17 октября 1973
Стояло жаркое, сухое лето со случайными ливнями; газоны порыжели, но высокие деревья с густой листвой выглядели счастливыми, и цветы продолжали цвести. Такого лета в стране не было уже много лет, и фермеры были довольны. В городах было очень плохо — загрязнённый воздух, жара, обилие людей на улицах; каштаны начали уже приобретать коричневую окраску, и парки были полны людей с детьми, бегавшими всюду с громкими криками. За городом было чудесно; там всегда царила тишина, и небольшая узкая речка с лебедями и дикими утками была полна очарования. Романтизм и сентиментальность были надёжно заперты в городах, а здесь, в сельской местности, среди деревьев, лугов и ручьёв, пребывали красота и очарование. Дорога, протянувшаяся через леса и испещрённая тенями, и каждый листок хранят эту красоту, каждый увядающий листок и былинка травы. Красота — не слово, не эмоциональная реакция; она не настолько податлива, чтобы мысль её искажала и придавала ей форму. Когда существует красота, всякое движение и действие в любом отношении целостно, разумно и свято. Когда этой красоты, этой любви нет, мир становится безумным.
С небольшого экрана проповедник, пользуясь изысканными жестами и словами, говорил, что он знал своего спасителя, единственного спасителя, который жил на земле, и что если бы он не жил, мир был бы лишён всякой надежды. Агрессивный взмах его руки отметал прочь всякое сомнение, всякое стремление что-то выяснить, ибо он знает, а вы должны отстаивать то, что он знает, так как
ROME
17 TH OCTOBER 1973
It had been a hot, dry summer with occasional showers; the lawns were turning brown but the tall trees, with their heavy foliage, were happy and he flowers were blooming. The land had not seen such a summer for years and the farmers were pleased. In the cities it was dreadful, the polluted air, the heat and the crowded street; the chestnuts were already turning slightly brown and the parks were full of people with children shouting and running all over the place. In the country it was very beautiful; there is always peace in the land and the small narrow river with swans and ducks brought enchantment. Romanticism and sentimentality were safely locked up in cities, and here deep in the country, with trees, meadows and streams, there was beauty and delight. There's a road that goes through the woods, and dappled shadows and every leaf holds that beauty, every dying leaf and blade of grass. Beauty is not a word, an emotional response; it is not soft, to be twisted and moulded by thought. When beauty is there, every movement and action in every form of relationship is whole, sane and holy. When that beauty, love, doesn't exist, the world goes mad.
On the small screen the preacher, with carefully cultivated gesture and word, was saying that he knew his saviour, the only saviour, was living; if he was not living, there would be no hope for the world. The aggressive thrust of his arm drove away any doubt, any enquiry, for he knew and you must stand up for what he knew, for
его знание — это ваше знание, ваше убеждение. Рассчитанные движения его рук и убеждающее слово вселяли уверенность и воодушевляли аудиторию, которая внимала ему, молодые и старые, с открытым ртом, зачарованная и преклоняющаяся перед мысленным образом, существующим в собственном уме. Только что началась война, но это не тревожило ни проповедника, ни его многочисленную аудиторию, ибо войны должны происходить, и к тому же они составляют часть их культуры.
На этом экране несколько позднее показывали, над чем работают учёные, их замечательные изобретения, их выдающиеся открытия в освоении космоса, мир завтрашнего дня, новые сложные машины; показывали, как формируются клетки, эксперименты, проводимые над животными, червями и мухами. Подробно и занимательно рассказывалось об изучении поведения животных. Благодаря этому изучению профессора могли лучше понять поведение человека. Рассматривались остатки древней культуры; раскопки, сосуды, бережно хранимые мозаики и руины древних стен; этот удивительный мир прошлого, его храмы, его великолепие. Много, много томов написано о сокровищах, о живописи, о жестокостях и величии прошлого, его царях и его рабах.
Немного позднее была показана реально происходящая война, которая бушевала в пустыне и среди зелёных холмов, огромные танки и летящие на небольшой высоте реактивные самолёты, грохот и намеренное массовое убийство; и политики, говорящие о мире, но в каждой стране поддерживающие войну. Были показаны плачущие женщины и тяжелораненые, дети, размахивающие флагами, и священники, нараспев произносящие благословения.
Слезы человечества не смыли человеческое желание убивать. Ни одна религия не остановила войну; все они, напротив, вдохновляли её, благословляли оружие войны,
his knowledge is your knowledge, your conviction. The calculated movement of his arms and the driven word were substance and encouragement to his audience, which was there with its mouth open, both young and old, spellbound and worshipping the image of their mind. A war had just begun and neither the preacher nor his large audience cared, for wars must go on and besides it is part of their culture.
On that screen, a little later, there was shown what the scientists were doing, their marvellous inventions, their extraordinary space control, the world of tomorrow, the new complex machines; the explanations of how cells are formed, the experiments that are being made on animals, on worms and flies. The study of the behaviour of animals was carefully and amusingly explained. With this study the professors could better understand human behaviour. The remains of an ancient culture were explained; the excavations, the vases, the carefully preserved mosaics and the crumbling walls; the wonderful world of the past, its temples, its glories. Many, many volumes have been written about the riches, the paintings, the cruelties and the greatness of the past, their kings and their slaves.
A little later there was shown the actual war that was raging in the desert and among the green hills, the enormous tanks and the low-flying jets, the noise and the calculated slaughter; and the politicians talking about peace but encouraging war in every land. The crying women were shown and the desperately wounded, the children waving flags and the priests intoning blessings.
The tears of mankind have not washed away man's desire to kill. No religion has stopped war; all of them, on the contrary, have encouraged it, blessed the weapons of war;
сеяли рознь между людьми. Правительства обособлены и оберегают свою обособленность. Учёные зависят от правительств. Проповедник запутался в своих словах и образах.
Вы будете лить слезы, но будете воспитывать своих детей, чтобы убивать и быть убитыми. Вы принимаете это как образ жизни; вы привязаны к вашей собственной безопасности; она ваш бог и ваше горе. Ваша забота о собственных детях так старательна и щедра, но потом вы с таким энтузиазмом желаете, чтобы они были убиты. На экране показали детёнышей морских котиков, с огромными глазами; их убивали.
Функция культуры заключается в том, чтобы полностью преобразить человека.
По реке плавали оранжевые утки, они плескались, гонялись друг за другом, а на воде были тени деревьев.
18 октября 1973
На санскрите есть длинная молитва о мире. Она была написана много, много столетий тому назад кем-то, кому мир был абсолютно необходим, и возможно на этом основывалась его повседневная жизнь. Молитва была написана, когда ещё не вкрался яд национализма, когда не было ещё этой аморальной власти денег и той довлеющей поглощённости человека мирскими делами, которую принесла индустриализация. Это молитва о непреходящем мире: Да будет мир среди богов, в небесах и среди звёзд; да будет мир на земле среди людей и четвероногих животных; да не причиним мы вреда друг другу; да будем великодушными друг с другом; да обретём мы разум, который станет направлять нас в нашей жизни и действии; да будет мир в нашей молитве, на наших устах и в наших сердцах.
В этом мире нет упоминания о личности; это пришло значительно позднее. В нем есть только мы — наш
they have divided the people. Governments are isolated and cherish their insularity. The scientists are supported by governments. The preacher is lost in his words and images.
You will cry, but educate your children to kill and be killed. You accept it as the way of life; your commitment is to your own security; it is your god and your sorrow. You care for your children so carefully, so generously, but then you are so enthusiastically willing for them to be killed. They showed on the screen baby seals, with enormous eyes, being killed.
The function of culture is to transform man totally.
Across the river mandarin ducks were splashing and chasing each other and the shadows of the trees were on the water.
