– Ну, ты и идиотка, – приласкала меня сегодня Кэт. – Зачем сказала о'кей?
– С ним невозможно спорить, – сказала я.
– Надо учиться! – заорала Кэт. – Иначе он сядет на шею и примется погонять.
– Надо как-то умненько, – заметила Юлька.
– Да-да, – подхватила я, – очень хорошее слово «умненько». Знаешь-как?
– Нет, прости, – ответила Юлька. – Но я подумаю.
– Звук выключи, да и все, – посоветовал Тим. – Ты ж обещала телефон не выключать. А звук не выключать не обещала.
– Он же все равно будет звонить. Я буду видеть его звонки. И он будет знать, что я вижу.
– Подумаешь! – закатил глаза Тим. – Перезваниваешь часа через четыре и говоришь: «Ой, вы звонили?»
– А он к тому времени, – подхватила Кэт, – или уже забыл, чего было надо, или понял, что идея дрянь.
– Да, – кивнул Тим, – и инцидент исчерпан. Вуаля!
Завтра буду проводить ходовые испытания.
А вообще мы, конечно, собирались сегодня не для того, чтобы мыть кости Бенито. Просто к слову пришлось. Мы-то в отличие от него идиотскими идеями не маялись, а просто расслаблялись. Нет, не напились, хотя Кэт предлагала. Погуляли, потрепались, потусились у Тима. И вспомнили, как когда-то любили играть в «Я хочу».
– Я хочу поменять мебель, – начала я.
– Фу, – скривилась Кэт, – это скучно.
– Хорошо, валяй ты.
– Я хочу поменять пол, – сказала Кэт.
Все захохотали. Это тоже было скучно. Потому что повторялось с периодичностью раз в квартал. Кэт все время хочет сменить пол. Потому что работает с мужиками, а те ее ни во что не ставят. Точнее, пытаются ни во что не ставить, но Кэт бьется не на жизнь, а на смерть с ними, и в итоге им приходится признать, что женщина-тоже человек. По крайней мере, в лице Кэт.
– А я хочу эмигрировать, – промямлила Юлька.
– Оп-па! – вскинулась Кэт. – Что за дела? Мы что-то пропустили?
– Да ладно тебе, – сказала я. – Человек просто устал. Ему надо в отпуск. Отвянь.
– А я хочу научиться танцевать танго.
Мы втроем дружно уставились на Тима.
– Что? – сказала Кэт. – Танго?
Мы переглянулись.
– Предатель, – плачущим голосом сообщила ему Юлька.
– Кто она? – спросила я.
– Почему сразу «она»? – отбивался Тим.
– А с другой стороны, – промямлила Юлька, – он же не может всю жизнь просто дружить с нами.
– Вот! – заорал Тим. – Вот она, истина! Имею право!
Конечно, он имеет право… Но как-то вот… грустновато… Теряем лучших людей… А что, если он вообще женится???!!! Пропадем ведь.
18 октября, воскресенье. Мама заключила, что это просто какой-то ужас.
– Вы как малые дети, никак не повзрослеете.
Вот и пойми ее: то говорит, что взрослеть-это последнее дело, то наоборот. Я ей так и сказала. А она мне на это:
– Всему должна быть мера.
А потом начала выспрашивать про Тимкину новую подругу. А я сама ничего не знаю. Он так и не рассказал ничего.
В общем-то понятно. Тим прав-имеет право на личную жизнь. Вот если бы у меня был свой корыстный интерес к его личной жизни… Но у меня нет. Что, кстати, очень странно, потому что Тим-парень хоть куда.
Любая бы постаралась его заграбастать. Любая, но не мы. Никто из нас троих за все эти годы ни разу не покусился на него. У меня даже и в мыслях ни разу не было. Интересно, а у девчонок? Надо бы спросить. Но даю девяносто девять против одного, что они тоже о Тиме не помышляли. Почему так?
У меня лично ни разу не было никакого адреналинового выброса по поводу Тима. Ну или что там бродит в организме, когда на тебя обрушивается чуйство? Когда торкает, трясет, екает, дрожит и замирает?
Все-таки это химия. Я имею в виду любовь. А когда ты встречаешь какого-нибудь замечательного мэна и думаешь: «Ой, он мне срочно нужен для совместной и долгой жизни»-и начинаешь кружить около него в надежде добиться взаимности-это всего лишь процесс по его приватизации. Я не хочу прожить жизнь рядом с человеком, которого пришлось приватизировать. За последние семь лет у меня было два серьезных романа, и оба на базе банальной приватизации. Оба закончились ничем. Потому что мне все время было как-то не по себе.
Наверное, я хочу химию.
И поэтому я одна.
Ведь химия должна обрушиться на тебя ниоткуда. Обрушиться и поглотить целиком. А такие вещи каждый день не происходят. Иначе бы человечество все время находилось в состоянии хаоса. Короче, после двух провальных попыток устроить свою жизнь по принципу «сделай-все-сам» я решила ждать озарения. Иногда, правда, прихватывает ужас: а что, если оно так и не наступит?!
19октября, понедельник. Гип-гип, ура! Ура! Ура! Отменили приказ по униформе!
А перед этим, по разведданным Милы, произошел грандиозный скандал в кабинете гендиректора между генеральным и Беном. О чем говорили, слышно не было, но беседа шла на таких повышенных тонах, что Бен в результате сорвал себе голос и сегодня после обеда отбыл домой, отходить.
