— Царь Итаки, Джанте, Кефаллинии, Лефкаса, Петаласа и Румелии, Одиссей Первый, Завоеватель, говорит с вами.
Узнаете меня? Боги вернули меня Моему народу. Отныне это солнце будет освещать прекраснейший из миров и счастливейших из смертных. В моем государстве оно никогда не будет заходить. Потому что я осуществлю мечту стольких поколений, мечту о Великой Итаке.
Вы должны трудиться молча, не рассуждая, и спать беззаботно, ничего не боясь. Я буду решать и бодрствовать за вас. Вы должны любить своих господ, которых вам ниспослали боги, как они почитают богов, давших им Меня господином.
Чем больше вы будете работать, тем свободнее будете себя чувствовать. Родина же станет могущественнее. И это солнце не устанет писать на небесах своим огненным пером о чуде третьей итакийской цивилизации.
А теперь ступайте по домам, как послушные детишки. И пойте.
Все расходились опустив головы, с невыносимой печалью в душе. Отныне солнце будет сиять не для них!
Перепрыгивая через три ступеньки, он поднялся по лестнице на женскую половину и вошел ко мне в комнату. Сдвинув брови к переносице, наклонился ко мне и спросил:
— Где ты прячешь деньги?
— Что? — Я вскочила. — Как ты сказал?
— Деньги.
— Я дала тебе царство, имя Одиссея и самое себя. Деньги дашь мне ты!
— Я это сделаю. Опустошу казну один раз и наполню девять раз.
— За десять лет?
— За несколько месяцев. Лопатой. Я раздену всех… Сейчас мне нужны деньги, чтобы создать большую армию и полицию, явную и тайную. Я не буду ждать, пока разразится несчастье, чтобы противостоять ему. Я нанесу удар прежде, чем оно произойдет. Деревни и города я заполоню ушами. Мне надо знать, что делается в каждой башке.
Я буду брать детей из колыбелей и учить их предавать своих родителей и убивать братьев. Я заполню пустынные острова и тюрьмы свободными людьми, чтобы на воле остались лишь рабы. Я мог бы превратить их в свиней. Но мне нужны не свиные отбивные; мне нужны труд и деньги.
Я буду править с такой жестокостью, что если бы в один прекрасный день боги пожелали вознести меня на Олимп, никто другой не смог бы править миром, не будучи в десять раз более жестоким.
— Ты мудр. Мудрее даже старого Нестора.
— Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Сорок — сорок два.
— Только двенадцатый год!
— Что?
— Шесть лет человек и пять — свинья. Но пять лет свинских — это тридцать человеческих!
— Мой Буби!
— Разумеется, в Истории будет записано, что я — бог и потомок богов!
Сказка
Четыре года. Самых лучших. Самых благополучных в мире. С той стороны — пот, с этой — разум; с той — немое молчание, с этой — пляска; с той — богиня Гестия, с этой — богиня Ника.
Третья итакийская цивилизация.
Как в сказке.
И еще четыре года. Самых худших. Самых тревожных в мире. (Зачем весь мир, если нет царства?) Небеса и солнце низверглись в бездонную пропасть, потому что обрушилась колонна, поддерживавшая их: наш трон.
Как в сказке…
Уже четыре года скитаемся мы по чужим краям. А кто виноват? Народ! Кто же еще?
Я сказала Одиссею (лже-Одиссею):
— Ты ничего не добьешься, проявляя к ним милосердие и уничтожая поодиночке или пятерками. Их вырастает в десять раз больше и опаснее. Отруби им всем сразу большие пальцы на ногах и на руках. Тогда они не смогут убежать в горы, если мы станем их преследовать, и схватить меч или лук, если задумают сами нас преследовать.
— А как же они будут держать мотыгу, молот и серп?
— Пусть держат обеими руками, чтобы больше уставали и у них не оставалось ни сил, ни времени думать.
Он добродушно смеялся.
Правда, как хорошо все мы прожили первые четыре года. Одиссей правил Кораблем, я — Хозяйством. И царство стало похожим на куклу вроде тех, что закрывают глаза, если их положить ничком или на спину.
Ему нравилось смотреть, как я, сидя в нижнем зале, вяжу одеяла, фуфайки или еще что-нибудь. Ему нравилось когда я сама запрягала его мулов с золочеными крупами быстроногих, как ветер; и когда он усаживался на облучок, подавала ему кнут, поцеловав его сначала, — символ власти и человечности.
Святое эллинское семейство!
На всех торжествах или праздниках он усаживал меня рядом с собой на высокое кресло, чтобы я видела и меня видели. То и дело посреди площади (в назидание народу!) он вешал неисправимых или отрубал им голову. Ему хотелось, чтобы я не пропустила ни одной судороги лица, ни одного содрогания тела. Боже, до чего тонкая душа у этого человека.
Обе руки, обнимающие Ионическое море, раздвинулись еще шире из боязни прикоснуться к нам. Мудрый Алкиной прислал сватов к нашему Телемаху, отдавал нам свою красавицу дочь с горою приданого — в надежде спасти свое царство.
Наши корсары бороздили моря от берегов Албании до известняков Циригоса и от каблука Калабрии до двойной Минойской секиры.
