мужика.
«Новое время», № 1731, 14 декабря, воскресенье. Письмо Бекетова редактору «Минуты» (полиция) Чего же после этого бояться дать свободу печати. Дайте мы сами ее окрутим и введем в границу. Во всяком либерале – чиновник и попиратель свободы народной. В этом же № в фельетоне глупое письмо студента, об отделении медицинского и юридического факультетов от естественного и историко-филологического. «Что-де у них общего?» Да потому-то и надо общение, что медики и юристы – лишь специальности и что мало в них духа науки, образования, культуры. Было бы духовное единение студентов, вошел бы и в медиков, и в юристов высший смысл науки. Зародился бы вопрос по крайней мере. А вы хотите их еще больше разъединить и специальностью необразованной сделать. Vivat будущий чиновник![55]
«Русь» № 5. О студенческой истории. И хорошее и пошлое.
Нет культуры. У нас нет культуры, за двести лет пустое место. Объяснение читателям, что такое культура. Ни науки, ни развития, ни чести, ни лучших людей (14 классов, légion d’honneur[56]). Стукаемся в темном месте головами, какой хотите вопрос – и мы тотчас пропали. Школы, нигилизм, студенты, увенчание здания или надежда на народ – изо всего деремся, а решить не можем. Есть семинаристы – явились с // аппетитом волчьим, с корыстью. Есть благодушные – Каталин. Польский вопрос. Женский вопрос.
Градовский, Исаакиевский собор – отцы. Да откуда же они возьмутся, отцы. Теперь решили – конституцию! Будут учреждения, будет конституция, будет я все. Покойно. Да откуда же оно возьмется все, если нет ничего (кроме возвышающихся над народом и нацией аристократишек).
Бекетов, студент – стукание лбами.
Кавелин – крепостник (первая часть его ответа).
Передовая. Всеобщая бедность. Ничего не покупают. Купцы жалуются. Фабриканты сокращают. Рубашки. Рестораны. Книги. Выкупные прожили[57]. Теперь еще валят леса, но скоро все и вся обратится в мошенника. Зуд, аппетит капитана Копейкина. Землевладение крякнуло. Труда нет. Без труда. Ведь голодные, высшие, не низшие, а высшие, обратятся в мошенников. Повлияет политически. Жажда внешней перемены. Tabula rasa. Всякий говорит: все-таки лучше будет, чем теперь. Финансы, Абаза и т. д. (Вся надежда на народ, так не подрывайте корни народные.) – У других по увенчание здания.
Копейкин, дворянская честь, дворянская шпага, привитая Петром, – все по боку. А тут западники стали на внешнем изменении. Механически ждут от внешних форм спасения. Это последнее слово западников.
«Новое время». Поляки и жиды. (См. № 1718 голос поляка, 1725[58] Кояловича и 1727 о жидах (декабрь).) //
России учиться. У нас дошло до того, что России надо учиться, обучаться как науке, потому что непосредственное понимание ее в нас утрачено. Не во всех, конечно, и блажен тот, который не утратил непосредственного понимания ее. Но таких немного. И однако, положение-то плохое, понимали, сшиблись лбами. Не продают – озлобились. Всякий такой уже не западник и уже не партия.
Партии. Западники и русск<ие>. Партия только западничество, ибо за нею власти. Русская же партия не собрана и не организована, но зато опирается на весь народ, а некоторые вожаки ее понимают непосредственно народные начала, в них веруют и их исповедуют. Роль этой партии еще вся впереди, но она будет несомненно.
Конституция. Наш интеллигент ничего путного не сумеет сказать об народе, и только изумит его, а под конец и очень скоро выведет его из себя, – тем дело и кончится.
Кавелину. Вы – нигилист, тем комичнее и тем трогательнее.
Отцы и дети – своя своих не узнали.
Все это ужасно старо. Нового тут[59] только разве то, что это никогда не прикладывалось к делу, и об этом никто не говорил, а может быть, и не думал. Скажут: да как же не прикладывалось к делу, да как вы, да что вы? Ну да, конечно, прикладывалось, но да, конечно, на одну сотую долю: сперва о текущем, а потом: ну да, дай позабочусь и о корнях. А я ведь толкую о том, что, если возможно, бросить совсем текущее, а невозможно, то сократить его до самого крайнего минимума, до последней нищеты, прибедниться, сесть у Европы на дорожке, прося почти милостыньку, а меж тем работать у себя на задах, поливать корни, ходить за ними, ними, холить, все для корней[60], и помнить: Россия, положим, в Европе, а главное в Азии. В Азию! В Азию!
Дескать, и посланника-то не можем содержать прилично, разве только у самых высоких дворян, а то возьмите консула. //
Ведь земские учреждения и все эти чипы, ведь это в отношении к народу: A quelle sauce voulez vous, qu’on vous mange mais nous ne voulons pas[61] и т. д. (Непременный член.) Глухое отчаяние.
Народ. Там все. Ведь это море, которого мы не видим, запершись и оградясь от народа в чухонском болоте.
Люблю тебя, Петра творенье.