Завтра надену оранжевое. И пусть оно совсем мне не к лицу!!!
20октября, вторник. Оранжевое произвело фурор. Даже гендир сказал пару слов. Хотя это скорее было не о том, как я выгляжу…
– Вижу, дела идут на поправку, – бросил он, проходя мимо меня в холле третьего этажа.
Я непонимающе уставилась на него.
– Я имею в виду отмену траура, – сказал он и подмигнул.
Уважаю.
А шеф мой сегодня опять дома. И делать мне опять абсолютно нечего. Пожаловалась на это Тиму. Кэт звонить не стала, потому что у той квартальные отчеты и она будет рычать.
– Займись чем-нибудь своим, – посоветовал Тим.
А чем? Висеть в Интернете и читать все подряд-надоело. А что еще я могу делать?
И тут я задумалась. Постойте, это что же получается? Что у меня совсем ничего нет в жизни? Я взволновалась. Так-так, спокойно. Чем-то же заняты мои дни. Не только же работой!
Я быстренько провела инвентаризацию последних нескольких недель. И что оказалось? Ужас. В свободное от работы на Бена время я совсем ничем не занята. Ну, кроме того, чтобы трындеть с друзьями, смотреть телик, читать книжки и без толку слоняться по городу.
И все? А вклад в мировую цивилизацию? Ну ладно, не открытие ДНК или мобильного телефона, но хоть что-то… И мне уже тридцать три.
Так не годится. Надо что-то делать.
21 октября, среда. Явился Бен. Завалил работой. Идиотской, как всегда, но хорошо, хоть не оставил времени для того, чтобы переживать по поводу своей никчемности.
Он там что-то в глубинах своего кабинета кропает. Нечто монументальное. Боюсь, изобретает учетную политику. У нас, конечно, она уже есть-такой толстенный приказ с кучей приложений, но ведь Бена это все не устраивает. Больше всего его бесит раздел о налогообложении прибыли.
– Почему так?! – вопит он по поводу каждого пункта.
– Потому что так в законодательстве, – кротко отвечаю ему я.
– В каком это таком законодательстве? – вопрошает он.
– В законодательстве той страны, где мы живем, – говорю я.
– Отвратительное законодательство! – визжит Бен.
– Какое есть, – бормочу я.
– Меня оно не устраивает, – заявляет Бен, утомленно откидываясь на спинку кресла.
Меня тоже, но я не жужжу. А вот он, боюсь, намеревается заняться нашим законодательством вплотную.
26 октября, понедельник. Сегодня перед обедом позвонила Кэт.
– Мне предложили работу, – сообщила она.
– Правда? Будешь уходить? – поинтересовалась я.
Кэт мечтает уйти со своей работы уже лет пять. И не уходит. Не потому, что боится-Кэт ничего не боится. Просто… а вообще-то я не знаю почему. Я бы на ее месте бежала бы из этого сумасшедшего дома без оглядки.
Кэт у нас начальник планового отдела в порту. Продолжать? Думаю, не стоит. Думаю, и так все всем ясно. Работа из серии «мало не покажется». Но похоже, Кэт это бодрит. Иначе почему бы она там долго торчала?
– Нет, – ответила мне Кэт. – Не буду.
Ну а что я вам говорила?
– Только не надо думать, что ты знаешь почему, – продолжала Кэт. – Совсем не из-за того, что я балдею от своей работы.
Черт, как у нее это получается? Просто чтец мыслей. Ей бы на сцену-денег бы загребала немерено.
– Ладно, – сказала я. – Глотаю свои догадки вместе с чаем. Рассказывай.
– Потому что та дура… – начала Кэт.
– Дура у нас сегодня кто? – уточнила я.
– Эйчар из той конторы, что предлагает мне работу, – буркнула Кэт. – Так вот эта дура, представляешь, подбирает кадры по гороскопу. Спрашивает: а вы кто по гороскопу? Я ей отвечаю: в смысле по знаку Зодиака? А она мне: ну да. Я ей: Лев. А она мне: о-о-о. Я ей: что «о»? – В голосе Кэт зазвучали злобные нотки.
Кэт на самом деле Лев. Причем такой, который двоих стоит.
– А она мне, – продолжала Кэт, – боюсь, ничего у нас не выйдет, потому что вы не будете совпадать с нашим директором.
– То есть сначала она предлагает работу, а потом говорит, что ничего у вас не выйдет?
Я и говорю: дура, – ответила Кэт.
– Прямо ей в лицо говоришь? – полюбопытствовала я.
– В общем, да. Только другими словами. Нелицеприятными. На что эта дура мне отвечает: мол, я же и говорю, что ничего у нас не выйдет.
А у меня все было по-прежнему. Сначала полдня сплошного безделья, а потом полдня-сплошного Бена.
Дня не проходит, чтобы он не заставил меня по-другому посмотреть на ту или иную грань английского языка. Вызывает сегодня и велит:
– Хочу встретиться с юристом.
– Угу, – киваю я. – С нашим?
– Нет, – морщится Бен. – С тем, который занимается моей рабочей визой.
Да? Я вот, например, не знала, что есть кто-то, кто занимается его рабочей визой.
Мила находит телефон, я звоню юристу, то бишь юристке, и договариваюсь на завтра, на вторую половину дня. В первой она не может, как я ни упрашиваю.
– У меня суд, – говорит она.
Я возвращаюсь к Бену и со скорбным лицом докладываю: