Когда дядя ушел, я позвонила Тоннору. Сказать правду, сердце мое беспокойно билось, пока я ждала ответа. Я ведь никогда еще не звонила незнакомым мужчинам такого типа. Поэтому решила быть поосторожнее. Оставлю дома письмо с его адресом и напишу, пусть ищут меня там, если в назначенный час я не вернусь домой, а себе в сумочку положу револьвер Яцека.
В трубке раздался низкий мужской голос. Я спросила, это ли пан Роберт Тоннор, и, получив утвердительный ответ, сказала:
— Простите, что не называю своей фамилии, так как она не имеет для вас значения, а я предпочитаю остаться неизвестной. Мне нужно с вами встретиться. У меня к вам дело, очень важное, можете мне поверить, и я прошу уделить мне несколько минут. Не смогли бы вы меня принять, ну, скажем, завтра утром?
Он, видимо, удивился, потому что спросил:
— А мы с вами знакомы?
— Нет.
— Может, я где-то вас видел?
— Мы с вами никогда не виделись.
— Так какое же вы можете иметь ко мне дело? Только предупреждаю заранее: если речь идет о пылесосах, галстуках или новом образце бритвы, то все это у меня уже есть.
Я чуть не засмеялась и сказала, что деньги здесь ни причем. Тогда он задумался и ответил, что завтра не будет иметь свободного времени. А вот сегодня в восемь сможет меня принять.
Другого выхода не было, и, чтобы скорее уладить дело бедной Гальшки, я согласилась.
Я выбрала черное платье, но никаких драгоценностей надевать на себя не стала (от такого типа можно ожидать всего). На мне было только обручальное кольцо и нитка жемчуга. Он в последнее время снова входит в моду. Затем написала письмо, нашла в ящике у Яцека револьвер, перекрестилась и вышла из дома.
Только бог один знает, что со мной может случиться…
Суббота
Расскажу все по порядку. Когда я вчера поднималась по лестнице в его квартиру, у меня дрожали коленки. На двери не было никакой таблички. Я перекрестилась и нажала кнопку звонка. Дверь открылась так быстро, что я даже испугалась. Передо мной стоял рослый плотный брюнет с проницательными серыми глазами. На нем был темно-синий костюм и черный галстук. (Может, он носит траур?) С виду вполне порядочный человек. Даже благородный. Мужчина посмотрел на меня внимательно и сказал:
— Пожалуйста. Я жду вас.
У него был довольно приятный голос. Подумать только, встретишь этакого где-то на улице или в кафе и даже понятия не будешь иметь, что это опасный шантажист.
— Я заберу у вас минут пять, не больше, — начала я и направилась было в комнату. Зачем бы мне действительно снимать меха. Однако этот наглец бесцеремонно взял меня за рукав и сказал:
— Сделайте одолжение, снимите меха, у меня здесь жарко, как бы вам потом не простудиться.
Ну, станешь ли с этим спорить? Страшный тип… Квартира у него небольшая, но приличная. Он указал мне на кресло, сам сел напротив.
— Так чем могу служить?
— Я приятельница Гальшки Корниловской… — начала я не очень уверенно.
Он слегка поднял брови и сказал:
— Очень приятно.
— Я бы не хотела, чтобы вы меня неправильно поняли. Я пришла объяснить вам нечто.
— Объяснить? Что именно?
— Это очень деликатное дело. Но поверьте, я умею хранить тайны. Поэтому, хоть вам и кажется, что Гальшка вас избегает, я хочу сказать вам, что это неправда. Она любит вас.
Я таки смогла произнести эти слова с глубоким убеждением. Но он как-то странно поморщился и ответил:
— Вполне возможно, уважаемая пани. Но это для меня не такая уж и новость.
Ну, наглости ему не занимать! Думает, если он так хорош и имеет такие холодные глаза, то все женщины должны души в нем не чаять, и находит это вполне естественным. Я с удовольствием бросила бы ему в лицо, что Гальшка ненавидит его. Однако пришлось держаться дипломатично.
— Тем лучше, что вы об этом знаете. Я тоже нисколько в этом не сомневаюсь, — сказала я, — Мы с ней близкие подруги. Но вы сами понимаете, что определенные обстоятельства мешают вашей любви. Признайтесь, что постоянная опасность отнюдь не способствует счастью.
— О какой опасности вы говорите? — спросил он почти иронически. — Я не из пугливых.
— Ах, да я же не о вас! Речь идет о Гальшке. Вы имеете… у вас есть ее письма. Я понимаю, они дороги вам как воспоминание о тех днях, когда началась ваша любовь. Это хоть кому понятно. Я и сама хотела бы сохранить такие письма. Даже и после того, как чувство угасло. Ведь так приятно иметь увековеченное на бумаге доказательство чьей-то преданности, чьи-то искренние любовные признания. Но, как вам известно, Гальшка — замужем. И опасения, что эти письма каким-то образом могут попасть в руки мужа, угнетает ее… Нет, не перебивайте меня! Я уверена, вы сами никогда бы такого не сделали, но, боже мой, их могут у вас похитить, вы можете их потерять, с вами может произойти какой-нибудь несчастный случай… Надо это учитывать. Тогда письма попадут в руки посторонних людей, и это может погубить жизнь женщины, которая вас любит.
