— «Актер, ранее известный под именем Джером». Мне это нравится. Может, и эмблему какую?
— Пожалуй, средний палец большой величины…
— Да-а, такой, твою мать, средний палец в сто карат. Мне нравится. Круто. Ну а теперь к делу.
— Так ты меня не попрешь пинком под зад?
— Все в порядке. Ты спас свою задницу этой эмблемой. А кроме того, этот бизнес приносит гораздо больше, чем ответы на звонки для какого-то дурацкого доктора.
— Могу себе представить.
— Итак, тебе — Селесту, одиннадцать часов, послезавтра. Давай свой адрес.
Я дал. Почему бы и нет? Или он убьет меня, или нет. А что еще прикажете мне делать? Кроме того, все во имя Дела. По крайней мере, это то, в чем я постоянно убеждал себя в этот вечер каждый раз, когда слышал какой-нибудь звук у двери.
На следующий день фотограф, нанятый Паоло для съемки, разбудила меня телефонным звонком. Она казалась достаточно приятной, но было ясно, что это нетипичное для нее задание. Ее сильной стороной была реклама для компьютерных журналов. Она чувствовала себя так же неуютно, как и я, но по другим причинам.
— Я действительно не знаю, чего они хотят. И я не могу понять этого парня, Паоло. Я уяснила только, что они хотят несколько фотографий — вашу и вашей подруги на заправочной станции, когда вы заливаете бензин, а она смотрит на вас в зеркало заднего вида.
А потом — вдвоем во взаимодействии.
Я не имею представления, читала ли она рассказ или просто чувствовала себя неуверенно. Но, кажется, она смотрела на меня с надеждой на ясность, хотя все, что я могу сделать для нее, — это только предостеречь.
— Все, что я могу вам сказать, так это то, что я ненавижу, когда меня фотографируют. Я имею в виду, что я действительно ненавижу это. Меня это травмирует. Я пускал в ход кулаки, когда кто-то наводил на меня объектив. Поэтому дело будет нелегким для каждого из нас. Не торопитесь, будьте терпеливы и говорите конкретно, что вы хотите, чтобы я сделал, и, я надеюсь, все пойдет хорошо.
Она обнадеживает меня, а через несколько часов я и сам чувствую, что все каким-нибудь образом да получится.
Моя уверенность оказалась краткосрочной. Дела начали складываться действительно чертовски саttivо, начиная с семи утра следующего утра, когда фотограф позвонила мне.
— Ммм-алло?
— Джейсон, это — Диана, фотограф.
— Хммм-ммм.
— Сейчас в городе происходит нечто, что попадет в экстренные новости. Я должна там поработать.
Я буду у вас только через пару часов. Около двух-трех часов дня.
Приступ страха начался еще до того, как трубка легла на место.
Звездочка 69[132] не работает. Я набираю ее домашний номер, но она уже ушла. Дерьмо. Все не так… этого не может быть.
Ломаю таблетку Ксанакса пополам и открываю пиво. Звоню в «Неотложные случаи», но там только гудки. Я не удивлен. Разрушитель Джи не похож на парня, встающего рано. Я в полной заднице. Единственный план, который могу сформулировать для себя, — просто сидеть здесь, пить пиво, ждать, пока дерьмо не попадет на вращающийся вентилятор, и надеяться, что мне удастся быстро увернуться от вонючего тумана, который в результате этого получится.
В 11.17 раздается стук в дверь. То, что стоит передо мной, когда я открываю дверь, лучше всего назвать копией с копии с копии с копии фотографии, которую я видел на сайте в Интернете, когда щелкнул «мышкой» по слову «Селеста». А под копией я подразумеваю черно-белый вариант, который вы получаете за семь центов в «Кинко».
Эта копия настолько далека от оригинала, что между ними трудно найти какую-нибудь связь.
У Селесты по меньшей мере недостает одного зуба, как успеваю разглядеть, спереди. Состояние кожи лица такое, какое вы сможете найти, только просматривая показ слайдов восьмисортной рекламы секс-услуг. Там перед вами предстают жертвы герпеса, сифилиса и других вещей, для коих ваша слизистая сможет послужить роскошным ложем. А теперь все остальное. Да, у нее очень большие груди. Можно даже сказать, они огромные. Но то, что в них есть привлекательного, сводится на нет тем фактом, что, несмотря на свою величину, они не могут превзойти по размеру ее живот, который, в свою очередь, не может не затмить бедра. Я просто находился где-то между замешательством и отвращением. Она жевала резинку, а после того как она пожала плечами, как бы говоря: «Ты собираешься меня впустить или что?», изо рта выдулся пузырь, который по мере увеличения в размере начинал выступать вбок в том месте, где должен был находиться ее передний зуб.
— Селеста? — открыто спросил я.
Возможно, это была ошибка. Вероятно, девушке с той фотографии позвонили из «Пентхауса» или еще откуда-то в этом же роде, и ей нужно было срочно бежать, а вместо себя она послала сводную сестру, только что вернувшуюся после того, как в течение двух лет по заданию Корпуса Мира опа чистила сортиры в лепрозории, и у неe еще нe было возможности даже принять душ.
— Это я, милый. Ну, когда мы начнем веселье? — произносит она, присвистывая па слове «веселье».
Будь проклят этот Фотошоп па веки вечные.
