Куп заправил за ухо выбившуюся из хвостика прядь.
– Когда я говорил тебе, кто я такой, ты всякий раз радовалась. – Он посмотрел на меня, морща лоб.
– Вот и хорошо, – сказала я.
– Может, твой мозг отдыхает, когда ты видишь знакомое лицо.
– Я, бывает, и вредничаю – призналась я, ковыряя обивку сиденья. – С родными я – настоящее наказание.
– Бабуля тоже такой бывает, – отозвался Куп. – Если устала или ей неуютно.
Я усмехнулась.
– Заведу себе восточный халат, в нем-то всегда уютно.
Куп многозначительно кивнул.
– Тебе пойдет!
Мы помолчали.
– А дождик перестал, – заметила я.
– Ага, – кивнул Куп, глядя сквозь ветровое стекло.
– Торопишься домой? – спросила я.
Куп пожал плечами, перевел взгляд с меня на часы на приборной панели.
– Не-а.
Я оглянулась на дом. Вот-вот вернутся мама, папа и младшие. Но почему-то не хотелось его отпускать. Наверное, потому же, почему я так обрадовалась ему тогда, на крыше, в День независимости. – Поужинаешь с нами?
Куп тут же отстегнул ремень.
– А сосиски будут?
– Возможно.
– Что ж, попытаю счастья.
Куп вышел из машины, мы захлопнули дверцы.
– Интересно, что за истории я буду рассказывать снова и снова?
– Кто знает… – Куп широко улыбался, шагая со мной к дому. – Но, главное, надо нам завести козу.
Я: Как твои встречи?
Стюарт: Нормально.
Стюарт: Как там у вас дела?
Я: странно и неплохо
Стюарт: странно и неплохо?
Я: объясню, когда вернешься домой
Дэви спросила меня, почему я так беспокоюсь о чистоте зубов. Она видела, что сегодня я три раза почистила на ночь зубы. Потому что не могла вспомнить, чистила я их или нет. Вот я и придумала систему – как почищу зубы, буду оставлять щетку на раковине, а мама с папой потом уберут, когда уложат детей, – а для себя оставила записку: «Если щетка на раковине, значит, ты уже почистила зубы. Если она в шкафчике, значит, надо почистить».
Уф!
Новый день. Снова пасмурно, но к десяти утра солнышко все-таки выглянуло, и зашел Куп с теннисными ракетками – мол, будем учиться играть в этот чертов теннис! Сама не знаю, зачем я написала про теннис в «группе поддержки», но Куп, к несчастью, увидел и запомнил, так что прости, дорогая Серена Уильямс, я испоганила твой любимый вид спорта!
Однако согласно научным данным, людям с нарушениями памяти необходимо учиться новому, это им на пользу – и все равно не знаю, что меня заставило выбрать теннис. Прости за огрехи в стиле, это все из-за лекарств, но если честно, писать под таблетками – сплошное удовольствие, потому что о красоте слога не задумываешься.
Но я, как всегда, расскажу тебе все, что помню.
Хоть я и туго соображаю.
Ну так вот, зашел Куп и, клянусь, сразил меня своим нарядом наповал: он был в красных шортах, в гольфах, в любимой майке «ВСЕ В КАЙФ», в летных очках, волосы перехвачены махровой повязкой. Когда я его впустила в дом, он увидел, как Гаррисон в наушниках играет в Minecraft, подкрался к нему сзади, уставился в монитор, и Гаррисон подскочил, снял наушники и ахнул: «Ты что, сдурел?»
А Куп сказал: «Я Пит Сампрас», – таким зловещим шепотом.
Мы присмотрели во дворе местечко поровнее, и Куп принес из сарая веревку, натянул между двумя деревьями, а на ней развесил старые рубашки, мои и папины.
– Теннис! – воскликнул он.
– Я и пяти минут не продержусь – вздохнула я.
– Неважно сколько, главное – умеючи, – сказал Куп таким тоном, будто речь не про теннис, а про пенис. – Готова? – Он подбросил мяч и залепил по нему ракеткой.
Я промахнулась всего на пару сантиметров.
– Твои бледные ноги мне не дают сосредоточиться, – оправдывалась я.
– Все внимание на мяч! – сказал Куп, и я засмеялась. Я уже выдохлась и неуклюже отбила мяч ногой.
Еще подача Купа. Я снова промазала. Куп подбежал к сетке из рубашек.
– Иди сюда, – поманил он. Просунул голову между папиной серой футболкой «ГОРОД ЛИВАН» и моей трикотажной рубашкой «ДЭН И УИТ» и улыбнулся. Протянул мне мяч для подачи. Я засветила ему мячом по голове и впервые за день подумала, что теннис – хорошая игра.
– Ого! – сказал Куп. – Ну ты и разошлась! – И потрусил за мячом.
Когда он прибежал, я уже уселась на землю. Сердце колотилось как бешеное.
– Я кое-что другое придумала, – сказала я Купу.
– Что? – спросила Куп, усаживаясь на траву лицом ко мне.
– Называется «феми-теннис». Будем катать мяч туда-сюда и задавать друг другу вопросы о великих женщинах.