18 TH OCTOBER 1973
There is in Sanskrit a long prayer to peace. It was written many, many centuries ago by someone to whom peace was an absolute necessity, and perhaps his daily life had its roots in that. It was written before the creeping poison of nationalism, the immorality of the power of money and the insistence on worldliness that industrialism has brought about. The prayer is to enduring peace: May there be peace among the gods, in heaven and among the stars; may there be peace on earth, among men and four-footed animals; may we not hurt each other; may we be generous to each other; may we have that intelligence which will guide our life and action; may there be peace in our prayer, on our lips and in our hearts.
There is no mention of individuality in this peace; that came much later. There is only ourselves our
мир, наш разум, наше знание, наше просветление. Звучание санскритских песнопений, казалось, обладало удивительным воздействием. Когда в храме сливалось в единый звук пятьдесят голосов, казалось, что дрожали стены.
Тропинка шла через зелёное, сверкающее поле, через залитый солнцем лес и дальше. Вряд ли кто-либо приходит в эти леса, полные света и теней. В них очень мирно, спокойно и уединённо. Тут много белок, и иногда встретится олень, робкий, настороженный, и умчится прочь; белки наблюдают за тобой из ветвей и иногда поворчат на тебя. В этих лесах ощущается аромат лета и запах сырой земли. Есть огромные деревья, старые и сильно замшелые; они приветливо тебя встречают, и ты ощущаешь теплоту этой приветливости. Каждый раз, когда ты там сидишь и глядишь сквозь ветви и листву на чудесное голубое небо, этот покой и приветливость ожидают тебя. Ты шёл с другими через этот лес, но в нём были отчуждённость и молчание; люди болтали, равнодушные и не сознающие царственного величия и великолепия этих деревьев; у этих людей не возникало взаимоотношений с деревьями, как и, по всей вероятности, не было отношений друг с другом. Взаимоотношения между деревьями и тобой возникали мгновенно и во всей полноте; они и ты были друзьями, и потому ты был другом каждого дерева, каждого куста и цветка на земле. Ты приходил не за тем, чтобы уничтожать, и между ними и тобой был мир.
Мир — это не промежуток времени между окончанием и началом конфликта, страдания и печали. Не существует правительства, которое может принести мир; его мир — это разложение и упадок; его организованное управление народом ведёт к вырождению, поскольку оно не проявляет заботы обо всех людях земли. Тирании никогда не могут удерживать мир, ибо они уничтожают свободУ. мир и свобода шагают вместе. Убивать другого ради мира —
peace, our intelligence our knowledge, our enlightenment. The sound of Sanskrit chants seems to have a strange effect. In a temple, about fifty priests were chanting in Sanskrit and the very walls seemed to be vibrating.
There is a path that goes through the green, shining field, through a sunlit wood and beyond. Hardly anyone comes to these woods, full of light and shadows. It is very peaceful there, quiet and isolated. There are squirrels and an occasional deer, shyly watchful and dashing away; the squirrels watch you from a branch and sometimes scold you. These woods have the perfume of summer and the smell of damp earth. There are enormous trees, old and moss-laden; they welcome you and you feel the warmth of their welcome. Each time you sit there and look up through the branches and leaves at the wonderful blue sky, that peace and welcome are waiting for you. You went with others through the woods but there was aloofness and silence; the people were chattering, indifferent and unaware of the dignity and grandeur of the trees; they had no relationship with them and so in all probability, no relationship with each other. The relationship between the trees and you was complete and immediate; they and you were friends and thus you were the friend of every tree, bush and flower on earth. You were not there to destroy and there was peace between them and you.
Peace is not an interval between the ending and beginning of conflict, of pain and of sorrow. No government can bring peace; its peace is of corruption and decay; the orderly rule of a people breeds degeneration for it is not concerned with all the people of the earth. Tyrannies can never hold peace for they destroy freedom: peace and freedom go together. To kill another for peace is
идиотизм идеологий. Вы не можете купить мир; он не является изобретением интеллекта; он не может быть обретён с помощью молитвы или путём сделки. Мир не пребывает ни в каком священном здании, ни в какой книге, ни в каком человеке. Никто и ничто не может вас вести к миру, ни гуру, ни священник, ни символ.
В медитации мир есть. Сама медитация — это движение мира. Мир — не конечный результат, который может быть найден; он не создаётся мыслью или словом. Действие медитации — это разумность. Медитация не является ни чем из того, чему вы научились и что пережили. Избавление от всего, чему вы научились и что пережили — это медитация. Медитация — это свобода от переживающего. Когда нет мира в отношениях, его нет и в медитации; это тогда лишь уход в иллюзию и причудливые грёзы. Мир не может быть продемонстрирован или описан. Вы не можете о нём судить. Вы осознаете, если он настанет, в процессе вашей повседневной жизни, в порядке, добродетельности вашей жизни.
Утро было туманным, и плыли тяжёлые облака; собирался дождь. Только через несколько дней можно будет снова увидеть голубое небо. Но как только ты входил в лес, там был всё тот же мир и та же приветливость. Там стояла полная тишина, и ощущался тот же непостижимый мир. Белки попрятались, смолкли кузнечики на лугах, а за холмами и долинами волновалось море.
19 октября 1973
Лес спал; тропа была тёмная и извилистая. Не было никакого движения; долгие сумерки заканчивались, и безмолвие ночи опускалось на землю. Маленький журчащий ручей, такой звонкий в течение дня, смолкал в тишине наступающей ночи. Сквозь просвет в листве показались звёзды, яркие и очень близкие. Темнота ночи так же необходима, как и свет дня. Приветливые деревья были
the idiocy of ideologies. You cannot buy peace; it is not the invention of an intellect; it is not to be purchased through prayer, through bargaining. It is not in any holy building, in any book, in any person. No one can lead you to it, no guru, no priest, no symbol.
In meditation it is. Meditation itself is the movement of peace. It is not an end to be found; it is not put together by thought or word. The action of meditation is intelligence. Meditation is none of those things you have been taught or experienced. The putting away of what you have learnt or experienced is meditation. The freedom from the experiencer is meditation. When there is no peace in relationship, there is no peace in meditation; it is an escape into illusion and fanciful dreams. It cannot be demonstrated or described. You are no judge of peace. You will be aware of it, if it is there, through the activities of your daily life, the order, the virtue of your life.
Heavy clouds and mists were there that morning; it was going to rain. It would take several days to see the blue sky again. But as you came into the wood, there was no diminishing of that peace and welcome. There was utter stillness and incomprehensible peace. The squirrels were hiding and the grasshoppers in the meadows were silent and beyond the hills and valleys was the restless sea.
19 TH OCTOBER 1973
The wood was asleep; the path through it was dark and winding. There was not a thing stirring; the long twilight was just disappearing and the silence of the night was covering the earth. The small gurgling stream, so insistent during the day, was conceding to the quietness of the coming night. Through the small opening among the leaves were the stars, brilliant and very close. Darkness of the night is as necessary as the light of day. The welcoming trees were
погружены в себя и отдалились; они все были рядом, но стали отчуждёнными, недосягаемыми; они спали, не тревожимые ничем. В этой спокойной темноте происходили рост и цветение, всё набиралось сил, чтобы встретить трепещущий жизнью день; ночь и день насущно необходимы; оба они дают жизнь, энергию всему живому. Только человек расточает её.
Сон очень важен, сон без чрезмерного обилия сновидений и беспокойного метания. Во время сна многое происходит как в физическом организме, так и в мозгу (ум — это мозг); оба они представляют собой единое движение. Для этой целостной структуры сон абсолютно необходим. Во время сна возникает порядок, происходит регулировка, настройка и более глубокое восприятие; чем спокойнее мозг, тем глубже постижение. Чтобы гармонично функционировать, без какого-либо трения, мозг нуждается в безопасности и порядке. Ночь это обеспечивает, и в течение спокойного сна имеют место движения, состояния, которых мысль никогда не может достичь. Сновидения нарушают покой; они искажают целостное восприятие. Во время сна ум восстанавливает себя, обновляется.