Он улыбнулся, закурил сигарету и сел поудобнее. Я видела, что моя речь не произвела на него никакого впечатления. Неужели такой бессердечный?..
Но вот он непринужденно спросил:
— Если я правильно вас понял, вы хотите, чтобы я вернул Гальшке ее письма?
— Да. Умоляю вас, не откажите мне. Я понимаю, что нет оснований надеяться на особую любезность с вашей стороны. — Тут я улыбнулась ему так трогательно, как только могла: разве только бездушный пень устоит против такой улыбки. — Но прошу вас удовлетворить мою просьбу.
Он посмотрел на меня из-под опущенных век и тоже улыбнулся.
— Как раз наоборот. Как по мне, то вы имеете даже больше оснований, чтобы оказать вам и не такую любезность. Не понимаю только, почему Гальшка обращается ко мне через вас. Я, конечно, нисколько ее за это не упрекаю, потому что познакомиться с вами — немалое удовольствие. Но почему она не обратилась ко мне сама?
— Ах, разве вы не знаете, какая она чувствительная!.. Может, даже немного и истеричная, — добавила я после минутного размышления.
— Да и немного ли?
— Вы правы. Но вы не можете не понимать, что при таких обстоятельствах трудно быть спокойной.
— О боже, при каких еще обстоятельствах? — раздраженно поморщился он.
— Ну, когда каждую минуту тебе грозит беда.
— Это же смешно, — сказал он. — Можете передать своей приятельнице, что я верну ей эти письма.
Я не поверила своим ушам, но тут же мне пришло в голову, что это какое-то надувательство. Сейчас обещает, что отдаст, а как только Гальшка обратится к нему, наверняка поднимет ее на смех.
— Нет, простите, — ответила я твердо. — Моя приятельница просила, чтобы я забрала эти письма сама.
Он ничего не ответил. Встал, пошел к письменному столу и с минуту копался в бумагах. Когда вернулся, в руках у него была большая пачка писем.
— Вот, пожалуйста, — сказал он.
Я очень удивилась. К тому же не могла понять, почему этих писем так много. А пан Тоннор с улыбкой добавил:
— И еще я хотел бы вас попросить, чтобы вы уговорили свою приятельницу не писать мне больше. У меня много дел, и читать такую литературу не хватает времени.
— Как вас понимать?
— Да вы сами посмотрите. Там все, что хотите, вплоть до описаний природы. Пани Гальшка зря наделала вам хлопот. Ума не приложу, зачем это ей.
Я взяла письма. Несомненно, это была рука Гальшки. Я чувствовала себя так, будто совершила бог знает какую глупость. Мне даже слов не хватило. И пока я стояла так, сама не своя от стыда, этот человек совершенно неожиданно — я не успела даже отшатнуться — взял руками мою голову и поцеловал меня прямо в губы.
— Как вы смеете?! — воскликнула я и гневно посмотрела на него.
Но это был еще тот нахал. Он не только не смутился, но еще и сказал с усмешкой:
— Прошу прощения. Это с моей стороны было, так сказать, злоупотребление. Но должен признаться, что раскаяния я не ощущаю. Да и, наконец, вы сами виноваты.
Я была искренне возмущена.
— Вы… Вы… Это неслыханно! Я виновата!..
— Да, — ответил он спокойно. — И не просто виновны, а с умыслом. Сами подумайте. Под каким-то жалким предлогом вы приходите к молодому мужчине да еще и имеете красивое личико. Такие действия безнаказанно не проходят.
Я даже онемела, а он продолжал:
— Было бы даже нелюбезно с моей стороны, если бы я делал вид, что не понимаю ваших намерений. И если я чем-то и обязан Гальшке, то это, собственно, тем, что она прислала вас ко мне.
Я была вне себя от возмущения. Сначала хотела было сразу уйти, но не могла же я оставить его при мысли, что его подозрение справедливо! Это я-то должна прибегать к таким способам, чтобы познакомиться с еще одним мужчиной!
Автор дневника, на мой взгляд, ошибается относительно причин, которые ее к этому подтолкнули. Сознательным мотивом ее поступка, тем, что склонило ее пойти к п. Тоннору, было, разумеется, стремление спасти подругу. Однако подсознательно она, наверное, имела желание познакомиться с новым человеком, или, точнее говоря, с человеком из рода так называемых «опасных мужчин» или шалопаем. Я отнюдь не попрекаю этим п. Реновицкую и прошу ее не считать этот комментарий за проявление недоверия к ее словам. (Примечание Т. Д.-М.)
Когда я увидела, что мои заверения нисколько его не убедили, то решила детально передать ему мой разговор с Гальшкой. Пан Тоннор выслушал меня с большим интересом и, кажется, наконец поверил. Очень над всем этим смеялся и уверял меня, что никакой он не таинственный и коварный ловец женщин, Гальшку ничуть не любит и не может понять, зачем она затеяла всю эту интригу.
Он извинился за свои подозрения и так мило просил у меня прощения, что постепенно я перестала на него сердиться. Он рассказал мне кое-что, из чего я поняла, что не он преследует Гальшку, а скорее она его. (Ну и врушка же эта Гальшка! Я начинаю думать, что она посвятила меня в свои дела только для того, чтобы похвастаться передо мной. Или, может, просто Павел закатил ей сцену ревности. Не пойму, как это можно увлечься этим Павелом. А впрочем, для нее и он слишком хорош.)