это была удивительная женщина! Кто-то уподобил сердце женщины жилищу сатаны или храму Божию. Вот и у ней было такое сердце. Но если оно иногда уподоблялось мрачному сравнению, то по внешним причинам или в болезненных припадках, но чаще всего, и это ей было более к ее натуре, к лицу, сердце ее было храмом Божиим. Перед уходом из этой угрюмой, тяжелой, в те дни ненастной жизни, внутри ее воссиял свет небесный. Там свершалось великое таинство любви, терпения и прощения. Вся обстановка приготовления ее к смертному часу, все ее предсмертные распоряжения выявили мне ужасную для меня истину, что она так любила меня, что своею самовольной развязкой с жизнью захотела, чтобы я и дети мои жили свободнее и покойнее.
В Библии есть красивые места об Иаили, жене Хевера Кенеянина. «Воды просил он, молока подала она…» Ничего не просил я, а она отдала мне все и даже жизнь свою!
Я слышал в эти дни много родственных и дружеских утешений, в которых недоставало, как соли к хлебу, расспросов, а почему же это случилось? Значит, они не винят меня. Но почему же я сам себя не могу оправдать перед собственной совестью? И никогда не оправдаю.
Вместо цветов к гробу, которых, увы! — не положил туда, скажу еще про нее, какой это был друг страждущих. Она подбирала с улицы умиравших от голодной смерти и в своей квартире питала их, перемывала и лечила кровеносные раны и гнойные язвы страждущих, — будь это на ногах мужа (см. 1919 г.) или на ногах нашего дворника. И вот оба мы, ее «пациенты», т. е. я и Егор Матвеевич, когда шли за гробом на кладбище, вспоминали таковые ее подвиги. Он, простой русский человек, всю жизнь проводящий в тяжелом труде, с мировоззрением толстовских святых мужичков, сказал мне, что он из всего населения нашего дома (около 80 чел.) благороднее ее никого не знает. А он смотрит на людей только с точки зрения Евангельской и никогда не солжет!
Ей, человеколюбивый Господи! Повели, да отпустится от уз плотских и греховных душа рабы Твоея Антонины, и покой ю в вечную обитель, со святыми Твоими! А мне, грешному, укажи пути, дабы мои молитвы за нее были чисты и доходчивы до Тебя, Милосердного! Примири ее дух со мною — жалким и неразумным, пожалей плачущих о ней! Вечная ей память!
В эти ужасные дни мне, конечно, было не до газет, да и сейчас не до них. Во всяком случае я так разбит нравственно и физически и, кажется, непоправимо, что не считаю себя способным возиться с этими записками. Они мне стали положительно не по силам. Тем более, что пошли такие дела, о которых надо писать историку, а не обывателю.
На днях Антанта прислала советскому правительству приглашение принять участие в конференции, имеющей собраться в марте месяце в Генуе. Причем «королевское правительство» (итальянское) желает, чтобы сам Ленин «не преминул принять участие в конференции». Вот какие сенсации! Подробностей этого приглашения мне прочесть за своими кошмарными делами не пришлось, но позволю себе сделать кое-какие извлечения из фельетона, какого-то «недоумевающего», напечатанного сегодня в «Правде».
«Советское правительство — не к ночи будь сказано — расстреляло своего монарха. Слова из песни не выкинешь. … Санкт-Петербургский двор был связан узами крови с другими дворами, в том числе и с Итальянским, и с Великобританским. А ныне нет Санкт-Петербургского двора, хоть шаром покати. В Королевском дворе в Риме по усопшем С. «Петербургском дворе носили положенный траур, и придворные римские проповедники обрушивали по этому поводу на голову советского правительства, и Ленина в частности и в особенности, положенное количество латинских проклятий. И вот 7 января 1922 г. Королевское правительство, еще не истоптавшее траурных башмаков, уже на весь мир изъявляет желание, чтобы Ленин «не преминул» принять участие в совещании с представителями римского Королевского правительства. Личное участие в конференции Ленина значительно облегчило бы, по мнению королевских великобританского и итальянского правительств, разрешение вопроса об экономическом равновесии Европы. Как хотите, это неожиданный пассаж, даже до чрезвычайности. Мы — как бы это сказать — не догадывались, что специальностью Ленина является восстановление экономического равновесия капиталистической Европы. … Ведь еще совсем недавно боялись пускать к себе самого скромного большевика, считая, что он излучает из себя невесомую гремучую материю, нарушающую все равновесия, на коих покоится цивилизация…» Одним словом, большевики торжествуют. На ихней улице праздник.
В той же газете карикатура под заглавием «Чичеринские ноты».
Рисунок изображает Ллойд Джорджа и Бриана, на головы которых сыпется каскад музыкальных нот, а под рисунком такое произведение придворного советского поэта Демьяна Бедного:
Ах, Чичерин!
Ох, Чичерин!
Словно град или крупа!
Знать, он нотами намерен
Продолбить нам черепа!
Этак он еще в азарте
Нас научит рассуждать!
Рассудили. Пишут: в марте
Будут в Генуе нас ждать.