Но вы можете сказать, что сновидения необходимы; что при их отсутствии человеку грозит безумие; что они помогают, раскрывая нечто. Бывают поверхностные сновидения, не имеющие большого значения; бывают сновидения знаменательные, и бывает также сон без сновидений. Сновидения являются выражением в различных формах и символах нашей повседневной жизни. Если в повседневной жизни отношений нет гармонии, нет порядка, то сновидения являются продолжением этого беспорядока. В течение сна мозг пытается создать порядок из этого запутанного противоречия. В постоянной борьбе между порядком и беспорядком мозг снашивается. Но чтобы он вообще мог функционировать, ему необходимы безопасность и порядок, и тут становятся необходимыми
withdrawn into themselves and distant; they were all around but they were aloof and unapproachable; they were asleep, not to be disturbed. In this quiet darkness, there was growth and flowering, gathering strength to meet the vibrant day; night and day were essential; both gave life, energy, to all living things. Only man dissipates it.
Sleep is very important, a sleep without too many dreams, without tossing about too much. In sleep many things happen both in the physical organism and in the brain (the mind is the brain; they are one, a unitary movement. To this whole structure sleep is absolutely essential. In sleep order, adjustment and deeper perceptions take place; the quieter the brain the deeper the insight. The brain needs security and order to function harmoniously, without any friction. Night provides it and during quiet sleep there are movements, states, which thought can never reach. Dreams are disturbance; they distort total perception. In sleep the mind rejuvenates itself. But you might say dreams are necessary; if one doesn't dream one might go mad; they are helpful, revealing. There are superficial dreams, without much meaning; there are dreams that are significant and there is also a dreamless state. Dreams are the expression in different forms and symbols of our daily life. If there is no harmony, no order in our daily life of relationship, then dreams are a continuance of that disorder. The brain during sleep tries to bring about order out of this confusing contradiction. In this constant struggle between order and disorder the brain is worn out. But it must have security and order to function at all, and so beliefs, ideologies and other neurotic concepts become necessary.
верования, идеологии и другие невротические представления. Превращение ночи в день — одна из таких невротических привычек; глупости, которые продолжают происходить в современном мире после наступления темноты, — это бегство от дневной рутины и скуки.
Полное осознание беспорядка в отношениях, как в частных так и в общественных, в личных и в отдаленных, осознание того, что есть, без какого-либо выбора в часы бодрствования из беспорядка создаёт порядок. Тогда мозг не нуждается в том, чтобы искать порядок в течение сна. Сновидения тогда — только поверхностные, без значения. Порядок во всём сознании, а не только на его сознательном уровне, существует тогда, когда разделение между наблюдающим и наблюдаемым полностью прекратилось. То, что есть, оказывается преодоленным, когда наблюдающий, являющийся прошлым, являющийся временем, перестаёт существовать. Активное настоящее, то, что есть, в отличие от наблюдающего, не находится в плену времени.
Только когда ум, мозг и организм в течение сна находятся в этом полном порядке, существует осознание того состояния, которое вне слов, того движения, которое вне времени. Это не какой-то причудливый сон, абстрактный уход от жизни. Это подлинный итог медитации. Иначе говоря, мозг активен, независимо от того, бодрствует он или спит, а постоянный конфликт между порядком и беспорядком изнашивает мозг. Порядок есть высочайшая форма добродетели, восприимчивости, разумности. Когда существует эта великая красота порядка, гармонии, мозг не является бесконечно действующим; определённые его части должны нести бремя памяти, но это очень малая часть; остальная часть мозга свободна от шума опыта. Эта свобода есть порядок, гармония безмолвия. Эта свобода и шум памяти движутся вместе; разум есть действие этого движения. Медитация — это свобода
Turning night into day is one of those neurotic habits; the inanities that go on in the modern world after nightfall are an escape from the daytime of routine and boredom.
The total awareness of disorder in relationship both private and public, personal and distant, an awareness of what is without any choice during conscious hours during the day, brings order out of disorder. Then the brain has no need to seek order during sleep. Then dreams are only superficial, without meaning. Order in the whole of consciousness, not merely at the conscious level, takes place when division between the observer and the observed ceases completely. What is, is transcended when the observer who is the past, who is time, comes to an end. The active present the what is, is not in the bondage of time as the observer is.
Only when the mind the brain and the organism during sleep has this total order, is there an awareness of that wordless state, that timeless movement. This is not some fanciful dream, an abstraction of escape. It is the very summation of meditation. That is, the brain is active, waking or sleeping, but the constant conflict between order and disorder wears down the brain. Order is the highest form of virtue, sensitivity, intelligence. When there is this great beauty of order, harmony, the brain is not endlessly active; certain parts of it have to carry the burden of memory but that is a very small part; the rest of the brain is free from the noise of experience. That freedom is the order, the harmony, of silence. This freedom and the noise of memory move together, intelligence is the action of this movement. Meditation is freedom
от известного, но всё же действует она в сфере известного. Не существует «я» как действующего. В состоянии сна или бодрствования эта медитация продолжается.
Тропа постепенно вывела из леса, и от горизонта до горизонта всё небо было полно звёзд. В полях не было ни малейшего движения.
20 октября 1973
Это дерево — старейшее из всего живого на земле. Оно огромно по своим размерам, по своей высоте и широченному стволу. Это дерево возвышается над всеми другими секвойями, тоже очень старыми; другие деревья были затронуты огнём, но на этом нет никаких его отметин. Оно одиноко выстояло и пережило все кошмары истории, все войны, бушевавшие в мире, все бедствия и человеческую скорбь, огонь и молнии, все ураганы времени и осталось незатронутым, величественным, сохранив достоинство. Тут происходили пожары, но кора деревьев секвойи оказалась способной не поддаваться им и выживать. Шумные туристы сюда пока ещё не добрались, и ты мог оставаться наедине с этим безмолвным гигантом; огромный и вечный, он был устремлён к небесам, когда ты сидел под ним. Сама его древность придавала ему достоинство безмолвия и отчуждённость глубокой старости. Дерево было так же безмолвно, как твой ум, так же спокойно, как твоё сердце, и оно жило без груза времени. Ты ощущал сострадание, не тронутое временем, и невинность, никогда не знавшую обиды и печали. Ты сидел, а время проходило мимо тебя, проходило, чтобы никогда не возвратиться. Тут пребывало бессмертие, потому что никогда не было смерти. Ничего не существовало кроме этого огромного дерева, облаков и земли. Ты приходил к этому дереву и садился рядом с ним, и каждый день в течение многих дней это было благословением, которое ты осознавал только когда уходил. Ты не мог к нему возвратиться,
from the known and yet operating in the field of the known. There is no "me'` as the operator. In sleep or awake this meditation goes on.
The path came slowly out of the woods and from horizon to horizon the sky was filled with stars. In the fields not a thing moved.
20 TH OCTOBER 1973
It is the oldest living thing on the earth. It is gigantic in proportion, in its height and vast trunk. Among other redwood trees, which were also very old, this one was towering over them all; other trees had been touched by fire but this one had no marks on it. It had lived through all the ugly things of history, through all the wars of the world, through all the mischief and sorrow of man, through fire and lightning, through all the storms of time, untouched, majestic and utterly alone, with immense dignity. There had been fires but the bark of these redwood trees were able to resist them and survive. The noisy tourists had not come yet and you could be alone with this great silent one; it soared up to the heavens as you sat under it, vast and timeless. Its very years gave it the dignity of silence and the aloofness of great age. It was as silent as your mind was, as still as your heart, and living without the burden of time. You were aware of compassion that time had never touched and of innocency that had never known hurt and sorrow. You sat there and time passed you by and it would never come back. There was immortality, for death had never been. Nothing existed except that immense tree, the clouds and the earth. You went to that tree and sat down with it and every day for many days it was a benediction of which you were only aware when you wandered away. You could never come back to it
желая получить ещё больше; большего не существовало, большее было в долине, далеко внизу. Поскольку это не было святыней, созданной человеком, там пребывала непостижимая святость, которая никогда тебя не покинет, ибо она не твоя.