Все бывшие женихи стали военачальниками, работорговцами и ростовщиками. Обильные реки золота и блуда журчали в замках и казне архонтов. И освежающее журчание одного и согревающее — другого освежали и согревали даже последнюю деревенскую лачугу. Но…
Два варварских племени, Волколюди и Шакалолюди, предками которых были волки и шакалы, прорвались из своих далеких островов и лесов, с душами черными и мрачными, как и их все и острова, людоеды, как волки, хитрецы и пожиратели падали, как шакалы, и несметной лавиной ринулись друг на друга. Чтобы сожрать сушу и моря. Рыча, сжигая, терзая, приближались они к нашему мирному раю.
Первыми пришли Волки. Одним прыжком из Румелии они очутились на островах Лефкас и Кефаллиния. Вслед за ними, запыхавшись, приплыли на своих кораблях Шакалы и потребовали, чтобы Одиссей сопротивлялся. Если же он потерпит поражение, то сможет убежать, а потом они вернут его еще лучшим, чем прежде.
Одиссей хотел выдать народ Итаки Волкам, чтобы спасти трон. Только народ этого не захотел. Но моря оставались в руках Шакалов. Если бы Одиссею пришлось туго, он сел бы на корабль и удрал.
Но он не собирался бросать свой народ на произвол судьбы. Он был готов и сам воевать издалека за победу правого. А правым окажется тот, кто победит. Сам же он, естественно и честно, пойдет с победителем.
У нас не было времени для долгих размышлений. Ни покрывало Левкофеи, то есть моя ложь, не могло нам помочь, ни волшебства Кирки не успели мы пустить в ход. А своего сына Пана, которого я родила в прошлом году и которому теперь исполнилось тысяча лет, я не смогла найти. Испугавшись, он сбежал в аркадские чащи, где много желудей и диких коз.
Одиссей призвал народ Итаки защищать «священную землю родины, могилы предков, алтари богов и свободу». Это он здорово придумал!
И народ взялся за оружие и дрался как лев. Не за землю, которая ему не принадлежала; и не за предков, которых у него не было; не за богов, у которых он был пасынком, и не за чью-то свободу. Так он говорил! Он воевал за то, чтобы изгнать и чужеземных грабителей, и местных. И таким образом обрести и землю, и родину, и богов, и предков — и свою свободу.
Неблагодарный!
Народ сражался в горах и на море, а Одиссею было не до того. Он собирал пожитки. И прежде чем войско было побеждено, командиры предали его врагу. Что же оставалось делать Одиссею? Он взял казну, наши драгоценности и колоду карт; прихватил меня с Телемахом и Миртулу (старый Лаэрт приказал долго жить); взял с собою и самых верных своих соратников, сел на шакальский корабль и уехал. Мы уехали. Чтобы продолжать борьбу еще успешнее. До конца. Ведь мы были закваской нации. А без закваски не испечешь хлеба.
На другой день после нашего отъезда на Итаку пришли Волки. Народ заперся в домах, но архонты, военачальники и все государственные мужи с фанфарами вышли им навстречу при всех регалиях и без мечей во главе с первосвященником, прижимавшим к груди Священную Мифологию, и с девицами из аристократии позади, державшими в лилейных пальцах цветы и венки; и с ликованием и гордостью встретили победителей. «Спасителей».
Эвримах поблагодарил их за великую услугу, которую они оказали Итаке, защитив ее от Шакалов, и за великую честь называться предками греков.
Затем он поднес им на серебряном блюде ключи от государства и от казны — сколько осталось. Он передал им также все корабли, государственные арсеналы, хлеб, и масло народа, и его скот. Отдал им книги, чтобы их сожгли; школы, чтобы превратили их в тюрьмы, и все церкви, где бы народ молился, чтобы они не уходили. И все досье на мятежников.
«Спасители» назначили Эвримаха Великим Визирем. А всех архонтов — его советниками. Ни у кого из них не тронули ни имущества, ни привилегий. Их оставили в покое и в почете с их имениями, дворцами, гаремами, ценностями и контрабандой. Зато у бедноты отняли все: и последний кусок, и последний грош.
А когда Великий Визирь, сладко улыбаясь, спросил чужеземного Военачальника, сохранит ли царство свое старое название или надо снять вывеску и флаг, тот ответил:
— О витрине подумаем потом. Сейчас для меня важна суть. От дворян — помощь, от народа — покорность.
На другой же день Великий Визирь и главные архонты пустили в ход газеты, амвон и парты, чтобы внушить народу будто Волки — его спасители, а Шакалы и мятежники — враги богов и рода человеческого. И приказал ежегодно отмечать как национальный праздник тот благословенный день, когда спасители впервые появились на Итаке.
Голод, болезни и смерть косили бедноту. Деньги и чины загребали господа. И тайком сообщали нам, что стараются они для нас. Готовят нам путь к возвращению. Если в конечном итоге победителями окажутся Шакалы, то мы вернемся к себе на Итаку с их помощью; если же победят Волки, то они нас и возвратят.
Но вернемся к нашей «сказке». Приход Волков оказал чудотворное действие. На всех наших островах воцарились порядок и спокойствие. Никто носа не показывал на улицу, арба не пылила, мазут не загрязнял порты, собака не лаяла, кошка не мяукала, пахарь не косил и не жал. Люди боялись, арбы забрали Волки, а лодки — Шакалы, собак и кошек съели голодные. И хотя поля засевались землепашцами, урожай собирали спасители, потому что они за нас воевали.