Оказывается, перед Рождественскими праздниками выпустили из тюрем очень много духовных лиц. И между прочими моего любимца Митрополита Кирилла. Пошел специально посмотреть, как он выглядит после почти двухлетнего пребывания на хлебах чрезвычайки. Да! Полинял-таки Владыка, несмотря на свою природную мощь. Состарился, похудел и утратил от своего очаровательного голоса свежесть и силу. По-прежнему читает и поет как итальянец, а все-таки так и слышится в звуках голоса, что устал старик и осердился!
На новый (старый) год был в церкви Спаса на Спасской улице и там служил тоже «выпущенный» — Архиепископ Варнава. В своем роде и этот интересен: характернейшее лицо, напоминающее самого Ивана Грозного, и голос какой-то особенный — цепкий и вороватый. Слушал впервые его проповедничество. Это тоже что-то особенное. Точно баб поучает на каком-нибудь постоялом дворе самыми простыми, житейскими словами, которые и в церкви вызывали смех, как в квартирной или базарной беседе. «Чего вы вините большевиков, что испортили ваших детей. Сами виноваты. Сами вы пьете и детей приучаете. — Что вы, Иван Иванович, не пьете? — Да я никогда не пью. — Ну что это такое, у нас даже Маничка пьет, а вы не пьете! … Вы где встречали новый год, у Омона-Момона, у Корша-Лакорша? Пили шампанское, платили десятки и сотни рублей, а ведь не догадались пожертвовать в пользу церкви хоть пустые бутылки… Что посеешь, то и пожнешь. Вместо свеклы малина не вырастет… Нет, что ни говорите, а надо молить большевиков, чтобы они еще годочков на пять остались, чтобы хорошенько вышколить нас,» и т. д. Так говорил Архиепископ Варнава в храме Божием. Любопытно бы было послушать его, как он говорит где-нибудь в комнате. Кто-то уверял меня, что это тот самый Варнава, которого в епископы произвел Распутин прямо из огородников, и что ему 95 лет. Не врут ли?
Кончился несчастнейший для меня 1921 год (1+9+2+1=13). Свое личное горе я описал как сумел, а всенародного горя и не опишешь, — это горе, как море.
В Библии есть такие стихи, которые как раз опишут все происходившее. Воспользуюсь ими, чтобы не ломать голову над сочинением какого-нибудь прощального «резюме» этому злодею — 1921 году.
Пророк Исайя. Гл. 59, ст. 8. «Пути мира они не знают, и нет суда на стезях их, пути их искривлены, и никто, идущий по ним, не знает мира.»
1 кн. Ездры. Гл. 8, ст. 72. «Ибо грехи наши поднялись выше голов наших, и безумия наши вознеслись до неба.»
Пророк Иеремия. Гл. 19, ст. 8. «И сделаю город сей ужасом и посмеянием; каждый проходящий чрез него изумится и посвищет, смотря на все язвы его.»
Притчи Соломоновы. Гл. 1, ст. 11–14. «Если будут говорить: иди с нами, сделаем засаду для убийства, подстережем непорочного без вины; Живых проглотим их, как преисподняя, и — целых, как нисходящих в могилу; Наберем всякого драгоценного имущества, наполним домы наши добычею; Жребий твой ты будешь бросать вместе с нами, склад один будет у всех нас.»
Плач Иеремии. Гл. 5, ст. 1–8. «Вспомни, Господи, что над нами совершилось: призри и посмотри на поругание наше: Наследие наше перешло к чужим, домы наши — к иноплеменным; Мы сделались сиротами, без отца; матери наши — как вдовы. Воду свою пьем за серебро, дрова наши достаются нам за деньги. Нас погоняют в шею, мы работаем — и не имеем отдыха… Отцы наши грешили: их уже нет, а мы несем наказание за беззакония их. Рабы господствуют над нами, и некому избавить от руки их.»
Жаль только, что в «Плаче» нет цен на дрова. У нас они теперь 1.200.000за погонную сажень. Сосновый гроб, обитый бумагой, немного украшенный цинком, 1.500.000 р. Рытье могилы 1.500.000 р. и т. д. Одним словом, похороны обошлись в 9 миллионов.
Двадцать второй год
1/14 января. Новогодние день и ночь прелестны. 10° мороза, тихо. Солнце и месяц сияли по очереди. Под ногами «скрипит». Пятерка погоде!
Газет не читал, но слышал, что Бриан подал в отставку. Чичеринские ноты и впрямь, должно быть, ему не по нутру.
3/16 января. Разрешено открытие частных лечебных заведений и аптек.
Нансен вернулся на родину и, как сообщают наши газеты, читает там лекции о русском голоде, причем отмечает героические усилия советского правительства в помощи голодающим и уверяет, что в этой катастрофе большевики невинны, и с другой стороны критикует «лживую капиталистическую прессу, особенно гельсингфорсскую».
Назначен народным комиссаром земледелия В. Г. Яковенко, сибирский крестьянин. Истолковывается назначение этого молодого мужичка министром таким же соображением, вследствие которого после Свердлова председателем ВЦИКа был «сделан» Калинин.
Снегу и мороза (до 15°) вдоволь. Зима в полном разгаре.
4/17 января. Пока я корчился дома и на кладбище в муках своей трагедии, на службе у меня шла новая комедия: переименовали к чему-то наше ЦНО на тарифно-производственный отдел и перевели нашу часть из первого во второй этаж.