Ранним утром, когда солнце ещё не коснулось верхушек деревьев, тут были олени и медведь; мы глядели друг на друга широко открытыми глазами, с удивлением; земля была нам общей, и страха не было. Скоро появились голубые сойки и рыжие белки; одна белка — совсем ручная и дружелюбно настроенная. В кармане у тебя были орехи, и она брала их прямо с руки; когда белка уже достаточно съела, с веток соскочили две сойки, и их перебранка смолкла. И день начался.
Чувственность в мире удовольствий приобрела очень большое значение. Склонность (пристрастие),[10] диктует, и скоро привычка к удовольствию овладевает человеком; и хотя это может причинить вред всему организму, удовольствие доминирует. Удовольствие, доставляемое чувствами, хитрой и тонкой мыслью, словами и образами, созданными умом и руками, — это культура образования, удовольствие от насилия и удовольствие от секса. Человек формируется по модели удовольствия, и всё существование, будь оно религиозным или иным, представляет собой погоню за ним. Дикое преувеличение роли удовольствия является результатом морального и интеллектуального подчинения. Когда ум не является свободным и осознающим, чувственность становится разлагающим фактором, и это то, что происходит в современном мире. Удовольствие, доставляемое деньгами и сексом, преобладает. Когда человек становится существом живущим из вторых рук, тогда его свобода — это выражение его чувственности. Тогда любовь — это удовольствие и желание.
asking for more; there was never the more, the more was in the valley far below. Because it was not a man-made shrine, there was unfathomable sacredness which would never again leave you, for it was not yours.
In the early morning when the sun had not yet touched the tops of the trees, the deer and the bear were there; we watched each other, wide-eyed and wondering; the earth was common to us and fear was absent. The blue jays and the red squirrels would come soon; the squirrel was tame and friendly. You had nuts in your pocket and it took them out of your hand; when the squirrel had had enough the two jays would hop down from the branches and the scolding would stop. And the day began.
Sensuality in the world of pleasure has become very important. Taste dictates and soon the habit of pleasure takes hold; though it may harm the whole organism, pleasure dominates. Pleasure of the senses, of cunning and subtle thought, of words and of the images of mind and hand is the culture of education, the pleasure of violence and the pleasure of sex. Man is moulded to the shape of pleasure, and all existence, religious or otherwise, is the pursuit of it. The wild exaggerations of pleasure are the outcome of moral and intellectual conformity. When the mind is not free and aware, then sensuality becomes a factor of corruption which is what is going on in the modern world. Pleasure of money and sex dominate. When man has become a secondhand human being, the expression of sensuality is his freedom. Then love is pleasure and desire.
рганизованные развлечения, религиозные или коммерческие, ведут к социальной и личной аморальности; вы перестаёте быть ответственным. Целостно реагировать на любой вызов — значит быть ответственным, полностью ответственным.[11] Но это невозможно, когда самая сущность мышления фрагментарна, а погоня за удовольствиием, во всех его явных и тонких формах, является основным проявлением (движением) существования. Удовольствие — это не радость; радость и удовольствие — совершенно разные вещи; радость приходит незваной, удовольствие — культивируется, воспитывается; радость является, когда нет «я», удовольствие связывает временем; где одно, там нет другого. Удовольствие, страх и насилие идут вместе; они — неразлучные спутники. Учение путём наблюдения является действием, это действие есть видение.
Вечером, когда приближалась темнота, сойки и белки уснули. Вечерняя звезда только что зажглась, а шумы дня и памяти затихли. Эти гигантские секвойи стояли недвижно. Они пребудут вне времени. Умирает лишь человек и печаль от этого.
21 октября 1973
Ночь была безлунной, и Южный Крест был отчётливо виден над пальмами. Солнце должно было взойти ещё нескоро, и в этой спокойной темноте все звёзды ярко сияли, казались очень близкими. Они излучали всепроникающий голубой свет, а река как будто их порождала. Южный Крест стоял обособленно, около него не было других звёзд. Не чувствовалось ни малейшего ветра, и земля, казалось, остановилась неподвижно, устав от деятельности человека. После сильных ливней следовало
Organized entertainment, religious or commercial, makes for social and personal immorality; you cease to be responsible. Responding wholly to any challenge is to be responsible, totally committed. This cannot be when the very essence of thought is fragmentary and the pursuit of pleasure, in all its obvious and subtle forms, is the principal movement of existence. Pleasure is not joy; joy and pleasure are entirely different things; the one is uninvited and the other cultivated, nurtured; the one comes when the «me» is not and the other is time-binding; where the one is the other is not. Pleasure, fear and violence run together; they are inseparable companions. Learning from observation is action, the doing is the seeing.
In the evening when the darkness was approaching, the jays and the squirrels had gone to bed. The evening star was just visible and the noises of the day and memory had come to an end. These giant sequoias were motionless. They will go on beyond time. Only man dies and the sorrow of it.
21 ST OCTOBER 1973
It was a moonless night and the Southern Cross was clear over the palm trees. The sun wouldn't be up for many hours yet; in that quiet darkness all the stars were very close to the earth and they were sparklingly bright; they were a penetrating blue and the river was giving birth to them. The Southern Cross was by itself without any other stars around it. There was no breeze and the earth seemed to stand still, weary of man's activity. It was going to be a lovely morning after the heavy rains
ждать чудесного утра, и на горизонте не было ни облачка. Орион уже не был виден, и на небе зажглась утренняя звезда. В роще, в ближнем пруду квакали лягушки; они смолкали на некоторое время, потом просыпались и начинали снова. В воздухе ощущался сильный аромат жасмина, и издалека доносилось пение. В этот час на земле царило полное безмолвие с его нежной красотой. Медитация — движение этого безмолвия.
В саду за оградой начался шум дня. Купали маленького ребёнка; затем всё его тело тщательно смазывали маслами; особое масло для головы, другое для тела; каждое имело свой аромат, и оба масла были слегка подогреты. Ребёнку это нравилось; он тихонько что-то сам себе лепетал, и его полное маленькое тельце блестело от масла. Затем его обсушили особой ароматной пудрой. Ребёнок ни разу не заплакал, казалось, он был окружён такой любовью и заботой. Его вытерли и нежно запеленали в чистую белую ткань, накормили и уложили в постель, где он немедленно заснул. Он, наверное, вырастет, получит образование, его обучат работе, он примет традиции, новые или старые верования, у него появятся дети, и он будет жить, неся бремя печали, за смехом скрывая страдание.
Мать пришла однажды и спросила: "Что такое любовь? Забота, доверие, ответственность, или удовольствие, получаемое друг от друга мужчиной и женщиной? Или это боль привязанности и одиночества?"
Вы воспитываете своё дитя с такой заботой, с такой неутомимой энергией, отдавая свою жизнь и время. Вы чувствуете, быть может, не сознавая этого, ответственность. Вы любите его. Но вот начинает проявляться суживающее действие образования, наградой и наказанием побуждая приспособиться и войти в эту социальную структуру. Образование — общепризнанное средство обуславливания ума. Для чего даётся нам образование — чтобы бесконечно работать и умереть? Вы отдали ребёнку
and there wasn't a cloud on the horizon. Orion had already set and the morning star was on the far horizon. In the grove, frogs were croaking in the nearby pond; they would become silent for a while and wake up and begin again. The smell of jasmine was strong in the air and in the distance there was chanting. But at that hour there was a breathless silence and its tender beauty was on the land. Meditation is the movement of that silence.
