ько в третий день Нового года он предстал перед государем.
В тот год прислуживать государыне должна была госпожа Дайнагон. В первый день Нового года в ее одеждах сочетался алый цвет нижней накидки со светло-лиловым цветом верхней. Короткая же накидка была красной, а шлейф – из набивного шелка. Во второй день ее верхняя накидка представляла собой переплетение алых и лиловых шелковых нитей, цвет блестящего шелка ее нижней накидки был темно-алым, короткая накидка – желто-зеленой, шлейф – из многоцветного набивного шелка. На третий день – верхняя накидка из белого узорчатого шелка на красной подкладке и темно-красная короткая накидка – полагалось, что если лицо одежды было насыщенного цвета, то подкладка делалась оттенком светлее – и наоборот.
Нижние одеяния придворных дам были разных цветов: бледно-зеленый, белый на темно-красной подкладке, светло-желтый, темно-желтый, алый на лиловой подкладке и светло-лиловый – на белой. Вместе с верхними накидками сочетания этих в общем-то обычных шести цветов выглядели очень живописно.
Госпоже Сайсе было поручено нести меч наследника на третий день Нового года. Она выступала вслед за Митинага, который держал младенца на руках. Ее одежда состояла из алой нижней накидки на подкладке с семью обшлагами; поверх этого было еще четыре слоя одежды тех же оттенков – каждая с тремя или же пятью обшлагами. Затем еще темно-алая накидка из плотного узорчатого шелка с пятью обшлагами, а верхняя накидка – окрашена в светло-лиловый цвет и вышита лцстьями дуба. Швы были заделаны самым тщательным образом. Шлейф ее наряда состоял из трех слоев, короткая красная накидка расшита листьями водяного ореха, из-за чего ее наряд напоминал китайский.
Словом, выглядела она очень привлекательно, а волосы ее были убраны даже с большим тщанием, чем обычно. Ее облик и движения – безупречны, рост – точно такой, какой нужно, полнота – в меру, черты лица – правильные, цвет кожи – красивый.
Госпожа Дайнагон очень невелика ростом, можно сказать – мелковата; кожа – белая и гладкая, тело – округлое. Одета она всегда превосходно. Волосы ее на три суна превышают рост и ниспадают на пол; они так красивы и ухожены, что сравниться с ней не может никто. И лицо ее тоже очень красиво; держится она с приятностью, говорить с ней – одно удовольствие.
Госпожа Сэндзи также невелика ростом, но очень стройна. Волосы ее красивы и очень ухожены, перекрывая рост на целый сяку. Словом, она так хороша, что в ее присутствии чувствуешь собственную неловкость. Стоит ей лишь появиться, как тут же ощущаешь неуверенность в себе. Когда задумываешься о том, какой должна быть женщина, то вспоминаешь о ней – так хороша она и сердцем своим, и речами.
Если я таким же образом продолжу рассуждать о своих знакомых, меня посчитают болтушкой. Уж лучше я не стану говорить о тех, кто меня окружает и заслуживает хотя бы малейшего упрека.
Госпожа Сайсе, дочь Китано, носящего третий ранг, – полновата, но очень ладно скроена и проницательна. Чем дольше наблюдаешь за ней, тем лучшее впечатление она производит по сравнению с первым взглядом. Она хороша собой, и на губах ее играет приятная улыбка. Хотя поначалу она кажется чересчур яркой, сердцем она мягка и приятна, чем и повергает в смущение.
Госпожа Косесе изящна и женственна – как плакучая ива во второй луне. Скроена она очень ладно, обхождением – восхитительна, но настолько застенчива, что не может решить, что у нее на уме, и при этом ведет себя как-то по-детски – смотреть не хочется. А если кто-то бессердечный сделает ей больно или же скажет о ней плохо, она принимает то близко к сердцу, теряется, и вид у нее такой беспомощный, как если бы жизнь на том кончалась.
Мия-но Найси также очень привлекательна. Рост ее точно такой, какой нужно. Она выглядит особенно хорошо, когда сидит, и облик ее несет на себе отпечаток времени нынешнего. Нельзя сказать, что только какая-то ее черта привлекательна, но вся она – сама свежесть, черты лица – правильные, а белизной кожи, оттеняемой чернотой волос, она превосходит других. Форма головы, волосы, лоб создают вкупе впечатление красоты и чрезвычайного обаяния. Она естественна, добра сердцем, не дает повода к недоверию и во всем может служить примером для подражания. Манерности и притворства в ней нет.
Госпожа Сикибу приходится ей младшей сестрой. Она слишком полна. Кожа ее выделяется белизной, а черты лица – весьма правильные. Волосы красивы – будто покрыты лаком, однако, видимо, не столько длинны, поскольку ко двору она является в парике. Ее чуть полноватое сложение производит весьма благоприятное впечатление. Глаза и лоб – особенно красивы, а улыбка исполнена обаяния.
Из молодых дам почитаются красивыми Кодаю и Гэнсикибу. Кодаю – невелика ростом и обладает внешностью во вкусе дня нынешнего; волосы у нее – будто покрыты лаком. Раньше, правда, они были еще гуще и превышали рост на целый сяку, но теперь поредели. Лицо ее – с острыми чертами и очень привлекательно. Внешность ее такова, что изъяна не сыщешь.
Рост Гэнсикибу – ровно такой, какой нужен; она стройна, черты лица – правильны. Чем дольше смотришь на нее, тем более красивой она кажется. Наружность Гэнсикибу так приятна и свежа, что хочется назвать ее девушкой.
