– Что делали в школе? – спрашиваю я его каждый день.
– Ничего, – отвечает сын.
– Совсем ничего?
– Надоело раскрашивать. Все время раскрашиваем.
Открыла портфель. Ну ничего не меняется. Все – тетради, пенал, мешок со сменкой – в яблоке. Давали на завтрак. Вася откусил и бросил огрызок в портфель. Судя по яблоку, на портфеле он сидел, лежал и, наверное, стоял. Оттирала тетради. Просила больше не класть огрызки в вещи.
На следующий день та же картина. Только тетради не в яблоке, а в сливе. Мыла портфель.
– Вася, я же тебя просила…
– Ты про яблоко просила, а это слива, – сказал сын.
Хорошо, что им не нужно класть с собой бутерброды. Мне мама давала в школу. С сервелатом. Запах держится еще неделю. Пятно на тетрадке остается на год. Самое интересное, что я эту колбасу ненавидела и ни разу за все время бутерброд не съела. Но кому я скармливала колбасу – не помню. Светлана Александровна сказала, что еду давать, конечно, можно, но лучше не надо. Они друг у друга откусывают.
Васю из школы я не встречала. Пошла няня.
– Ну как? – спросила я ее.
– Все нормально, – ответила няня.
– Нас не ругали?
– Нет, других мам ругали. За то, что карандаши не поточены и тетради они забыли.
– Мамы забыли?
– Нет, дети.
– Понятно.
– А еще сказали, что с детьми будет беседовать психолог и каждую маму вызовут и дадут рекомендации по воспитанию. Попозже. Когда составят на каждого ребенка план.
Я думаю, может, не ходить больше в школу? А няня пусть скажет психологу, что у меня температура. Или я на работе. Ведь могу же я быть на работе с температурой? Могу.
– Вась, а что у вас психолог спрашивал? – спросила я сына.
– Не помню.
– Совсем не помнишь?
– Ну, так.
– А ты ей что говорил?
– Ничего. Молчал.
– Почему?
– Потому что вопросы были неинтересные.
– Надеюсь, ты психологу этого не сказал?
– Она что, сама не понимает?
Могу себе представить, что она подумала. Аутизм, к психологу не ходи.
14 сентябряСдаем деньги и пишем на партах
Васю забирала няня, поэтому я временно выпала из школьной жизни. Но позвонила родительница и сказала, что опять нужно сдать деньги. На уборщицу и на ремонт.
– А мы уже сдавали. Пять тысяч, – сказала я.
– Еще по пять надо. Будем еще рекреацию ремонтировать, – сказала родительница.
Я, конечно, обзвонила всех – мужа, маму.
– В классе двадцать пять человек. Даже если двадцать сдали по пять тысяч, то уже получается сто. Куда еще? – возмущалась я.
– Ты что, не будешь сдавать? – спросила мама.
– Не знаю. Но ведь нужно спросить, куда дели деньги?
– Лучше не связывайся. Там найдется кто-нибудь, кто спросит. А Васе еще в этом классе учиться.
Пошла сдавать деньги. Активистка родительского комитета стояла и разговаривала с мужчиной в костюме.
– Так сколько нужно сдать, я так и не понял? – спрашивал мужчина.
– По пять плюс семьсот на уборщицу и еще пять, – отвечала она.
– Так пять или десять?
– Пять или десять. Просто некоторые родители сдали по десять. А одна электрика стоила сорок. Кто может, тот сдает.
– Хорошо, каждый по пять умножить на двадцать пять, а остальные деньги? – пытался подсчитать папа.
– Канцтовары, подарки и цветы учителям на День учителя, вот тут у нас все записано. – Активистка показала ему тетрадку с записями.
– Так, вот вам пять тысяч, – сказал мужчина.
– Вы больше не можете? – посочувствовала родительница.
– Я? – возмутился он. – Могу. Но сейчас не могу.
– Вот чем больше у людей денег, тем они жаднее, – философски заметила активистка. – За каждую копейку удавятся.
Я кивнула. Хотя у меня не так много денег, я тоже очень хочу удавиться за каждую копейку.
– Давайте я вам еще три тысячи отдам, – сказала я. Успокаивала я себя тем, что папа сдал всего пять, а я – целых восемь.
Вышла учительница. Сказала, что нужно принести пластилин и пластилиновый коврик. И никто не спросил, что это такое. Наверное, все знали. А я постеснялась уточнять.
– Вася, тебе в школе нравится? – опять пристала я к сыну.
– Нравится, – сказал он.
– Тебе интересно?
– А это как?
– Ну, это когда тебя что-то удивляет, радует и хочется придумать что-то свое.
– Эх, мама, вот если бы мы были рыбами, а учительница – акулой, было бы интереснее. Или если бы нам вместо каши давали лягушек, тогда бы было интересно. А так что придумаешь? Уже все за нас придумали. Только девочка меня спасает.
– Какая девочка?
– Которая передо мной сидит. Я забыл, как ее зовут.
– И как она тебя спасает?
– А когда я ее пеналом по голове бью или линейкой, она очень смешно делает – ложится на парту и голову закрывает. Даже когда я ее не бью, а только руку поднимаю, она сразу на парту ложится.
– А зачем ты ее бьешь? Девочек нельзя бить.
– Но ей же нравится. Если бы не нравилось, я бы не бил. Мы так играем.
– Ты мне покажешь эту девочку?
– Нет, не покажу.
– Почему?
– Она тебе не понравится.