In the walled garden the noise of the day began. The young baby was being washed; it was oiled with great care, every part of it; special oil for the head and another for the body; each had its own fragrance and both were slightly heated. The small child loved it; it was softly cooing to itself and its fat little body was bright with oil. Then it was cleaned with a special scented powder. The child never cried, there seemed to be so much love and care. It was dried and tenderly wrapped in a clean white cloth, fed and put to bed to fall asleep immediately. It would grow up to be educated, trained to work, accepting the traditions, the new or old beliefs, to have children, to bear sorrow and the laughter of pain.
The mother came one day and asked, "What is love? Is it care, is it trust, is it responsibility, is it pleasure between man and woman? Is it the pain of attachment and loneliness?"
You are bringing up your child with such care, with tireless energy, giving your life and time. You feel, perhaps unknowingly, responsible. You love it. But the narrowing effect of education will begin, will make it conform with punishment and reward to fit into the social structure. Education is the accepted means for the conditioning of the mind. What are we educated for — for endless work and to die? You have given
нежную заботу, привязанность, но разве ваша ответственность прекращается, когда начинается образование? Разве любовь пошлёт его воевать, чтобы быть убитым, после всей отданной ему заботы и щедрости? Ваша ответственность никогда не прекращается, но это означает вмешательства. Свобода есть тотальная ответственность не только перед вашим ребёнком, но перед всеми детьми на земле. Является ли любовь привязанностью и её болью? Привязанность рождает боль, ревность, ненависть. Привязанность происходит от нашей собственной поверхностности, неполноценности, одиночества. Привязанность даёт ощущение принадлежности, отождествления с чем-то, даёт чувство реальности, ощущения бытия. Когда это оказывается под угрозой, возникают страх, гнев, ревность. Любовь ли всё это? Боль и печаль — это любовь? Чувственное наслаждение — любовь? Большинство достаточно разумных людей знает всё это на уровне слов, да это и не слишком сложно. Но они не дают всему этому проявиться; эти факты они превращают в идеи, а потом борются с этими абстрактными представлениями. Они предпочитают скорее жить с абстракциями, чем с реальностью, с тем, что есть.
В отрицании того, что не является любовью, есть любовь. Не бойтесь слова «отрицание». Отрицайте всё, что не является любовью, и тогда то, что есть, — это сострадание. То, что вы собой представляете, имеет чрезвычайно важное значение, потому что вы — это мир, а мир — это вы. Это и есть сострадание.
Постепенно приближалось утро; на востоке забрезжил слабый свет. Он разгорался, и Южный Крест начал бледнеть. Стали видны очертания деревьев, лягушки смолкли, утренняя звезда исчезла в более ярком свете, и новый день начался. Уже летали вороны, и слышались человеческие голоса, но благословение раннего утра всё ещё пребывало здесь.
tender care, affection, and does your responsibility cease when education begins? Is it love that will send him to war, to be killed after all that care and generosity? Your responsibility never ceases, which doesn't mean interference. Freedom is total responsibility, not only for your children but for all children on the earth. Is love attachment and its pain? Attachment breeds pain, jealousy, hatred. Attachment grows out of one's own shallowness, insufficiency, loneliness. Attachment gives a sense of belonging, identification with something, gives a sense of reality, of being. When that is threatened there is fear, anger, envy. Is all this love? Is pain and sorrow love? Is sensory pleasure love? Most fairly intelligent human beings know verbally all this and it is not too complicated. But they do not let all this go; they turn these facts into ideas and then struggle with the abstract concepts. They prefer to live with abstractions rather than with reality, with what is.
In the denial of what love is not, love is. Don't be afraid of the word negation. Negate all that is not love, then what is, is compassion. What you are matters enormously for you are the world and the world is you. This is compassion.
Slowly the dawn was coming; in the eastern horizon there was a faint light, it was spreading and the Southern Cross began to fade. The trees took on their shape, the frogs became silent, the morning star was lost in the greater light and a new day began. The flight of crows and the voices of man had begun but the blessings of that early morning were still there.
22 октября 1973
С маленькой лодки, плывущей по тихому, медленному течению реки, обозревался весь горизонт, с севера на юг и с востока на запад; ни один дом, ни одно дерево не заслоняли его, и в небе не было ни облачка. Берега были пологие, по обе стороны далеко уходившие в сушу, и они удерживали широкую реку. На реке было ещё несколько небольших рыбачьих лодок, рыбаки собрались у одного края и вытаскивали свои сети; эти люди были необычайно терпеливы. Небо и земля соприкасались, создавая огромное пространство. В этом безмерном пространстве помещалась земля и все вещи, даже эта маленькая лодка, уносимая сильным течением. У излучины реки горизонт расширялся, насколько мог видеть глаз, неизмеримый и бескрайний. Пространство становилось беспредельным. Такое пространство должно существовать для красоты и сострадания. Всё нуждается в пространстве, живое и мертвое, камень на холме и птица в полёте. Отсутствие пространства — это смерть. Рыбаки пели, и звук их песни плыл по реке. Звук нуждается в пространстве. Звучанию слова нужно пространство; слово, правильно произнесённое, создаёт своё собственное пространство. Река и стоящее вдали дерево могут продолжать существовать, только когда они имеют пространство; без пространства всё гибнет. Река исчезала на горизонте, и рыбаки шли к берегу. Приближалась глубокая темнота ночи, земля отдыхала от утомительного дня, и звёзды заблестели на воде. Необъятное пространство сузилось до небольшого дома, в котором много стен. Даже большие, роскошные дома, подобные дворцам, имеют стены, которые отгораживают это безмерное пространство, создавая своё собственное.
В картине должно присутствовать пространство, хотя она и заключена в раму; статуя может существовать только в пространстве; музыка создаёт необходимое для неё пространство; звук слова не только создаёт пространство:
22 ND OCTOBER 1973
In a small boat on the quiet slow current of the river all the horizon from north to south, east to west was visible; there wasn't a tree or house that broke the horizon; there was not a cloud floating by. The banks were flat, stretching on both sides far into the land and they held the wide river. There were other small fishing boats, the fishermen huddled at one end with their nets out; these men were immensely patient. The sky and the earth met and there was vast space. In this measureless space the earth and all things had their existence, even this small boat carried along by the strong current. Around the bend of the river the horizons extended as far as the eye could see, measureless and infinite. Space became inexhaustible. There must be this space for beauty and compassion. Everything must have space, the living and the dead, the rock on the hill and the bird on the wing. When there is no space there is death. The fishermen were singing and the sound of their song came down the river. Sound needs space. The sound of a word needs space; the word makes its own space, rightly pronounced. The river and the faraway tree can only survive when they have space; without space all things wither. The river disappeared into the horizon and the fishermen were going ashore. The deep darkness of the night was coming, the earth was resting from a weary day and the stars were on the waters. The vast space was narrowed down into a small house of many walls. Even the large, palatial houses have walls shutting out that immense space, making it their own.
A painting must have space within it even though it's put in a frame; a statue can only exist in space; music creates the space it needs; the sound of a word not only makes space:
он нуждается в нем, чтобы быть услышанным. Мысль может вообразить пространство между двумя точками, расстояние и измерение; промежуток между двумя мыслями — это пространство, которое создает мысль. Постоянное течение времени, движение и интервал между двумя движениями мысли нуждаются в пространстве. Сознание пребывает внутри (в пределах) движения времени и мысли. Мысль и время могут быть измерены между двумя точками, между центром и периферией. Сознание, широкое или узкое, существует там, где имеется центр, «я» и "не-я".
