дому, а уж мы бы знали, как воспользоваться их отсутствием.
Все замолчали, вспоминая славные времена, когда мы гоняли по гостиной, обдирая диванные подушки и пугая до смерти безмозглую золотую рыбку.
– Ну хорошо, – сказал я.
Поверьте, это не шутка – воткнуть голову в куст остролиста. Пришлось втиснуться в самую глубочину, пока нашлась более-менее целая записка. Белла у нас пышечка, так что она помогла мне её разгладить, часок посидев на ней. (Час бездействия на тёплом камне стены – что может быть благостней!.)
А потом я подсунул её под дверь чёрного хода.
Подобрала её мама Элли.
– Джордж! Джордж! Мы выиграли машину! В лотерее! Всего-то и надо – найти билет, который ты купил у Харрисов, и машина наша! Так куда ты его положил для сохранности? – Она помолчала, ожидая ответа. – Джордж! Джордж! Ты же помнишь, куда его положил, правда?
Мы с Элли обернулись, чтобы посмотреть на него.
Он на глазах зеленел.
Беги, папа, беги!
Конечно, несчастный оболтус понятия не имел, куда. Они перевернули весь дом вверх тормашками, поднимали диваны, заглядывали по ковры, совали носы в каждый конверт.
К тому времени, как стрелки часов подобрались к без четверти шесть, они потеряли надежду.
– Ну где-то же он должен быть!
– А куда ты его клал? Попытайся вспомнить!
Он схватился за волосы и взвыл.
– Не знаю! Помню только, что вернулся в эту комнату с билетом в руке.
Я намекал им. Скакал на полку и с полки, громко мурлыча. Но им некогда было обратить на меня внимание.
В конце концов, когда до конца срока оставалось пять минут, мне пришлось сделать то, к чему он упорно склонял меня в течение нескольких недель.
Я сделал это не по собственному желанию, понимаете? Это было Бескорыстное Деяние на Благо Общества. Что до меня, то я бы лучше сломал левую переднюю лапу, чем доставил ему такое удовольствие.
Но порой нам не остаётся выбора. Точным ударом лапы я столкнул вазу с полки.
Она не просто разбилась. Нет. Она была настолько плохо слеплена, что рассыпалась в воздухе.
Сначала вывалилась креветка, потом маленький лотерейный билет.
Только потом куски вазы приземлились на ковёр. Хлоп! Хлоп! Хлоп!
– Что здесь делает креветка, скажите на милость? – сказала мама Элли.
У него не было времени стоять и краснеть. Он цапнул билет и рванул к двери.
– Беги, папа, беги! – закричала Элли.
Моральная победа и хороший результат
Банда моя потом всё рассказала.
– Не по улице побежал, а сиганул через забор.
– Поразительно! Это, без сомнения, был олимпийский прыжок.
– Чуть связки не порвал, когда прыгал.
Жаль, я пропустил такое зрелище. Но я был занят – получал похвалы и объятия от милой малышки Элли.
– О, Таффи! Ты самый умный, самый замечательный кот во всём мире! Найти билет! И как раз вовремя. Теперь у нас будет новая машина. Я тебя люблю, Таффи. Очень люблю. Ты мой сладкий, славный, ма-а-а-аленький…
Ну ладно, ладно! Хватит! А то уже во рту сладко. Я вырвался из её объятий и удалился. Хотелось побыть одному. Посидеть на стене, кое о чём подумать. Я же, как-никак, принёс огромную жертву – выполнил просьбу отца Элли.
Ненавижу оказывать ему услуги. Предпочёл бы оторвать себе левое ухо. Но чего не сделаешь ради семьи. Белла права. Теперь, когда есть новая машина, они намного чаще будут уезжать из дому. Может, битву я и проиграл, но поле боя, по крайней мере, осталось за мной.
Достойное получилось поражение.
Моральная победа и хороший результат.
День рождения кота-убийцы
Я не виноват
Ой, ладно, ладно. Ну отшлёпайте меня по пушистой, толстой попке. Да, я устроил вечеринку.
Что тут скажешь? Ну напичкайте меня пилюлями раскаяния. Под конец мы устроили небольшую катавасию.
Хорошо, не катавасию. А беспорядок.
Хорошо, не беспорядок. А настоящий разгром.
Но я-то не виноват. Если бы Элли со скуки не полезла в комод и не наткнулась на старый альбом с фотографиями, я бы не узнал, когда у меня день рожденья. И ничего бы не случилось.
Элли во всём виновата. Не я.
Это вы про меня?
День был ужасный. Кошмарный. Дождь лупил в окна. Завывал ветрище. Поэтому Элли растянулась на ковре и принялась листать альбом.
– О-о-ой, пап! Помнишь, это когда ты шлёпнулся в грязную канаву.
(Там ему самое место, если хотите знать моё мнение.)
– О-о-ой, мам! Пойди сюда, глянь! У тебя такая шикарная причёска.
(Для жителя планеты Безвкусица, может, и впрямь шикарная. Но не для землянина.)
Элли взвизгивала и попискивала, как мышонок, а я всякий раз подскакивал за корзиной для мусора. В конце концов мне это надоело. Пойду-ка, думаю, отсюда.
И тут она снова заверещала:
– Ой, это же Таффи! Какой ми-и-и-иленький, правда?
Я обернулся, чтобы испепелить её взглядом из серии «Это вы про меня?». Даже не заметила. Взахлёб ворковала:
– Мам, ну мам, ну погляди же, какой Таффи симпатичный!
Не собираюсь сгорать от стыда и придумывать себе оправдания. Я был в те времена пушистым комочком. Я был котёнком. Котята все милашки.
Элли обнаружила ещё один снимок.
– Ой, глядите! Таффи такой потрясный!
Тут я не выдержал – стало любопытно. Подошёл посмотреть. Да, это, без сомнений, был я: огромные доверчивые глаза и целое облако младенческого пуха вокруг головы. Эдакая слащавая мордашка с поздравительной открытки – из тех, что дальняя родня присылает вашей мамочке на день рожденья.
Меня чуть не вырвало. А Элли ткнула в надпись под фотографией и прочла её вслух.
«Наш очаровательный котик. Родился 31 октября».
Элли посмотрела на маму.
– А ведь сейчас октябрь. Значит, у Таффи скоро день рожденья.
– Ну и хорошо, – сказала мама.
Согласен, это хорошо. Но папа Элли не мог не добавить кислинки в минуту сладкой семейной идиллии.
– 31 октября? – хмыкнул он. – Разве это не Хэллоуин – канун дня всех святых? День, когда всё самое злое, мерзкое и опасное выползает из углов и, не таясь, шествует по земле. Когда же ещё мог родиться наш Таффи!
Плохой. Нехороший человек. Но спросите, одарил ли я его убийственным взглядом? Нет. Я был погружён в размышления.