– Теперь слово предоставляется родительскому комитету, – сказала активистка родительского комитета сама про себя.
Все дружно застонали. Непроизвольно. Просто вырвалось. Активистка, поднявшаяся с места, обиделась:
– Нужно сдать деньги на охрану, заклеить окна и купить репродукции. Предлагаю Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Одна репродукция – две тысячи рублей. Никто не против репродукций?
Все промолчали и уставились в лежащие на партах учебники детей по русской грамоте.
– Родители, поактивнее, пожалуйста. Если у вас нет возражений по авторам, то сдавайте деньги. Если есть возражения, скажите сейчас, чтобы потом не было вопросов, – опять обиделась активистка.
– А помните, как мы им усы пририсовывали и бороды? – подал голос Федин папа.
Я чуть не прослезилась. Сидит за первой партой на маленьком стульчике мужчина с сединой в волосах, в дурацкой розовой рубашке, галстуке и ностальгирует. У него даже глаза загорелись.
– Наши дети рисовать не будут, – сказала строго мама-отличница.
– А можно вас за хвостик дернуть? – ласково обратился к ней Федин папа. Мама-отличница зарделась, фыркнула и отвернулась. Но прическу непроизвольно поправила.
– Нет, это мы в учебниках рисовали, – оживился папа Кати, – а на стены не лазили… Я даже не помню, кто у нас там висел.
– Может, детские рисунки повесить? – подала голос я. – Или кого-нибудь, близкого детям. Чуковского или Хармса?
– Дети должны расти на классике, – накинулась на меня активистка. – Где я вам найду репродукцию Чуковского? Что было в магазине, то и предлагаю.
– А почему так дорого? – спросила мама-хорошистка.
– А как вы думаете? Там рамы хорошие… – возмутилась активистка.
– А может, классиков разбавить? – спросил Катин папа.
– Как это – разбавить? – испугалась активистка.
– Ну, художников повесить или композиторов. А то столько лет прошло, а мы все Пушкина с Некрасовым вешаем, – сказал папа.
– Родители, – распрямила плечи активистка, – еще раз хочу довести до вашего сведения. Я предлагаю репродукции, которые были в наличии. Если у вас есть другой список… э-э-э… классиков, то сами и ищите, и вешайте, – обиженно заявила она.
– Ну да, сам выбирай колор и сам крась, – засмеялся Катин папа, но его никто не поддержал.
– Кто останется клеить окна? – подключилась к обсуждению еще одна мама, которую активистка назначила ответственной за окна. Она еще до начала собрания у всех спрашивала про окна, но так и не получила ответа.
Все забыли про Пушкина и опять стали с увлечением разглядывать русскую грамоту.
– Так, остаетесь вы, вы, вы, – говорила активистка, показывая на маму-отличницу, маму-хорошистку и крепкую бабушку в кроссовках.
– Я не могу. Мне еще с собакой гулять, – сказала бабушка.
– У всех собаки, всем гулять, – возмутилась активистка. – Тут сифонит изо всех щелей, а вы!
– Хорошо, хорошо, – согласилась бабушка.
Федин папа оказался сообразительнее всех. Пока женщины галдели – кто про Чуковского, кто про окна, он подошел к Светлане Александровне и начал ее благодарить. Поблагодарил и откланялся. Катин папа сделал то же самое. Я долго думала – пройдет ли этот номер в моем случае. В результате пошла на компромисс – сдала деньги на репродукции и убежала, стараясь не попасться активистке под горячую руку.
Вторая четверть
5 ноябряКрасный день календаря
В школу не идем. Праздник. Я почему-то была уверена, что мы отмечаем Седьмое ноября. Вася спросил, что надо делать в этот праздник. Он знает, что в Новый год надо елку наряжать, а в день рождения – гостей ждать. На Пасху – яйца красить, хотя ему так нравится этот процесс, что мы красим яйца по поводу и без круглый год.
– Что будем делать? – спросил ребенок.
– Ничего. В кино пойдем – новый мультик смотреть. А больше ничего не будем делать. Будем бездельничать, – сказала я.
– Ура. Давай бездельничать, – сказал Вася, – а что надо делать?
В кино сходили, полежали, еще немного полежали. Поели на диване перед телевизором. Потом на полу поели перед телевизором в другой комнате. А там как раз в новостях про Пожарского рассказывали. Вася, когда ставил диски с мультиками, услышал.
– А кто такой Пожарский?
– Князь.
– Он что, пожары делал?
– Нет. Он воевал.
– С кем.
– С поляками.
– А зачем?
И тут до меня дошло, что мы какой-то другой праздник отмечаем. Связанный не с Кларой Цеткин, хотя нет, Цеткин – это 8 Марта, а с Пожарским.
– Ой, Вася, я праздники перепутала.
– Хорошо. А какой сейчас?
– День объединения России. Князь Пожарский не дал Польше нас захватить.
– А сейчас поляки в России есть?
– Есть.
– Значит, Пожарский не всех победил?
– Это другие поляки.
– А они хотят нас захватить?
– Нет. Они хорошие.
– Жаль.
– Почему это?
– А тогда бы мы их победили, и был бы еще один праздник. То есть выходной. Пойдем гулять, искать поляков и побеждать их.
