Кавелину. Да когда кончатся наконец эти барины (свысока на народ).
Сами говорите, что это старые темы, что их теперь нет, и только лишь притронулись к спору, опять начинаете на эти же темы, то есть отрицаете духовные свойства русского народа.
Вы никогда не видали красного цвета, а я вам буду говорить о нем.
Я скажу: Алексей человек божий – идеал народа, а вы сейчас скажете: а кулак.
Мужики вас не избили по освобождении, а сейчас сошлись с вами, а во Франции бедные <– -> из лож на богатых. //
Церковь, церковность.
Мировые посредники первого призыва. Да что бы они значили, если б не встретили доверчивости народной.
Вы все посредникам, а народ-то и забыли.
Все в юности народы такие – как это легкомысленно, глупо.
Значит, вы даже не понимаете и тут, об чем говорите. Все элементы одинаковы, да не так распределены, оттого разные вещи, предметы и личности.
Не от омерзения удалялись святые от мира, а для нравственного совершенствования. Да, древние иноки жили почти на площади. Инока Парфения.
Да уж одно ношение жажды духовного просвещения есть уже духовное просвещение.
Вы скажете, что на Западе померк образ Спасителя? Нет, я этой глупости не скажу (стр. 447)[44].
Стран. 448[45]. Помилуйте, если я <– -> по убеждению, неужели я человек нравственный. Взрываю Зимний дворец, разве это нравственно. Совесть без бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного.
Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения? Проверка же их одна – Христос, но тут уж не философия, а вера, а вера – это красный цвет.
Дельцами бывают только люди нравственности сомнительной. Да откуда вы все это взяли? (Мамон.)
Сожигающего еретиков я не могу признать нравственным человеком, ибо не признаю ваш тезис, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями. Это лишь честность (русский язык богат), но не нравственность. Нравственный образец и идеал есть у меня, дан, Христос. Спрашиваю: сжег ли бы он еретиков – нет. Ну так значит сжигание еретиков есть поступок безнравственный.
Совесть, совесть маркиза де Сада! – это нелепо.
Нравственен ли поступок журнала «Вестник Европы», клеветавшего на меня. //
Инквизитор уж тем одним безнравственен, что в сердце его, в совести его могла ужиться идея о необходимости сожигать людей. Орсини тоже. Конрад Валленрод тоже.
Добро – что полезно, дурно – что не полезно. Нет, то, что любим. Все Христовы идеи оспоримы человеческим умом и кажутся невозможными к исполнению. Подставлять ланиту, возлюбить более себя. Помилуйте, да для чего это? Я здесь на миг, бессмертия нет, буду жить в мою <– ->. Нерасчетливо (английский министр). Позвольте уж мне знать, что расчетливо, что нет.
Государство создается для средины. Когда же это государство создаваясь говорило: я создаюсь для средины. Вы скажете, что так делала история. Нет, всегда вели избранные. Ведь вы пред этими мужами. И тотчас после этих мужей середина, действительно, это правда, формулировала на идеях высших людей свой середниненький кодекс. Но приходил опять великий или оригинальный человек и всегда потрясал кодекс. Да вы, кажется, принимаете государство за нечто абсолютное. Поверьте, что мы не только абсолютного, но более или менее даже законченного государства еще не видали. Все эмбрионы.
Общества слагались вследствие потребности ужиться. Это неправда, а всегда вследствие великой идеи.
Не в пустыню бегут (от французских гувернеров прошлого столетия). Церковь – весь народ – признано восточными патриархами весьма недавно в 48 году, в ответе папе Пию IX-му.
Подставить ланиту, любить больше себя – не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства, до страсти. Христос ошибался – доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, со Христом, чем с вами.
Вы говорите: Да ведь Европа сделала много христианского помимо папства и протестантства. Еще бы, не сейчас же там умерло христианство, умирало долго, оставило следы. Да там и теперь есть христиане, но зато страшно много извращенного понимания христианства. //
Поступок нравственный, но не идея.
Нравственно только то, что совпадает с вашим чувством красоты и с идеалом, в котором вы ее воплощаете.