Всё нуждается в пространстве. Если крыс поместить в тесном пространстве, они уничтожают друг друга; маленькие птички, сидящие вечером на телеграфных проводах, имеют необходимое пространство между друг другом. Люди, живущие в перенаселённых городах, становятся склонными к насилию. Там, где нет пространства, внешнего и внутреннего, неизбежны всякое зло и вырождение. Обуславливание ума посредством так называемого образования, религии, традиции, культуры оставляет слишком малое пространство для цветения ума и сердца. Вера, соответствующий ей опыт, мнение, идеи, слово — это и есть «я», эго, центр, создающий это ограниченное пространство, внутри границ которого находиться сознание. «Я» существует и действует внутри того малого пространства, которое оно создало для самого себя. Все его проблемы и печали, надежды и отчаяние находятся внутри его собственных границ, и там нет пространства. Известное занимает все его сознание. Сознание — это известное. В его границах не существует решения всех тех проблем, которые создали люди. И всё же они не сдаются; они цепляются за известное или изобретают неизвестное, надеясь, что оно разрешит их проблемы. Пространство, которое «я» построило для себя, — это его печаль и боль удовольствия. Боги не дают вам пространства, ибо у
it needs it to be heard. Thought can imagine the extension between two points, the distance and the measure; the interval between two thoughts is the space that thought makes. The continuous extension of time, movement and the interval between two movements of thought need space. Consciousness is within the movement of time and thought. Thought and time are measurable between two points, between the centre and the periphery. Consciousness, wide or narrow, exists where there is a centre, the «me» and the "not me".
All things need space. If rats are enclosed in a restricted space, they destroy each other; the small birds sitting on a telegraph wire, of an evening, have the needed space between each other. Human beings living in crowded cities are becoming violent. Where there is no space, outwardly and inwardly, every form of mischief and degeneration is inevitable. The conditioning of the mind through so-called education, religion, tradition, culture, gives little space to the flowering of the mind and heart. The belief, the experience according to that belief, the opinion, the concepts, the word is the «me», the ego, the centre which creates the limited space within whose border is consciousness. The «me» has its being and its activity within the small space it has created for itself. All its problems and sorrows, its hopes and despairs are within its own frontiers, and there is no space. The known occupies all its consciousness. Consciousness is the known. Within this frontier there is no solution to all the problems human beings have put together. And yet they won't let go; they cling to the known or invent the unknown, hoping it will solve their problems. The space which the «me» has built for itself is its sorrow and the pain of pleasure. The gods don't give you space, for
них оно ваше. Огромное, неизмеримое пространство лежит за пределами того, что может измерить мысль (измерения мысли), а мысль — это известное. Медитация — это освобождение сознания от его содержания, от известного, от "я".
Вёсла медленно двигали лодку вверх по спящей реке, а огонёк из дома указывал направление. Это был долгий вечер, закат солнца сиял золотым, зелёным и оранжевым светом, и по воде пролегла золотая дорожка.
24 октября 1973
Тропа, каменистая и неровная, вела вниз, в долину, где тускло мерцали огни маленькой деревни; было темно. На фоне звёздного неба вырисовывались волнистые очертания холмов, всё было погружено в темноту, и где-то поблизости выл койот. Тропа утратила свои знакомые очертания, и лёгкий ветерок веял из долины. Быть одному в таком уединённом месте — значит внимать голосу полной тишины и её великой красоте. Какое-то животное зашуршало в кустах, испугавшись или желая привлечь к себе внимание. Теперь стало уже совсем темно, и мир долины погрузился в глубокое безмолвие. В ночном воздухе ощущалась сложная смесь запахов кустарника, росшего на этих сухих холмах, — сильный запах кустарника, которому знакомо жаркое солнце. Дожди окончились много месяцев тому назад; теперь их не будет очень долго; тропа была сухая, пыльная и неровная. Великое безмолвие с его огромным пространством вошло в эту ночь, и всякое движение мысли затихало. Ум сам был этим неизмеримым пространством, и в этой глубокой тишине не было ничего, созданного мыслью. Быть абсолютно ничем — значит быть вне измерения. Тропа круто пошла под уклон, и маленький ручеёк журчал о многом, наслаждаясь своим собственным звучанием. Ручеёк несколько раз пересекал тропу, они точно играли друг с другом. Звёзды theirs is yours. This vast, measureless space lies outside the measure of thought, and thought is the known. Meditation is the emptying of consciousness of its content, the known, the «me».
Slowly the oars took the boat up the sleeping river and the light of a house gave it the direction. It had been a long evening and the sunset was gold, green and orange and it made a golden path on the water.
24 TH OCTOBER 1973
Way down in the valley were the dull lights of a small village; it was dark and the path was stony and rough. The waving lines of the hills against the starlit sky were deeply embedded in darkness and a coyote was howling somewhere nearby. The path had lost its familiarity and a small scented breeze was coming up the valley. To be alone in that solitude was to hear the voice of intense silence and its great beauty. Some animal was making a noise among the bushes, frightened or attracting attention. It was quite dark by now and the world of that valley became deep in its silence. The night air had special smells, a blend of all the bushes that grow on the dry hills, that strong smell of bushes that know the hot sun. The rains had stopped many months ago; it wouldn't rain again for a very long time and the path was dry, dusty and rough. The great silence with its vast space held the night and every movement of thought became still. The mind itself was the immeasurable space and in that deep quietness there was not a thing that thought had built. To be absolutely nothing is to be beyond measure. The path went down a steep incline and a small stream was saying many things, delighted with its own voice. It crossed the path several times and the two were playing a game together. The stars
были совсем близко, и некоторые из них смотрели вниз с вершин холмов. Огни деревни мерцали всё ещё очень далеко, и звёзды стали исчезать за высокими холмами. Будь один, без слова и мысли, лишь наблюдая и слушая. Великое безмолвие показывало, что без этого жизнь утрачивает своё глубокое значение и красоту.
Быть светочем самому себе — значит отрицать всякое переживание.[12] Тот, кто переживает, переживающий, нуждается в переживании, чтобы существовать, и независимо от того, глубоко оно или поверхностно, потребность в нём всё более возрастает. Переживание — это знание, традиция; переживающий разделяет самого себя, чтобы проводить различие между приятным и болезненным, межу успокаивающим и беспокоящим. Верующий имеет переживания, которые соответствуют его вере, соответствуют его обусловленности. Эти переживания исходят от известного, ведь узнавание необходимо, без него не существует переживания. Всякое переживание оставляет след, если не завершается во время его возникновения (в то время, когда оно поднимается). Каждый ответ на вызов — это переживание, но когда ответ исходит от известного, вызов теряет свою новизну и жизненность; тогда имеют место конфликт, беспокойство и невротическая деятельность. Сама природа вызова толкает к сомнению, к вопросу, к обеспокоенности, к пробуждению, к пониманию. Но когда этот вызов истолкован в терминах прошлого, — настоящее игнорируется. Убеждённость относительно переживания, является отрицанием исследования, выяснения. Разумность — это свобода выяснять, исследовать «я» и «не-я», внешнее и внутреннее. Вера, идеологии и авторитет препятствуют проницательности (прозрению), которая приходит только со свободой. Желание любого
were very close and some were looking down from the hill tops. Still the lights of the village were a long way off and the stars were disappearing over the high hills. Be alone, without word and thought, but only watching and listening. The great silence showed that without it, existence loses its profound meaning and beauty.
To be a light to oneself denies all experience. The one who is experiencing as the experiencer needs experience to exist and, however deep or superficial, the need for it becomes greater. Experience is knowledge, tradition; the experiencer divides himself to discern between the enjoyable and the painful, the comforting and the disturbing. The believer experiences according to his belief, according to his conditioning. These experiences are from the known, for recognition is essential, without it there's no experience. Every experience leaves a mark unless there's an ending to it as it arises. Every response to a challenge is an experience but when the response is from the known, challenge loses its newness and vitality; then there's conflict, disturbance and neurotic activity. The very nature of challenge is to question, to disturb, to awaken, to understand. But when that challenge is translated into the past, then the present is avoided. The conviction of experience is the negation of enquiry. Intelligence is the freedom to enquire, to investigate the «me» and the "not me", the outer and the inner. Belief, ideologies and authority prevent insight which comes only with freedom. The desire for
рода переживания может быть только поверхностным или чувственным, успокаивающим или приятным, так как желание, каким бы сильным оно ни было, — это предшественник мысли, а мысль есть внешнее. Мысль может создавать внутреннее, но она по-прежнему внешнее. Мысль никогда не может открыть нового, потому что она стара, она никогда не бывает свободной. Свобода — вне мысли. Вся деятельность мысли — это не любовь.