Кохеэ и Сени также отличаются свежестью. Мало кто из придворных обошел этих молодых дам своим вниманием. И хотя некоторые не слишком заботятся о тайне, но все же такие дела устраиваются в местах недоступных для сторонних глаз, и потому они остаются втуне.
Мияги-но Дзидзю обладала тонкой красотой. Она была мала ростом, стройна и всякий хотел бы, чтобы она оставалась девочкой. Но она посчитала, что стала стара, ушла в монахини, и след ее потерялся. Волосы ее доставали пола, но в последний раз, когда я ее видела во дворце, она их безжалостно обрезала. Лицо ее тоже было прекрасно.
Есть такая женщина – Госэти-но Бэн. Говорят, что ее удочерил и воспитал тюнагон Тайра Корэнака. Такие лица можно видеть на картинках – широкий лоб и узкие глаза. Выделить в них что-то особое – трудно. Кожа у нее – очень белая, руки и кисти – очень красивые, но ее густейшие волосы, которые превышали рост на целый сяку в ту весну, когда я впервые встретила ее, теперь не те – как будто кто-то нарочно проредил их. Но все же следы былой красоты остались – ее волосы и сейчас достигают пола.
Волосы Кома также были очень длинны в свое время. Когда-то она блистала красотой, но теперь постарела и живет затворницей.
Я говорила о внешности – не о душе. А это совсем другое дело. Каждый устроен по-своему, и нет человека, который был бы законченным злодеем. Нет и таких, кто сочетал бы в себе все достоинства: красоту, сдержанность, ум, вкус и верность. Каждый хорош по-своему и трудно сказать, кто же действительно лучше. Впрочем, говорить так – значило бы брать на себя слишком большую смелость.
Слышала я, что некая госпожа Тюдзе служит у Сэнси, великой жрицы храма Камо. Так вот – один человек раздобыл написанное ею письмо и доверительно показал мне. Оно оказалось весьма нескромным. Тюдзе полагает, что только она сама знает всему цену, глубина ее чувств – не имеет подобия, а остальные – бездушны и нечувствительны. Прочтя письмо, я пришла в недоумение и даже рассердилась. В общем, как говорят люди низкие, она мне плюнула в душу. В письме, между прочим, говорилось: «А уж что до стихов, так большего знатока, чем Сэнси, и представить себе нельзя. Только у нее такой дар распознавать людей, из которых может выйти толк». Может быть, она и права, но если она имеет в виду окружающих ее дам, то отчего тогда они слагают так мало достойных стихов? Конечно, Сэнси – женщина незаурядная и вкус у нее – отменный. Но если сравнить тамошних дам с дамами из государева дворца, которых я вижу каждый день, то вряд ли можно сказать, что наши – хуже. Мало кто посещает Сэнси. Когда я бывала там – полюбоваться чудесной луной или же восхитительным рассветом, насладиться цветами или же пением кукушки – всякий раз я отмечала, как тонко она чувствует красоту. Само же место расположено вдали от дорог и отмечено таинственностью. Ничто суетное не отвлекает тамошних обитателей. У нас же все время что-то происходит – то государыня посещает государя, а то приезжает Митинага и проводит здесь ночь Поэтому дворец Сэнси сам собой становится средоточием вкуса, а там, где льются изящные стихи, – не остается места для суесловия. Я – словно поваленное дерево, погружающееся в топь все глубже и глубже. Но если бы я жила при дворе Сэнси и мне бы встретился незнакомый мужчина и мы бы обменялись бы стихами, никто бы не назвал меня там легкомысленной. Там я могла бы отдохнуть душой и быть сама собой. А что уж говорить о молодых наших дамах, которым нечего стесняться их внешности и лет! Каждая из них могла бы проявить себя, стихами и вкусом вряд ли уступая дамам Сэнси. Здесь, во дворце, не живут наложницы и младшие жены государя, которые бы соперничали друг с другом с утра до ночи; нет и посторонних дам, кто бы мог бросить нам вызов. А потому всем нам – и мужчинам и женщинам – не хватает чувства соперничества – мы стали слишком беззаботны. Нрав же государыни таков, что она не одобряет малейшего легкомыслия, и потому дамы, которые не хотят заслужить упреков, предпочитают не показываться на людях. Есть, разумеется, среди нас и иные – они ведут себя вольно, не стесняясь себя и не опасаясь, что имена их станут предметом для пересудов. И вот с такими-то женщинами мчжчины легко вступают в разговор. При этом одних они считают беспутными, а других – погребенными во дворце заживо. Дамы из семей высшей и средней руки, бывает, заходят слишком далеко, и им остается только хвастаться своим происхождением. Разумеется, они не могут служить украшением двора государыни и являют собой поистине печальное зрелище. Я говорила о том, что есть дурного при дворе, но если брать каждую даму в отдельности, то не скажешь, кто лучше, а кто хуже – просто все разные. Скажу так: если человек хорош в чем-то, в чем-то он и плох. Разумеется, совсем не к лицу, когда молодая дама ведет себя чересчур серьезно, а дамы, занимающие высокое положение, предаются шалостям. Но все же мне бы хотелось, чтобы двор государыни не был столь безрадостен. Сама государыня изысканна и утонченна во всем, но она чересчур сдержанна, чтобы упрекать кого-либо; видно, она полагает, что если она и станет делать замечания, то всегда найдется т