Анархия! Но никаких законов не нарушать. На Горящем Человеке не разрешена выдача наличных! Но вынь да положи сто с лишним долларов за вход. Давайте все взорвем! Но нельзя иметь никакого оружия и взрывчатки… так как это будет нарушением тщательно разработанных законов нашей анархии. Делайте коктейли Молотова! Но даже не смейте шутить на тему их применения.
Мне такое вранье не по нутру. Что я здесь делаю? Кто они — эти дилетанты? И тут меня словно лбом об стену. Я вдруг понимаю, кто они. И я понимаю, что это такое. Горящий Человек — это место, куда со всех скучнейших ярмарок Ренессанса[101] мира в межсезонье устремляются все эти зубрилы-девственники. Это те, кто могут расхаживать с мечами так, будто это элементы костюма, но испугаются, стоит достать настоящий автоматический нож. Это те, кто могут (и такое фактически случилось с моим соседом по комнате) вызвать вас на «поединок на мечах» с тренировочными мячами из бамбука и в нарушение правил зарыдать или просто заплакать, получив палкой по затылку.
«Кто тебя просил бить по-настоящему!» Ну а здесь — вот они, подбадривают тех, кто бросает взрывчатку в деревянного клоуна, и, считая себя проповедниками анархизма, носят ножи на поясе и ждут большого взрыва и костра высотой с пятиэтажный дом. Но на следующий день после костра они уедут назад в Сан-Франциско, чтобы выступать против той или иной войны. Подростки-переростки, которые так и не поняли, что игрушки — для игры, а оружие — для убийства и что в реальном мире для развлечений не пользуются коктейлями Молотова… как и в реальной анархии. Они стенают по поводу «гадкого американца»[102]. Но что может быть более отвратительным проявлением вульгарного потакания своим желаниям, нежели метание коктейлей Молотова ради развлечения. Это неудачники от истории. Я здорово их ненавижу. Но не настолько, насколько они — Рональда Мак-Дональда. Они хотят, чтобы Рональд умер, но не раньше, чем помучается.
У меня состоялся краткий разговор с ведущим семинара, который сообщает мне, что завтрашней мишенью станет Папа Римский, а послезавтра — Билл Бакнер[103].
Опять бродим без цели. Проходим несколько мест, где вовсю танцуют. Что бы там ни было, здесь — неплохо. Что-то типа центральной аллеи на ярмарке штата в момент, когда вы на «кислоте», которую, между прочим, мои сопровождающие, несмотря на то, что они весьма энергично «поливали» употребление мной пива, позорно не смогли достать. Вообще никаких наркотиков. По правде, я думаю, они даже и не пытались.
В конце концов мы возвращаемся назад в лагерь. Я забираюсь в Детскую Неожиданность и засыпаю, быстро и крепко. Я сплю как убитый. Как младенец. Как убитый младенец. В окружении хиппи.
День второй и прибытие Джеймса,
Грибного человека
В пустыне все просыпаются почти в одно и то же время из-за моментального увеличения температуры воздуха, как только солнце встает из-за горизонта. Затем каждый с ленцой ищет тень, чтобы попить воды, поболтать и раскрасить себя хной или поесть сосисок или что-нибудь еще.
И так до тех пор, пока солнце вновь не зайдет. Тогда всем снова можно еще раз повеселиться. Я пользуюсь этим временем, чтобы написать разную фигню, включая письмо, угрожающее смертью редактору, направившему меня сюда, и письмо Кристоферу, в котором я сообщаю ему, что круто здесь было всего лишь на семнадцать баков и что я мечтаю, бог даст, получить оставшиеся шестьсот или около того и съездить в круиз в Мексику или по-настоящему отдохнуть в каком-нибудь другом стоящем месте.
Но тут я замечаю, что на Горящем Человеке отсутствуют насекомые. Вчера я повесил мешок для мусора на антенну Внезапно Гудящей Детской Неожиданности, и он быстро наполнился бамбуковой кожурой, обертками от сушеного мяса, пивными бутылками и всяким другим дерьмом. Буря, пронесшаяся по лагерю как-то ночью, сорвала мешок с антенны и бросила его, открыв, на дне высохшего озера. Мне просто неохота нести его назад. Поэтому он лежит там… три дня. И никто его не тронул. Ни одно из животных. Ни еноты. Ни муравьи. Даже насекомые слишком разумны, чтобы забираться сюда, в это проклятое место.
Я пишу эти слова и слышу, как кто-то произносит мое имя в ближайшей солнцезащитной конструкции.
Отрываю глаза от бумаги и вижу, как один из моих товарищей указывает на меня угрюмого вида парню с бритой головой и впалыми глазами. Не похоже, что он из стражей закона, поэтому я не убегаю. Он подходит ко мне и представляется с тяжелым английским акцентом:
— Джейсон? Меня зовут Джонс. Мне сказали, что вы, возможно, захотите купить у меня немного грибов.
На самом деле до этого я никогда нс имел дела с грибами, поэтому не разбираюсь в том, сколько нужно покупать и сколько это может стоить. Но Джеймс выглядит очень близким по духу и добродушным, к тому же он под воздействием своего собственного продукта. За сорок долларов я получаю от пего довольно увесистую сумку психоделических грибов.