Поведение его (да и то лишь общее), положим, честно, но поступок не нравственный. Потому еще нравственное не исчерпывается лишь одним понятием о последовательности с своими убеждениями, – что иногда нравственнее бывает не следовать убеждениям, и сам убежденный, вполне сохраняя свое убеждение, останавливается от какого-то чувства и не совершает поступка. Бранит себя и презирает умом, но чувством, значит совестью, не может совершить и останавливается (и знает, наконец, что не из трусости остановился)[46]. Это единственно потому остановился он, что признал остановиться и не последовать убеждению – поступком более нравственным, чем если б последовать. Засулич: «Тяжело поднять руку пролить кровь», – это колебание было нравственнее, чем само пролитие крови[47].
«Вестник Европы». Мутная волна. Это я после «Карамазовых»-то мутная волна? А вы небось светлая? Ах если б вам какой анекдотик. Прибегать к кайме, чтобы запачкать. Президент украл яблоко.
Кавелину. Живая жизнь от вас улетела, остались одни формулы и категории, а вы этому как будто и рады. Больше, дескать, спокойствия (лень). //
И вы сердитесь, о, вы сердитесь, сидите и сердитесь.
«Чтоб мужу-бую умудриться». Муж-буй это вы, но истина должна открыться[48].
Кавелину. «Нет славянофилов и западников как партий». Это неправда. Именно в последнее время образовались в партии – славянофильство, правда, едва-едва, но западничество – это партия во всеоружии, готовая к бою против народа, и именно политическая. Она стала над народом как опекующая интеллигенция, она отрицает народ, она, как вы, спрашивает, чем он замечателен, и, как вы, отрицает всякую характерную самостоятельную черту его, снисходительно утверждая, что эти черты у всех младенческих народов. Она стоит над вопросами народными: над земством[49], так как его хочет и признает народ; она мешает ему, желая управлять им по-чиновнически, она гнушается идей органической духовной солидарности народа с царем, и толкует о европейской вздорной бабе[50],
(Бабу вздорную мы эту)
и конечно только для себя зовет эту бабу, для увенчания здания, чтоб быть похожими на европейцев, а народ опять скуем. Ибо, если народ не захочет промежуточной бабы между собой и царем, а все по-прежнему будет верить, что он – дети, буквально дети, а царь – отец, то ведь остается опять сковать народ.
Бабу вздорную мы эту,
Из Европы…
Подведем… к ответу,
А народ опять скуем.
Вот ведь ваши идеалы! Как же вы не партия? Разве не с вами известная сила? И кому, кому в руку вы работаете – заходило вам это в ум, г-н Кавелин?[51]
Благоговение. Возвышенность души измеряется отчасти и тем, насколько и перед чем она способна оказать уважение и благоговение (умиление). //
Жид. Бисмарки, Биконсфильды, французская республика и Гамбетта и т. д. – все это, как сила, один только мираж, и чем дальше, тем больше. Господин и им, и всему, и Европе один только жид и его банк. И вот услышим: вдруг он скажет veto и Бисмарк отлетит как скошенная былинка. Жид и банк господин теперь всему: и Европе, и просвещению, и цивилизации, и социализму. Социализму особенно, ибо им он с корнем вырвет христианство и разрушит ее цивилизацию. И когда останется лишь одно безначалие, тут жид и станет во главе всего. Ибо, проповедуя социализм, он останется меж собой в единении, а когда погибнет все богатство Европы, останется банк жида. Антихрист придет и станет на безначалии[52].
В 1-й №. Идеал красоты человеческой – русский народ. Непременно выставить эту красоту, аристократический тип и проч. Чувствуешь равенство невольно: немного спустя почувствуете, что он выше вас.
Катерина Ивановна. Само сочинение. Человек всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется.
Крепостное право. Презрительное отношение к народу в наших либералах (и во всех), в Кавелине н<а>– прим<ер>, и возвеличение интеллигентной зоны[53] – есть следствие и остатки крепостного права (и в Кавелине, например), даже в тех людях, у которых и не было душ.
Машина важнее добра. Правительственная административная машина – это все, что нам осталось. Изменить ее нельзя, заменить нечем без ломания основ. Лучше уж мы сами сделаемся лучшими – говорят чиновники. Канцелярский порядок воззрения и управления Россией, даже хотя бы и было гибельно, все-таки лучше добра.
Синица и журавль в небе. //
Ума мало!!! У нас ума мало. Культурного. Культуры нет – все как в темноте. Случись событие – посмотрите, как все вдоль и поперек судят его. Но культура есть – отрицательная. Монастырей не надо. Наука выше народа. Все – Кавелины, Градовские, все согласны. Так согласны на меня. Достоинство и grand-monde[54]