Быть светом себе — значит быть светом для всех остальных. Быть светом себе означает иметь ум, свободный от вызова и ответа, поскольку ум тогда полностью пробуждён, целиком внимателен. У этого внимания нет центра, нет того, кто внимателен, и поэтому нет границ. До тех пор пока существует центр, «я», должны быть вызов и ответ, адекватный или неадекватный, доставляющий удовольствие или приносящий страдание. Этот центр никогда не может быть светом себе; его свет — это искусственный свет мысли, в нём много теней. Сострадание — это не тень мысли, оно — свет, не твой и не кого-либо другого.
Тропа постепенно спустилась в долину; ручей струился мимо деревни, чтобы влиться в море. Но холмы оставались неизменными. Перекликались друг с другом совы. И было пространство для безмолвия.
25 октября 1973
Сидя на камне в апельсиновой роще, он видел широкую долину, простиравшуюся до самых гор и исчезавшую где-то в горах. Было раннее утро, и на земле лежали длинные тени, мягкие и нежные. Перепела перекликались резко и требовательно, а тоскующий голубь ворковал тихо и нежно, и эти звуки в то утро казались грустной песней. Пересмешник, стремительно бросаясь вниз, описывал в воздухе кривые, переворачиваясь, кувыркаясь, довольный своим миром. Большой тарантул, тёмный и мохнатый, медленно выполз из-под камня, остановился, понюхал
experience of any kind must be superficial or sensory, comforting or pleasurable, for desire, however intense, is the forerunner of thought and thought is the outer. Thought may put together the inner but it is still the outer. Thought will never find the new for it is old, it is never free. Freedom lies beyond thought. All the activity of thought is not love.
To be a light to oneself is the light of all others. To be a light to oneself is for the mind to be free from challenge and response, for the mind then is totally awake, wholly attentive. This attention has no centre, the one who is attentive, and so no border. As long as there's a centre, the «me», there must be challenge and response, adequate or inadequate, pleasurable or sorrowful. The centre can never be a light to itself; its light is the artificial light of thought and it has many shadows. Compassion is not the shadow of thought but it is light, neither yours nor another's.
The path gradually entered the valley and the stream went by the village to join the sea. But the hills remained changeless and the hoot of an owl was the reply to another. And there was space for silence.
25 TH OCTOBER 1973
Sitting on a rock in an orange orchard the valley spread out and disappeared into the fold of mountains. It was early in the morning and the shadows were long, soft and open. The quails were calling with their sharp demand and the mourning dove was cooing, with soft, gentle lilt, a sad song so early in the morning. The mocking-bird was making swooping curves in the air, turning somersaults, delighted with the world. A big tarantula, hairy and dark, slowly came out from under the rock, stopped, felt
утренний воздух и неторопливо проследовал своей дорогой. Апельсиновые деревья стояли ровными длинными рядами, акр за акром, с яркими плодами и свежими цветами — плоды и цветы были одновременно на одном и том же дереве. Запах этих цветов тихо струился, а на жарком солнце он станет более интенсивным и стойким. Небо было очень голубым и нежным, а все холмы и горы всё ещё спали.
Было чудесное утро, прохладное и свежее, с той удивительной красотой, которую человек не успел ещё погубить. Появились ящерицы, они искали тёплое местечко на солнце; они вытягивались, чтобы согреть свои брюшки, повернув в сторону свои длинные хвосты. Это было счастливое утро, и мягкий свет покрыл на землю и бесконечную красоту жизни. Медитация — суть этой красоты, выраженной или безмолвной. Выраженная, она обретает форму, субстанцию; безмолвная же не должна облекаться в слово, в форму или в цвет. Выражение или действие, вышедшие из безмолвия, обладают красотой и целостностью, а всякая борьба и конфликт исчезают. Ящерицы передвинулись в тень, а колибри и пчёлы летали среди цветов.
Без страсти нет созидания, нет творчества. Полный отказ приносит эту беспредельную страсть. Отказ, исходящий из мотива, — это одно, но отказ без цели, без расчёта — это совсем другое. Тот, что имеет цель, имеет направленность, живёт недолго, становится злым и коммерческим, вульгарным, пошлым. Но отказ, не движимый какой-либо причиной, намерением или выгодой, не имеет ни начала, ни конца. Такой отказ есть освобождение ума от «я», от собственной личности.[13] Это «я» может потерять себя в какой-то деятельности, в какой-то утешающей вере
the morning air and unhurriedly went its way. The orange trees were in long straight lines, acre upon acre, with their bright fruit and fresh blossom flower and fruit on the same tree at the same time. The smell of these blossoms was quietly pervasive and with the heat of the sun the smell would get deeper, more insistent. The sky was very blue and soft and all the hills and mountains were still dreaming.
It was a lovely morning, cool and fresh, with that strange beauty which man had not yet destroyed. The lizards came out and sought a warm spot in the sun; they stretched out to get their bellies warm and their long tails turned sideways. It was a happy morning and the soft light covered the land and the endless beauty of life. Meditation is the essence of this beauty, expressed or silent. Expressed, it takes form, substance; silent it's not to be put into word, form or colour. From silence, expression or action have beauty, are whole, and all struggle, conflict cease. The lizards were moving into the shade and the humming-birds and the bees were among the blossoms.
Without passion there's no creation. Total abandonment brings this unending passion. Abandonment with a motive is one thing, and without a purpose, without calculation, it is another. What which has an end, a direction, is short lived, becomes mischievous and commercial, vulgar. The other, not driven by any cause, intention or gain, has no beginning and no ending. This abandonment is the emptying of the mind of the «me», the self. This «me» can lose itself in some activity, in some comforting belief
или фантастических грёзах, но такая потеря есть лишь продлевание себя в другой форме, отождествление себя с другой идеологией и деятельностью. Отказ от «я» не является актом воли, так как воля — это «я». Всякое движение «я» — по горизонтали или вертикали, в любом направлении — продолжает оставаться в поле времени и печали. Мысль может посвятить себя чему-то здравому или безумному, разумному или нелепому, но поскольку мысль по самой своей структуре и природе фрагментарна, она скоро сводит весь свой энтузиазм, всё своё возбуждение к удовольствию и страху. В этой сфере отказ от «я» является иллюзорным и имеет весьма мало значения. Осознание всего этого является пробуждением в отношении деятельности «я»; в этом внимании нет центра, нет «я». Стремление выразить себя путём отождествления есть следствие смятения и бессмысленности существования. Поиск смысла — это начало фрагментирования; мысль может придавать и придаёт жизни тысячу значений, каждый изобретает свои собственные значения, и это просто мнения, убеждения, которым нет конца. В самой жизни — всё значение, но когда жизнь — конфликт, борьба, поле битвы амбиций, соревнование и преклонение перед успехом, стремление к власти и положению, тогда она не имеет никакого значения. Что такое потребность в выражении? Присутствует ли творчество в созданной вещи? Является ли вещь, созданная руками или умом, — как бы она ни была прекрасна или полезна, — тем, к чему человек стремится? Нуждается ли эта страсть отказа от себя в выражении? Когда существует потребность, непреодолимое влечение, — является ли это страстью творчества? До тех пор, пока существует разделение между тем, кто творит, и предметом творчества, не будет ни красоты, ни любви. Вы можете создать самую великолепную вещь, в красках или камне, но если ваша повседневная жизнь находится в противоречии с этим высочайшим искусством полного
or fanciful dream but such loss is the continuing of the self in another form, identifying with another ideology and action. The abandonment of the self is not an act of will, for the will is the self. Any movement of the self, horizontally or vertically, in any direction, is still within the field of time and sorrow. Thought may give itself over to something, sane or insane, reasonable or idiotic, but being in its very structure and nature fragmentary, its very enthusiasm, excitement, soon turn into pleasure and fear. In this area the abandonment of the self is illusory, with little meaning. The awareness of all this is the awakening to the activities of the self; in this attention there is no centre, the self. The urge to express oneself for identification is the outcome of confusion and the meaninglessness of existence. To seek a meaning is the beginning of fragmentation; thought can and does give a thousand meanings to life, each one inventing its own meanings which are merely opinions and convictions and there's no end to them. The very living is the whole meaning but when life is a conflict, a struggle, a battlefield of ambition, competition and the worship of success, the search for power and position, then life has no meaning. What is the need of expression? Does creation lie in the thing produced? The thing produced by hand or by the mind, however beautiful or utilitarian is that what one is after? Does this self-abandoned passion need expression? When there is a need, a compulsion, is it the passion of creation? As long as there is division between creator and the created, beauty, love, come to an end. You may produce a most excellent thing in colour or in stone, but if your daily life contradicts that supreme excellence the total
отказа от себя, то вещь, которую вы создали, есть просто предмет восхищения и пошлость. Сам процесс жизни — это цвет, красота и их выражение. Ни в чём ином человек не нуждается.
