Мне необходима крыша над головой, что бы ни произошло у него дома, будь что будет. Я впервые подхожу к мужчине в кафе да и где бы то ни было. На вид он не показался особенно глупым или порочным, или каким-то таким. Просто человек, заинтересовавшийся моими историями. Я поведала ему лишь о Пристанище, немного дополнив рассказом о злости девчонок, но времени закончить у меня не было, потому как вернулся его начальник. Он не потребовал с меня денег ни за кофе, ни за сэндвич, сказал, что запишет на свой счет, и предложил подождать его. Я подумаю. Кто знает, вдруг он окажется одним из тех ненормальных, которые разрубают женщин и по кусочкам выбрасывают в мусор. Но я так не думаю. Вероятно, он хочет переспать со мной. Не знаю, можно ли сделать это за крышу над головой, за ночлег. Совсем не знаю. Это похоже на проституцию. Правда, он казался искренне тронутым тем, что я рассказывала ему… так что… Если мне будет совсем тяжко, я напишу Гуму Напишу в Рамздэль и в Бердсли. Может, он все еще там, или ему перенаправляют почту туда, где он поселился теперь.
Я встретила милого парня – Ричарда, Рика. Он заплатил за мой ужин, и я заночевала у него. С тех пор, как я сбежала от Клэра прошлым летом, это первый мужчина, который не набросился на меня. До него мне всякий раз приходилось оплачивать натурой кров и одеяло. За десять дней, прошедших после того, как я покинула Лос-Анджелес и очутилась в этом затерянном на самом севере городке, я впервые ночую не под открытым небом.
На улицах Лос-Анджелеса было слишком много сумасшедших. Слишком много незнакомцев, которые могли появиться как по щелчку, причинить вам боль, даже убить вас, а потом бесследно раствориться в ночи. Здесь, в Коалмонте, штат Индиана, намного лучше – город маленький. Тут холоднее, но по улицам бродит меньше психов, хотя в эту дыру меня привез как раз один из таких. Он хотел стать шахтером. Не знаю, удалось ли ему, но я рада, что села к нему в машину и очутилась здесь.
Рик ушел на работу, разрешив мне остаться у него. Я проспала весь день и смогла принять ванну. Ничего чудеснее не могло произойти со мной в этой жизни. Тут было лучше, чем в тех широких и чистых ванных, в которых мне доводилось купаться. Лучше, чем в ванне Клэра с претенциозными бронзовыми кранами.
Клэр, эта мразь. В один из дней я сказала ему что Гумми убьет его, на что он посмеялся в ответ. Он только на это и способен: смеяться, смеяться надо всем. Но Гум мастерски продырявит голову этому грязному негодяю, если узнает, что тот со мной делал. Он ведь не постеснялся убить мою мать, чтобы заполучить меня. Да, он совершит убийство, а потом его самого отправят на электрический стул, где его яйца поджарятся, как колбаски чоризо, которые потом выбросят на помойку. Я уже сыта по горло такими мыслями. Эти мужчины мучают меня и вертятся в моей голове, словно продолжают находиться поблизости. Оставьте меня в покое, это все, чего я хочу.
Покой… Пусть я больше ни во что не верю, я каждый день молюсь, чтобы он пришел, чтобы…
Я слышу шаги Рика: он поднимается по лестнице.
Долоооорес! Долоооорес! Это Рик криком зовет меня со двора, нашего нищенского двора, полного мусорных баков и вопящей ребятни. Он всегда так кричит, когда приходит домой, и я всякий раз чувствую в своем животе ниточку, соединяющую его живот с моим. Эта ниточка – единственная подлинная вещь в этом мире.
Он голоден, проголодался за долгие часы работы на плавильной фабрике. Я разогреваю картошку и поджариваю сало. Я стараюсь быть идеальной, но это не получается. По дому постоянно валяются вещи, одежка, крема, грязные стаканы… Рику все равно. Он приходит с работы & обнимает меня & приподнимает меня, будто пушинку. От него пахнет потом и раскаленной сталью, и мне это нравится. Он принимает душ, всегда холодный. Мы бережем каждый доллар, чтобы отправиться на север страны, где, по словам Рика, труд оплачивается гораздо лучше. На буровых скважинах. Но и здесь тоже неплохо, хоть мы и живем бедно.
Такая жизнь мне по душе. И его друзья с фабрики, вместе с которыми мы гуляем субботними вечерами. На красивые речи они не горазды, нет, но это хорошие люди. Они смеются, когда им весело, и молчат, если что-то не в порядке. Мы гуляем все вместе, если не устаем. Просто выходим в город прогуляться. Для этого нужно пересечь мост, построенный над железной дорогой при сортировочной станции, а после идти вдоль складов с красными кирпичами и разбитыми стеклами. Мы проводим какое-то время близ Хантер-Роуд. Рик обычно покупает мне мороженое, самое лучшее мороженое на земле. В такие вечера город весь освещен. Все приодеты, причесаны, накрашены. Люди вымылись и вышли, как на парад, пожирать друг друга взглядами. А меня это не волнует. Я ем свое мороженое и следую за Риком и его друзьями в бар. Иногда я могу немного выпить, правда, не больше стаканчика. Рик тоже не пьет. Не то что наша соседка Дженни. Ее мужчина работает в одной бригаде с Риком. Время от времени мы видимся после обеда, она дает мне кучу советов и называет деточкой. Она так и к Рику обращается, хоть ему и двадцать лет, а это на три года больше, чем мне. У них всегда есть горячий кофе. Они старые: им примерно тридцать пять или сорок лет, но они красивы. Я бы хотела, чтобы мы были похожи на них в будущем.
Я регулярно пишу Миссис Периани в Пристанище. Это единственный человек за всю мою жизнь, отнесшийся ко мне по-доброму Я рассказываю ей о своей жизни тут: о денежных трудностях, о грязном районе. Она всегда отвечает одинаково: Всевышний со мной, он сумеет помочь мне, и мое имя записано у него на ладони. Она не меняется. Это успокаивает меня: есть что-то, что остается неизменным. Жизнь моя настолько изменилась, я столько всего повидала с тех пор, как Гум забрал меня из летнего лагеря в Коннектикуте. Это было так давно. Я уже почти ничего из этого не помню. Лишь одно важно для меня теперь.
В прошлую субботу мы с Риком ходили на озеро. Лето наступило, и на улице наконец-то жарко. Я иду босиком по песчаному пляжу, захожу в воду, а потом погружаюсь в одних трусах и бюстгальтере. Поверхность озера как зеркало, наши тела колеблют ее, и по ней тихонько бегут мелкие морщинки. Рик присоединяется ко мне, хватает меня и исподтишка обнимает под водой, пусть вокруг и пусто. Это наше озеро. Оно не особенно большое. В его центре обосновался непримечательный островок, заросший папоротником, елями и высокой травой. Говорят, что там ютились индейцы шауни, прячась от погони белых охотников. Французов, охотившихся на пушных зверей, кажется, так. Они прожили там несколько лет, рыбача и поедая корни растений. От них ничего не сохранилось, ни тропки. Как, несомненно, и от нас не останется ничего. А мне плевать: жить надо. О да, скользить по этой сладчайшей воде, пока мы живы, пока молоды, пока нас называют деточками.
Мы медленно плывем до острова индейцев. Ложимся на траву, спрятавшись в кустах папоротников, удивляющих своими размерами. Мы лежим бок о бок нагие. Солнце играючи проникает сквозь листья, согревает нас и высушивает. На нашей коже появляются точки – пляшущие тени. Каждый раз, когда я смотрю на голого Рика в такие минуты, я нахожу его самым желанным мужчиной на земле. Мы занимаемся любовью, я стараюсь не кричать, иногда у меня болят плечи, колени, а после, выдохшиеся, мы падаем на землю. Мягкий ветер овевает наши тела, обволакивает нас. Можно подумать, рука Господа, Его настоящая рука… О да, вокруг ни звука, и мы почти слышим, как под нами растет трава, а во Вселенной безостановочно вертится планета, окруженная скоплением красноватых звезд. Как кружится голова! И как я счастлива!
В своем красивом белом кабинете врач все объяснил мне. Я на шестой неделе беременности. Он сказал, что рожать в семнадцать лет не такая уж редкость, что у меня сильный организм и я крепкого здоровья. Он с улыбкой пожал мне руку и пожелал удачи и счастливого материнства. Какая милая улыбка! Я вышла из его кабинета с кружащейся головой. Рику я ничего не сказала, но долго размышляла об этом сегодня вечером. Я не хочу избавляться от ребенка. Я не хочу снова идти к ужасной женщине, которая уложит меня на кухонный стол и станет копаться во мне железной палкой. Я оставлю его. Сама позабочусь о нем, если Рику он будет не нужен. Малыш, совершенно новое живое существо, с которым можно будет все начать заново. Или скорее – просто все начать. Я терзалась до этого, но теперь знаю, как поступлю. Как же я счастлива, что приняла это решение!
Когда Гум постучал в дверь, я его не сразу узнала. Призрак. Его будто поразила молния. Голова низко опущена, все лицо в морщинах, под глазами – круги, а на руках – старческие пятна! Если бы он не был одет так же хорошо, как и старый добрый Гумми, я бы даже не поверила, что это действительно он. В конце концов, хорошо, что он приехал сюда, что ответил на мое письмо. Хоть я и написала об этом в письме, мне было страшно просить у него денег, страшно, что он начнет ставить условия. Но нет. Он отдал все, что имел, мне, Рику и малышу в моем животе, правда, потрогать живот не захотел. Чек, сотенные купюры, дом и состояние матери, которые он переписал на меня вдобавок – вкупе должно получиться шесть тысяч долларов или, может, восемь. Мы сможем уехать из этого дома, поехать на север, а главное – сможем позволить себе там крышу над головой и закупим угля на зиму. Как бы то ни было, он попытался забрать меня: давай уедем отсюда, Лолита, сейчас же. Ты закроешь дверь и оставишь позади этого блеклого Рика!
О, как он прав! Гум всегда прав, если уж на то пошло, но как он слаб и стар, и болен! Хорошо бы Христос помог ему, подумал о нем. Пусть даже это будет Христос, сделанный из дерева!
Я же создание из крови и плоти, я существую в реальности и ничем не могу ему помочь. Все кончено.
Рик не семи пядей во лбу это правда. Он не говорит витиеватыми фразами, он ни разу в жизни не читал книгу… Однако он шикарный парень. Самый роскошный человек, которого я когда-либо встречала. Я не уверена, что знаю наверняка, что такое любовь, но когда он сжимает меня в своих объятиях, я чувствую себя менее одинокой,