– Зачем?
– Ну так надо же что-то делать!
– Вася, все, не выноси мне мозг.
Эту фразочку я от старшего сына Вани подцепила. Он все время говорит, что мы ему «выносим мозг».
– Брат, а у тебя совсем больше мозгов нет? – спросил как-то Вася.
– Почему это? – удивился старший.
– Ну, если все мозги выносят и никто не приносит, значит, у тебя совсем мало осталось. А куда они его складывают?
– Вася, иди лучше… иди, в общем, не мешай, – буркнул старший, – у меня голова болит.
– Там нечему болеть. Если мозгов нет, то и голова болеть не может.
– Вот доживи до моих лет, тогда и поговорим, – с пафосом заявил Ваня.
– Когда я доживу до твоих лет, ты будешь совсем старенький. Если у тебя сейчас в голове ничего нет, то что же с тобой будет к старости? – пожалел брата Василий.
А потом был День милиции. Вася об этом узнал, потому что он болел, а по телевизору, как назло, не было мультиков, а были праздничные концерты.
– Они празднуют, а я болею, – сказал Вася и почти заплакал. Заплакать по-настоящему ему мешали сопли – он знает, что соплей в этом случае будет только больше. А высмаркиваться он не любит даже больше, чем писать в прописях. – И что они делают? Эти милиционеры?
– Красиво одеваются, идут на концерт, встречаются со знакомыми. Но вообще-то они в этот день работают. Только в форме парадной.
– А, это как у нас было. Сказали, что будет праздник посвящения в первоклассники и в белых рубашках надо приходить, а уроки все равно были, – заметил сын.
– Вася, веди себя хорошо вечером. Я уйду, вернусь поздно, – сказала я уже на неделе.
Мои бывшие работодатели отмечали годовщину.
– А ты что будешь делать?
– Наряжусь, поеду концерт смотреть, встречаться со знакомыми.
– Мама, ты раньше милиционером, что ли, работала? – с ужасом спросил ребенок.
9 ноябряНа большой сцене
Забыла рассказать про праздник посвящения в первоклассники.
Детям раздали роли, стихи на бумажках и велели выучить. Васе досталось быть художником. На листочке с текстом красивым учительским почерком была пометка: «родителям – костюм, подумать». Пока я думала и опрашивала знакомых, как должен выглядеть современный художник, Вася учил текст. Надо сказать, что он его выучил быстрее, чем я. Точнее, мне так и не удалось запомнить эти двенадцать строк. Потому что я не понимала смысла. Мне нужно знать, что было до и что после этого куска. А так – набор слов. Васю отсутствие смысла не смущало. Он читал вслух с выражением. Там была строчка – «Мастер Изо называется он». Пока до меня дошло, что это Изо, а не Изя…
– У меня есть старый фартук, давай я его краской обляпаю, – сказала я мужу, все еще продумывая костюм.
– И что получится? Ребенок в грязном кухонном фартуке. Нужны белая рубашка, бант, берет, кисточки… – креативил муж.
Бант я решила сделать из атласной ленты. С беретом вышла проблема. У меня есть два. Женских. Серый и коричневый. Померили. Получился ребенок в женском берете.
– А давай ты палитру нарисуешь, – сказала я мужу. Он у нас такой домашний художник. Рисовать умеет. Особенно ему удаются еврейские профили.
– Поллитру? – то ли пошутил, то ли нет муж. – А купить нельзя?
Купить, конечно, можно. Но это же особое наслаждение – заставить мужа после работы вырезать из картона палитру. И критиковать – плохо, не так, надо по-другому. А он не будет возражать. Редкостное удовольствие.
Удовольствие обломалось. Вася заболел и пропустил репетиции. Его слова забрали и отдали другому мальчику. Я пошла в школу за домашним заданием на три дня вперед и выяснять, можно ли прийти только на праздник.
Учительница сказала, что слова забрали не только у Васи, а вообще почти у всех. Только у четверых из всего класса оставили. Я шла из школы медленно. Сумка с тетрадями тянула плечо, как будто я двойку несла. Надо было сказать Васе, что он должен написать две страницы в одной тетради, три в другой и четыре в третьей. И сообщить, что он не будет выступать.
– Васенька, может, не пойдем на праздник? Ты же болеешь, – зашла издалека я.
– Нет, пойдем, пойдем. – Ребенок закашлялся от возмущения.
Он пригласил на выступление папу, брата, девушку брата, бабушку, дедушку, учительницу музыки, консьержку. Еще до того, как заболел.
– Вася, понимаешь, ты не будешь выступать…
– Почему?
– Потому что ты заболел, а нужно было репетировать.
– Я дома репетировал.
– Васенька, у вас почти никто из класса выступать не будет.
– А кто будет художником?
– Не знаю. Кто-нибудь другой. Может, не пойдем?
– Нет, – решительно заявил сын и вытер рукавом рубашки сопли, – пойдем, я хочу посмотреть. На того, кому мои слова отдали.
Да, сцена – это тяжело.
– А у взрослых так бывает? – спросил Василий.
– Как?
– Слова отбирают?
Почему-то в голове крутилась только история про одну артистку, которая забеременела, и ее роль по этой причине отдали другой. Но к Васиному случаю это не относилось.