Я не ожидала, что Куп согласится, но вскоре мы сели друг против друга, сложили ноги ромбом, чтобы катать мяч, и условились: икры – после семидесятых годов, бедра – до пятидесятых, колени – любая эпоха. Я победила с большим отрывом, но и Куп бился достойно, особенно когда отвечал на вопросы о жизни Гарриет Табмен[9], и, как ни странно, поразил меня знаниями о японской художнице-авангардистке Яеи Кусама. Я попросила Купа записать ее имя, и оказалось, она тоже страдает нарушениями памяти и галлюцинациями – ей видятся большие поля в горошек. Я рассказала Купу, что полей в горошек не видела, зато видела великанов, и он тоже вспомнил, как мы играли в великанов: строили из камней и палочек домики, а потом ходили по ним.
И когда вернулись из лагеря младшие, мы научили этой игре Бетт и Дэви, и они понастроили изящных домиков из палочек от мороженого, и когда уже собирались их растоптать, Дэви закричала: «Подождите!» И спросила, как называется игра, и мы с Купом переглянулись, пытаясь вспомнить, и сошлись на том, что названия у нее не было, просто «игра в великанов». Бетт и Дэви игра понравилась. Вернее, Бетт она очень-очень нравится. А Дэви, по-моему, просто любит украшать домики наклейками со стразами.
Пришла очередь Купа выбирать игру, но мы оба уже выбились из сил, растянулись посреди двора, и стали смотреть на облака.
– Неплохо поиграли в теннис! – сказала я.
– Да, теннис – отличная игра, – отозвался Куп.
А потом, не знаю, как это вышло, мы лежали бок о бок, почти касаясь друг друга плечами, и захотелось поблагодарить Купа за этот день – мы с ним, конечно, просто друзья, но благодарность моя была глубже, чем обычное «спасибо, что подвез» или «спасибо за угощение», и я накрыла его ладонь своей, а Куп на секунду удержал мою руку, а потом мы разжали пальцы.
– Покажи девочкам Капитана Палкина, – сказала я чуть погодя, любуясь облаком, похожим на рыбку.
– Прямо сейчас? – переспросил Куп.
– Нет, можно как-нибудь потом, – ответила я.
Тогда Куп предложил:
– Может, завтра?
– Давай, – согласилась я и прикрыла глаза, греясь на солнышке. – Завтра.
Завтра
Все дни теперь как этот: я просыпаюсь и вспоминаю, что мне сегодня предстоит, что надо успеть, что записать, с кем встретиться. Утренняя тишина захлестывает меня медленными волнами, и я не сопротивляюсь. Я лежу в постели, думаю, дышу, что-то болит, а что-то – нет.
Высовываю из-под одеяла одну ногу, потом другую, спускаю их на пол. Приходит мама с ароматом базилика и свежести, за ней – папа с мятным поцелуем, и сейчас я стою у зеркала с таблетками и йогуртом и сама не знаю, отчего так приятно просыпаться по утрам. Не понимаю, как это раньше я стремилась узнать побольше о том, что творится в мире, а сейчас не перестаю удивляться тому, что у меня под самым носом. Поражаюсь, как это мозг может работать медленно, но притом четко и ясно. Миллионы событий происходят одновременно в доме, во дворе, на горе.
Я рассказывала, что под моим окном свили гнездо славки?
Рассказывала, что папа иногда играет у себя в комнате на гитаре, когда думает, что все спят?
Как в одном человеке могут уживаться столько разных личностей? Как можно хотеть столько всего сразу? Почему все вокруг так добры ко мне?
Стюарт завтра возвращается. Я стараюсь не думать об этом, потому что не хочу, чтобы все стало как раньше. Не то чтобы Стюарт что-то сделал не так, с ним все в порядке, просто он больше не вмещался в эту волшебную комбинацию людей, которые приняли меня такой, какая я есть сейчас. Не знаю, захотел бы он играть в фальшивый теннис или строить дома из палочек. Девушкой Стюарта была ты, Сэм-из-будущего, и я, которая старалась быть тобой. Не знаю, как ему понравится обычная Сэмми, которой я была теперь. И только училась быть собой. Ай, ладно.
Я вышла во двор попрощаться с родными и дождаться миссис Линд и издалека заметила Купа, он шел мне навстречу с миской клубники из маминого сада.
– Привет, Саманта!
– Привет, Купер!
Он бросил мне клубничину. Я подставила руки и, ясное дело, не поймала.
– Ох, прости, – смутился Куп, наклонился и поднял с земли ягоду. Вытер о рубашку и съел. – Я спросил у твоих родителей, можно ли тебе устроить небольшое приключение.
«Последнее приключение в моей жизни», – подумала я, хотя, может, на самом деле и не последнее. Но ведь лучше-то мне не становится. Я стала спокойнее, но мне нисколько не лучше. Думаю, Куп тоже это понимает.
– Ты не против?
– Отлично, я за! – Я поманила Купа с клубникой. Он подошел. Мы умяли всю миску, ягодка за ягодкой, иногда я поднимала голову, чтобы взглянуть на Купа, а иногда – нет.
– Давай сходим к ручью, – предложила я наконец и свистом подозвала Щена. Когда он подбежал, мне вдруг захотелось походить босиком по траве, я села на землю и стала снимать туфли. Процесс оказался долгим. Куп, пока ждал меня, бросал Щену палку. Я протянула Купу руку – и в путь.
Ручей недалеко, по ту сторону шоссе, на дне овражка под низко склонившимися деревьями, и его не разглядишь, пока не подойдешь вплотную. Мы сели рядом, опустив ноги в воду с солнечными бликами.
– Обидно, что я стала медленней бегать, – пожаловалась я.
– Может, и не медленней, – предположил Куп. – В детстве мы оба были колобками, а сейчас ты вернулась к нашей прежней скорости.