Виноват, не люблю его.
Окна, дырья – и монумент.
Статья Н. Б. в «Руси» № 5. Да, культура есть, но родилась, отрицая целое и воротясь к народу в самом малом меньшинстве. Остальные же окультурены отрицательно. (Кстати: почему Петру необходимо было закрепостить народ, чтоб получить образованное сословие?!) Освободили крестьян отвлеченно, русского мужика не только не понимая, но и отрицая, жалея его и сочувствуя ему как рабу, но отрицая в нем личность, самостоятельность, весь его дух. (Кавелин.)
Проект. Что до меня, то я почти уверен, что проект его не будет принят. Несмотря на то, что он, сверх абсурда, заключает в себе и несомненные достоинства, например хитрость и веселость.
Нам все не верят, все нас ненавидят, – почему? да потому, что Европа инстинктом слышит и чувствует в нас нечто новое и на нее нисколько не похожее. В этом случае Европа совпадает с нашими западниками; те тоже ненавидят Россию, слыша в ней нечто новое и ни на что не похожее.
Мужик. Как муха в патоке. Это уже не беспорядок, это отчаяние беспорядка. //
Проект. Так что воротившаяся ледя́, приставая к мужу, невольно будет способствовать игре Восточного вопроса в нашу пользу.
Имея в виду лишь одну веселость Европы.
Катать Гамбетту как союзника.
Молодых членов посольства, умеющих танцевать.
«Русь». В ответ «Слову»: мы зовем к сознанию. Да тут именно такое проклятое дело, что нужно все сознать, а не что-нибудь только. Ибо сущность дела лежит именно в особенностях характера русского народа. А если до этого коснулись – надо знать все. Не то как раз придете к заключению Гамбетты в разговоре с г-ном Молчановым, корреспондентом «Нов<ого> времени», в том самом разговоре, который заканчивается криком г-на Молчанова: «Vive Гамбетта!»
Молч<анов>
Гамбетта
Вот вся наша западническая партия говорит[62] то же самое, что и Гамбетта: не миновать, дескать, общего пути, ибо все народы… одинаковы. Ну разве не то говорит г-н Кавелин?
Передовая. А земский-то грех!
Не дадут они вам финансов.
Мужик, пьянство, бессудность: пропадай все, буду и я кулаком. Правды нет. Восток, Азия, железные дороги, живем для Европы.
Экономия, 4 вместо 40; прибедниться, сесть на дорожке.
Петр Великий сделал бы.
Министр финансов, внутренних дел, иностранных дел – и… и… западничество.
Нет культуры. Н. Б. Есть культура, но отрицающая вашу. Не смешивайте. Она грядет. Она заговорила.
Да, нет культуры. Искали нигилистов, Градовский. «Кафедра Исакиевского собора».
Да где же взять отцов?
Завелся, к сожалению, Кавелин. //
Кавелин. О, не такой нигилист, которого нужно повесить. Разбор Кавелина: нет, дескать, самостоятельности России. Красный цвет, Аксаков: прочесть в классе прокламацию: да если вопросы чести, пользы перепутались.
Передо мной стоял гимназист. Зарезать отца или спасти ребенка – одно и то же. Чума, Языков: «Ах кабы все умерли!» Все перепуталось и серьезнее, чем вы думаете, ибо они честнее отцов и переходят прямо к делу. Вы в классе прочтите прокламацию насчет чести, долга, а он вас (Аксакова) спросит, что такое честь, что такое долг. Еще хорошо, хоть спросит, а то промолчит. Почему это все у нас так? А вот нет культуры. Там и революционер культурен: Лассаль. Кавелин ответит: нет нравственных идей. Инквизитор – сжигающий, философски так[63]. Категории не жизнь, об этом еще поговорим.
Неясно, неясно, скажут кругом, неясно, скажет Л. Д. Градовский. Поясню на первый случай (слышите, на первый только случай, об этом потом еще толковать надо) – поясню классическим воспитанием (про теперешнее мы еще ничего не знаем, то есть будет ли по-прежнему курица над яйцами или определено яйцам курицу учить) – но отчего не принялось.
Нет культуры.
Нет культуры: классическая система.
Проект.
Мокрый снег.
Россия ищет лишь одной веселости.
Удовлетворенная ледя, воротясь домой, приставая к мужу и т. д.
Веселить собой Европу – это премилая мысль. Вместо того что чуть не с самого полтавского сражения «нагайкой Западу грозить»[64]. //
Формула. Русский народ весь в православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет – да и не надо, потому что православие все. Православие есть церковь, а церковь – увенчание здания и уже навеки. Что такое церковь – из Хомякова. Вы думаете, я теперь разъяснять стану: нимало, нисколько. Это все потом и неустанно. А покамест лишь ставлю формулу, да к ней прибавляю и другую: кто не понимает православия – тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того; тот не может и любить русского народа, а будет любить его лишь таким, каким бы желал его видеть. Обратно и народ не примет такого человека как своего: если ты не любишь того, что я люблю, не веруешь в то, во что я верую, и не ч