— Сколько мне из этого принять? — спрашиваю я Джеймса.
— Ну, — говорит он, открывая сумку и начиная отделять ножки от чего-то там еще. — Я бы принял для начала вот столько, а затем, как обычно, добавлял бы по щепотке по мере надобности.
Но это же прекрасный совет, Джейми, друг мой. Джеймс пожимает мне руку и удаляется. А друзья смотрят на меня со смесью удивления и предвкушения чего-то недоброго. А мне плевать на этих трезвенников…
Тем более что я все равно устал от сушеной говядины… сегодня у меня на завтрак грибы.
Как только я начинаю запихивать эту гадость в рот, вокруг меня раздаются и многократно повторяются фразы: «Ох, черт!» и «Ну, дает!». И куда уж тут «добавлять по щепотке», я съедаю всю эту страшную массу. Небольшое замечание для тех, кто никогда не пробовал волшебных грибов: они на вкус абсолютно точно соответствуют тому, чем являются, то есть грибами, выросшими на коровьем навозе на пастбище в Сиэтле.
Сегодня круто прохладней в метеорологическом смысле, по крайней мере по сравнению со вчерашним днем. Поэтому мы всем лагерем решаем пойти погулять. По поводу наркотических путешествий в пустыне Невады было рассказано немало историй, и вы, возможно, способны представить себе то невротическое сумасшествие под названием «восприятие есть реальность», которое бродило по моей хрупкой душе. Для краткости я ознакомлю вас только с тезисами:
• После битого часа гогота, напоминающего вой Банши, я, клянусь Господом нашим, вижу океан. Я знаю, что мы находимся далеко в пустыне и по крайней мере на полторы тысячи километров вокруг нет даже лужи.
Но, черт побери, вода есть. И я не только вижу этот океан, но вот там — какой-то порт Новой Англии. Выглядит как Глостер, штат Массачусетс. Мои друзья относятся к моему сообщению с пониманием и спокойствием.
•Мне кажется, что все мы живем сейчас внутри самой великой картины Сальвадора Дали и жили там всю свою жизнь. По всей вероятности, господин Дали все еще очень с нами, но в другой плоскости, а мы — фигуры на картине, которую рассматривают и оценивают в музее строгие поклонники его таланта в другое время.
•Мне кажется, что я всегда хотел попробовать человеческого мяса. Хоть раз. Но я всегда расстраиваюсь оттого, что пугаюсь в последнюю минуту, когда возникает такая возможность.
•Эта группа для меня очень медленна, и мне нужно побыть одному. Поэтому я откалываюсь от группы и рву задницу прямо в пустыню, поскольку мне только что показалось, будто я Иисус и мне нужно поговорить с Папой.
•В конце концов я почему-то оказываюсь в палатке совершенно незнакомого мне человека, причем будучи без штанов.
Последний пункт довольно похож на ключ к разгадке. Я не понимаю, каким образом я очутился в палатке этого человека, и я не знаю, в какой момент или даже как потерял штаны. Неожиданно я почувствовал себя довольно благодарным правилу, запрещающему иметь огнестрельное оружие на Большом ГЧ, и христианской доброте и терпению того парня, который обнаружил совершенно незнакомого человека, кайфующего на высоте полета воздушного змея, сидящим без штанов в его палатке и обматывающим себя туалетной бумагой.
Мне кажется, что изначальным моим планом было использовать туалетную бумагу вместо штанов (смешное в том, что здесь никто даже не посмотрел бы на меня во второй раз). Но этот парень был настолько добр, что дал мне шорты, но с условием, что я верну, должно быть, очень необходимую ему туалетную бумагу.
— И, нет… пожалуйста, не беспокойтесь. Не нужно сворачивать ее в рулон обратно.
Каким-то образом я нахожу дорогу назад в свой лагерь, но оказываюсь в замешательстве, оттого что для определения моего местонахождения абсолютно никого послано не было.
— Мы были уверены, что ты в конце концов вернешься. А кроме того, ты сказал, что если кто-нибудь попытается следовать за тобой, то ты съешь его вместо кебаба.
Это звучит правдоподобно, поэтому я немедля забираюсь в Детскую Неожиданность и засыпаю в ожидании прихода ночи.
День Горения
Такой же сердитый и разочарованный, как и до сих пор, я вовсю стараюсь сохранить открытость ума. Помимо всего прочего, здесь должно быть развлечений на семьсот долларов, которые я должен испытать. И если существует какая-либо возможность, чтобы так было, то я воспользуюсь этим.
День третий начинается и продолжается обычным образом. Все просыпаются от неожиданной жары. Люди двигаются медленно, как ленивцы. Так перемещаются те, кто делает это только в силу необходимости, чаще всего связанной с походом в туалет. Ах да — туалет. И мы идем туда.
Что означает помочиться или, скажем,
опорожниться в Горящем Человеке
Печально — в лучшем случае. Ужасно — при нормальном ходе вещей. Наполнено миазмами. Вот какой расклад. По всей обширной территории Большого ГЧ есть бросающиеся в глаза ряды светло-синих биотуалетов, многие из которых предназначены также определять границы учрежденных улиц или периметры кварталов, которые были размечены организаторами этой анархии.