Обычно мне трудно вести себя грубо. Но, позавтракав Ксанаксом с пивом и находясь в том особом состоянии опьянения, в которое попадает человек, переживший несколько приступов страха до обеда, я сделал шаг на площадку и закрыл за собой дверь.
— Послушай, я действительно не знаю, как объяснить тебе, но ничего не выйдет. Это фотосъемка для журнала, а ты… ты вовсе не выглядишь как на фотографии, которую я видел. Не пойми меня неправильно… Ты выглядишь замечательно. Но ты не та, которая мне нужна для фотосъемки.
— Все в порядке, солнышко. Отдай мне мои пять сотен, и я уже ушла.
— Твои пять сотен чего?
— Долларов. Джи сказал мне, что это на пару часов… значит, пятьсот. Ему половина, и мне половина.
— Да, это на самом деле должно было быть на пару часов, но… ну, ты не выглядишь надлежащим образом.
— Ну и что, мне все равно нужно… положено заплатить Джи.
Приступы страха следуют один за другим удивительно быстро: через каждые четыре-пять секунд. Мое сердце похоже на гранату с выдернутой чекой, перед тем как ее положат в цилиндр миксера для краски.
— Хорошо, послушай, — произнес я, вытаскивая бумажник. — Вот твои двести пятьдесят. Это для тебя. А я позвоню… Джи… и все с ним улажу.
Она выдула еще один скошенный пузырь, дала ему лопнуть у покрытых герпесом губ, и громко всосала его назад. Взяв деньги, она засунула их за вырез блузки и, медленно оглядев меня с головы до пят, рассмеялась:
— Это ты собираешься все уладить с ним? Хотела бы я на это взглянуть. — И пошла по лестнице.
— Извини за недоразумение, — сказал я более себе, нежели ей.
— Брось ты, дурачок. Я отваливаю…
Одиннадцать часов двадцать девять минут. Набираю номер.
— «Эскорт в неотложных случаях».
— Эй, уф… Фу… Джером, как тебя называть? Разбиватель? Раз…
Зови меня Джи. Как дела? Что эта сучка? Опоздала?
— Нет, Джи. Ну конечно, опоздала немного, но не в этом проблема.
— А что, есть проблема? — Тон его голоса неожиданно сменился па волнующе-спокойный.
— Да. Она ничуть не напоминает фотографии на твоем сайте.
— Это неправда. Не ври мне, брат. Она немножко похожа на тс фотографии.
— Мне нужна еще девушка.
— Еще девушка? Я не думаю, что Селеста будет заниматься этим лесбиянством. Дай-ка ей трубку.
— Девушку не в смысле еще одну девушку дополнительно, а в смысле другую девушку вместо.
— Дай Селесте трубку.
— Ее здесь нет. Я ее отослал назад.
— Отослал назад? Это не «Нордстром»[133], мать твою. Здесь нельзя просто отослать любое дерьмо назад, сказав, что не подходит.
— Но она не подходит. Она не смогла протиснуть свою толстую задницу в дверь.
— А я тебе говорил, что у нее чертовски хорошая задница. И куда она пошла?
— Я не знаю. Но мне кажется, что ей следует сходить в бесплатную клинику.
— Ну да, у нее прыщи… А что девочке делать?
— Послушай, Джи, мне нужна твоя помощь. Ты должен достать мне девушку. Симпатичную девушку. Симпатичную — значит стройную, с пропорциональным весом. То есть она должна быть только на четверть в ширину от своей длины. Вот ключ: мой рост — сто пятьдесят шесть сантиметров, вес семьдесят девять с половиной килограмм. Она не может весить больше меня, особенно если она на пятнадцать сантиметров ниже меня. А такого роста она и должна быть. У нее должны быть все зубы. У нее должны быть настоящие густые волосы. И она должна выглядеть так, будто ей девятнадцать. И у нее не должно быть чертовски хорошей задницы или чего-либо еще чертовски хорошего. И она нужна мне здесь приблизительно через час.
— Ты заплатил Селесте?
— Я дал ей двести пятьдесят. Она просила пятьсот, но это слишком. Был обман в рекламе. Ну, ты понимаешь. Это бизнес. Я уверен, что ты понимаешь.
Я сам не верил тому, что я говорил, и пытался остановиться. Но из меня просто лилось.
Мне стало понятно, как влияет на человека крайне высокое давление. И пока я говорил все это тоном крутого парня, я напугал себя вконец.
Я представлял себе Самуэля Л. Джексона[134], одетого в черный костюм и галстук, который приезжает, чтобы застрелить меня после того, как он прочтет страшные отрывки из Библии.
— Ты мне ничего не должен, Джи. Я знаю это. Просто я попал в переплет и думаю, что ты сможешь меня выручить. Если ты сделаешь это, то я отплачу тебе добром.
— Могу поспорить на твою задницу, что тебе придется отплатить мне добром. Да, я смогу помочь тебе, но это будет тебе стоить.
Мне не хотелось, но я обязан был спросить:
— Сколько?
— Тысячу.
У меня не осталось сил бороться. Никаких. Ну, может быть, чуть-чуть.
— О’кей. Тысяча. Но больше ничего. Никакой почасовой оплаты. И если у нее будет что-нибудь не так, то никаких денег. Она не получит ничего. Никаких двухсот пятидесяти. Ничего. У меня больше не остается времени, чтобы тратить его впустую.