– С чего ты взял?
– Тебе же Настя нравится. А эта девочка, она совсем на Настю не похожа.
– А тебе кто нравится – Настя или эта девочка?
– Вообще-то Настя. С ней хоть подраться можно. Знаешь, она какая? Я ее пеналом ударил, и она меня ударила. Я ее линейкой. И она меня линейкой. Сильно, – пустился в воспоминания сын. – Но Настя далеко сидит. А эта девочка рядом. Я же не могу выбирать.
– В каком смысле? – перепугалась я. Я решила, что у Васи начались проблемы с девочками.
– Ну, парту. Я же не могу выбирать себе парту. Кстати, у меня хорошая парта. Знаешь, что я на ней написал?
– Что?
– Кикимора.
– На партах писать нельзя, – сказала я.
– Где-то я уже это слышал, – задумался ребенок.
– А что еще новенького?
– Мама, ну что там может быть новенького? Там уже все старенькое. Даже учительница.
15 сентябряМы замумукались и вырубаемся
Это какой-то кошмар. Организм отказывается перестраиваться. Я больше не могу вставать по утрам! Хочу спать! Все время хочу спать! Мне кажется, я так не хотела спать даже тогда, когда Вася был младенцем. А младенцем он был чудовищным – неспящим и орущим. Конечно, я тогда была моложе, азартнее и здоровее. Но по моим подсчетам, у меня уже должна была начаться старческая бессонница – когда просыпаешься в пять утра и не можешь уснуть. Но она почему-то не начинается. А так много успела бы сделать.
Смотрели с Васей «Смешариков». Так там заяц Крош засыпает от хлопка в ладоши. И все время спрашивает: «Почему я вырубаюсь?» Вот я тоже хожу, как Крош, и спрашиваю у мужа: «Почему я вырубаюсь?»
Утром муж сказал, что сам соберет ребенка. А я могу не вставать.
– Спи, спи, – заходит он на цыпочках в спальню, – только скажи, какую ему рубашку надевать.
Выбор небольшой – две штуки. И Вася – не девочка. Ему вообще по фигу, в рубашке он пойдет или в пижаме.
– Спи, спи, – опять зашел муж, – а где стоит молочный суп на завтрак?
– В холодильнике.
– Я его там не нашел.
Встала, достала молочный суп, разогрела, нашла рубашку. Заснуть снова не получилось.
Муж отвел сына в школу. Вернулся.
– Как дошли? – спросила я.
– Знаешь, его так жалко. Ноги заплетаются. Упал в траву. Лежал и не двигался. Что там в его портфеле? Вася даже встать не мог под таким грузом. Я его за шкирку поднимал.
Я живо представила эту картину. Лежит мой мальчик, уткнувшись носом в асфальт, под грузом знаний.
– Надо ложиться спать раньше, – сказала мне мама. Я ее чуть по телефону не укусила. Как будто я сама не знаю, что надо делать.
Утром я вообще сама не своя. Сегодня надо было позвать ребенка завтракать. Я с недосыпу забыла, как его зовут. Пришла в комнату и говорю:
– Как зовут?
– Вася, – испуганно ответил ребенок.
– Точно. Пошли завтракать.
Как в том анекдоте, когда алкоголик просыпается утром, а жена зовет его: «Петя, иди завтракать!» «О, Петя…» – вспоминает алкоголик.
Муж сварил кофе и сам его выпил. Я плохо помню, но, по-моему, я сказала, что пойду с ним разводиться.
Поехала в магазин за продуктами. И на обратном пути заснула прямо за рулем. Очнулась одним колесом на бордюре. Мне казалось, что я только моргнула. Пришла домой, бросила пакеты в коридоре и легла спать.
– Мама, почему ты спишь? – спросил Вася.
– Потому что я рано встаю.
– Нет, это я рано встаю. Ты ведь в школу не ходишь, – обиделся сын и тоже завалился спать.
У меня много дел – надо подписать коробку с пластилином и пластилиновый коврик, при ближайшем рассмотрении оказавшийся обычной пластмассовой дощечкой. Между прочим, дефицитная вещь. Еле нашла. Продавщица в канцтоварах советовала брать сразу два, потому что больше не завезут.
Мне перестали звонить подруги и знакомые. Потому что на стандартный вопрос «Как дела?» я как подорванная начинала рассказывать про прописи, школьные завтраки и про то, как какую-то бабушку отругали за то, что ее внучка читает только по слогам, а нас не отругали – мы читаем бегло. При этом я жду в ответ не менее бурной реакции, а мне все мычат: «Ну да, ага, ладно, потом перезвоню».
Мужа тоже жалко. Он подрастерял свой бодрый задор и повторяет как заведенный: «Что-то я замумукался». Вася, цепляющий все с языка, далеко не ушел. Из школы он принес слово «круто». От меня он ввел в оборот «мило».
– Вася, неси сам свой портфель, – говорю я.
– Мама, что-то я замумукался, – ответил сын.
Причем этих трех слов ему хватает, чтобы выразить свои эмоции. Сварила его любимые макароны.
– Мило, – говорит сын.
Помогла сделать из палки лук.
– Круто, – поблагодарил сын.
– Вася, ты что, Эллочка-людоедка?
– А Эллочка ест людей? – вытаращил глаза Вася.
Оказалось, что в его классе есть девочка – Эллочка. И как я ни пыталась пересказать сыну в доступной форме Ильфа и Петрова – не убедила.