Тени утратили свою протяжённость, и перепела затихли. Были только камень, деревья с цветами и фруктами, красивые холмы и обильная земля.
29 октября 1973
В долине было много апельсиновых садов, но за одним особенно тщательно ухаживали — ряд за рядом стояли молодые деревья, полные силы и сверкающие на солнце. Почва была хорошая, обильно политая, удобренная и обработанная. Это прекрасное утро было спокойным и тёплым, а небо было прозрачно-голубым. Всюду в кустах суетились перепела, слышались их резкие крики; ястреб перепелятник парил в воздухе, без движения, и вскоре он опустился на ветку ближайшего апельсинового дерева и заснул. Он был так близко, что его острые когти, изумительные пятнистые перья и острый клюв были хорошо видны; протянув руку, можно было до него дотронуться. Ранним утром он летал вдоль аллеи с мимозами, и маленькие птички своими криками подавали знаки тревоги. Под кустами две королевские змеи с тёмно-коричневыми кольцами по всей длине тела свились друг с другом, и когда мимо них проходили, они совершенно не сознавали человеческого присутствия. До этого они лежали на полке в сарае, вытянувшись, и их блестящие тёмные глаза высматривали и подстерегали мышей. Их глаза пристально глядели, не мигая, так как у них нет век. Там змеи, вероятно, находились всю ночь, а теперь они оказались среди кустов. Это была их территория, и их часто можно было тут видеть; а когда поднимали одну из них, она обвивалась вокруг руки и чувствовался холод от прикосновения. Казалось, что все эти живые существа имеют свой
abandonment of the self that which you have produced is for admiration and vulgarity. The very living is the colour, the beauty and its expression. One needs no other.
The shadows were losing their distance and the quails were quiet. There was only the rock, the trees with their blossom and fruit, the lovely hills and the abundant earth.
29 TH OCTOBER 1973
In the valley of orange orchards, this one was very well looked after row upon row of young trees, strong and sparkling in the sun. The soil was good, well-watered, manured and cared for. It was a beautiful morning with a clear blue sky, warm and the air was softly pleasant. The quails in the bushes were fussing about, with their sharp calls; a sparrow-hawk was hovering in the air, motionless, and soon it came down to sit on a branch in the next orange tree and went to sleep. It was so close that the sharp claws, the marvellous speckled feathers and the sharp beak were clearly visible; it was within the reach of an arm. It had been earlier in the morning along the avenue of mimosa and the small birds were crying out their alarm. Under the bushes two King snakes, with their dark brown rings along the length of their bodies, were curling around each other, and as they passed close by they were utterly unaware of a human presence. They had been on a shelf in the shed, stretched out, their dark, bright eyes watching and waiting for the mice. They stared without blinking for they had no eyelids. They must have been there during the night and now they were among the bushes. It was their ground and they were seen often, and on picking up one of them, it coiled around the arm and felt cold to the touch. All those living things seemed to have their own
особый порядок, свою особую дисциплину, свои игры и своё веселье.
Материализм, утверждающий, что ничего не существует кроме материи, широко распространён и является преобладающей и устойчивой формой деятельности, характерной для всех людей, и богатых, и бедных. В мире существует большая группа стран, исповедующих материализм; структура их общества основана на этой доктрине, со всеми вытекающими из неё последствиями. Другие группы стран также материалистичны, но они допускают некоторые идеалистические принципы, когда это удобно, и отказываются от них во имя рациональности и необходимости. В меняющейся окружающей обстановке, резко или постепенно, революционно или эволюционно, поведение человека меняется в соответствии с культурой, в которой он живёт. Существует извечный конфликт между теми, кто верит, что человек есть материя, и теми, кто придерживается приоритета духа. Это разделение принесло человеку много страданий, смятений и иллюзий.
Мысль материальна, и её деятельность, внешняя или внутренняя, — материалистична. Мысль измерима, и потому она есть время. Внутри этой сферы сознание является материей. Сознание — это его содержание; содержание есть сознание; оба они неотделимы друг от друга. Содержание представляет собой то многое, что соединила мысль: прошлое, модифицирующее настоящее, которое есть будущее, которое есть время. Время — это движение внутри сферы, которая является сознанием, широким или узким. Мысль — это память, опыт и знание, и эта память, с её образами и её тенями, есть личность, «я» и «не-я», «мы» и «они». Сущностью разделения является личность ("я"), со всеми её атрибутами и качествами. Материализм лишь придаёт силу и культивирует личность. Личность может отождествлять и отождествляет себя с государством, с
order, their own discipline and their own play and gaiety.
Materialism, that nothing exists but matter, is the prevailing and the persistent activity of human beings who are affluent and those who are not. There's a whole block of the world which is dedicated to materialism; the structure of its society is based upon this formula, with all its consequences. The other blocks are also materialistic but some kind of idealistic principles are accepted when it's convenient and discarded under the name of rationality and necessity. In changing the environment, violently or slowly, revolution or evolution, the behaviour of man is changed according to the culture in which he lives. It is an age-old conflict between those who believe man is matter and those who pursue the spirit. This division has brought such misery, confusion, illusion to man.
Thought is material and its activity, outer or inner, is materialistic. Thought is measurable and so it is time. Within this area, consciousness is matter. Consciousness is its content; the content is consciousness; they are inseparable. The content is the many things which thought has put together: the past modifying the present which is the future which is time. Time is movement within the area which is consciousness, expanded or contracted. Thought is memory, experience and knowledge, and this memory, with its images and its shadows, is the self, the ''me" and the "not me", the «we» and «they». The essence of division is the self with all its attributes and qualities. Materialism only gives strength and growth to the self. The self may and does identify itself with the State, with
идеологией, с деятельностью «не-я», религиозной или мирской, но она по-прежнему остаётся личностью. Её верования сотворены ею самой, как и её удовольствия и страхи. Мысль по самой своей природе и структуре фрагментарна, и конфликт и война происходят между различными фрагментами, национальностями, расами и идеологиями. Материалистически мыслящее человечество погубит себя, если оно полностью не откажется от личности. Отказ от личности (от "я") всегда имеет первостепенное значение. И только в результате такой революции может быть создано новое общество.
Отказ от личности — это любовь, сострадание: сострадание ко всем — к голодающим, страдающим, бездомным, а также к материалисту и верующему. Любовь — не сентиментальность, не романтизм; это нечто такое же властное и окончательное, как смерть.
С моря медленно полз туман, окутывая западные холмы, перекатываясь по их гребням подобно огромным волнам; он спускался в долину и вскоре доберётся сюда; с приближением ночной темноты станет прохладнее. Звёзд не будет, и наступит полное безмолвие. Это — подлинное безмолвие, а не безмолвие, которое взрастила мысль, в котором нет пространства.