— Что ты думаешь, начальник, — говорил Ибрагим, — мне дома своего жаль? Не жаль. Мне, начальник, и жизнь свою не жаль. Потому что прошла моя жизнь в суете. Кто виноват? Не ищи виноватых и ты, начальник, когда беда придет в твой дом. Я скажу главное, когда соберешься уходить… Мой брат Багаутдин женился на русской, когда мы вернулись из Казахстана на родину. В Грозном жило много русских. И армян, и евреев. Я был старшим мужчиной в моей семье, и я был не против этого брака. Дед однажды не встал с колен, когда молился Аллаху. Он умер. Аллах услышал его молитвы и забрал. Русская жена моего брата долго не могла родить. Но однажды, став уже взрослой женщиной, она родила мальчика. Мы назвали мальчика Жевлади. Я был в зоне и мне писали, как выглядит мальчик и на кого похож. Он был похож на свою русскую мать. Его мать говорила моему брату, что у русских считают таких мальчиков счастливцами. С возрастом волосы у мальчика потемнели, и он перенял некоторые черты от своего отца. Его отец, мой брат, был честным человеком. Я был вором, а мой брат работал шофером на автобазе, водил самосвал на стройках. В девяносто четвертом я вышел на волю. В тот год чеченцы готовились к войне. Мой племянник уходил из дома и становился в круг на площади перед президентским дворцом. Он не умел танцевать, как мой дед и его прадед, но он видел, как другие упирались лбами в затылки друг друга и шли все вместе к своей погибели. Мой племянник захотел умереть. Он стыдился своей русской матери. Кто виноват в том, что он стал солдатом?.. Когда в Новый год русские вошли в Грозный, мой племянник сражался с ними как воин. Он был смелым воином. Но мой брат ушел искать его. И мы ходили днями и ночами по городу, чтобы найти тело моего племянника. Мой брат хотел, чтобы его сын пал героем в первом же бою, чтобы он не жил с этим грузом. Но случилось по-другому. Мы вышли на площадь, перед нами остановился бронетранспортер. На броне сидели русские солдаты. И когда они увидели нас, то один крикнул: «Смотрите, чехи!» И тогда другой, офицер, сказал им: «Валите, раз чехи!» И солдаты выстрелили в нас. Багаутдин стоял передо мной. Пули попали ему в грудь. Мы упали, брат повалился на меня. И мы умерли. Но потом я отомстил один к одному — я убил одного солдата, я выбрал самого крепкого и мужественного. Я выстрелил ему в лицо. И успел уйти, и пули русских не догнали меня. Я отомстил и успокоился. Я стал служить вам не потому, что правда была на вашей стороне, а потому, что правды не было и на нашей. Но другие продолжали сражаться до конца. Среди них был Жевлади, мой племянник. Он сошел с ума, когда я сказал ему о смерти отца. Его мать пропала, и следа не осталось от нее. В дом, где жили мой брат с семьей, влетел снаряд. И дома не стало. Моя сестра пряталась в селе. Они выжили. Они выживают и теперь. Жевлади мне не сын, но он мой племянник.
Ибрагим поморщился, как от зубной боли.
— Уходи, начальник, и больше не приходи в мой дом. Не потому что я ненавижу тебя, потому что ты ненавидишь меня. Скажу еще, ты не обижайся, начальник. Ты козел. Подожди, дослушай… Есть такое выражение в чеченском языке: «Хо божь ю!» «Ты козел!» — так переводится дословно на русский. Но смысл другой — не оскорбительный. Наоборот. Козел в том смысле, что ты ведешь стадо, а за тобой овцы идут послушно. Овцы верят в тебя, что ты спасешь их, доведешь до кошары, не отдашь на съедение волкам. Прости, начальник, пойми правильно. И главное. Спаси Малику. Спаси, начальник! И помни, помни, что первого сентября дети пойдут в школу. Дети должны учиться добру, чтобы, в свою очередь, их дети не расплачивались за дурные поступки родителей. Больше я ничего не знаю и не скажу ничего тебе. Прощай, начальник.
Когда офицеры покинули дом Ибрагима, хозяин закрыл за ними дверь, проводил взглядом через окно отъезжающую машину. Он прошел в кухню, сел на стул: вынув из кармана пиджака пистолет, приставил его к своей голове.
Глубоко вздохнул и нажал на спусковой крючок.
Имея в своем распоряжении две брони, Макогонов понимал, что попадает он двумя пальцами в небо. Где теперь Конг? Одному Аллаху известно. Но с Аллахом разговора не получится. Жевлади сказал даже больше, чем знал. Конг не так глуп, чтобы не подстраховаться на случай провала. Значит, он может забраться в какую-нибудь нору на той же Старой Сунже и пересидеть день-два.
Все же шанс у них был.
Макогонов действовал стремительно.
Если бы кто из комендантских увидел его солдат, переодевающихся в милицейскую форму — в обычные куртки с мятыми погонами, — напяливающих несуразные ментовские кепи на бритые головы, то удивились бы. Что за маскарад?
Еще потемну вышли из ворот комендатуры две брони и серая ментовская «буханка»; через час с половиной колонна, забравшись на хребет в районе селения Горагорский, растаяла в утреннем тумане.
Когда молочная пелена сошла, то первые же машины, катившиеся по брусчатой дороге перевала, были остановлены нарядом милиции. Водители Чечни, привыкшие ко всяким внезапным проверкам, охотно показывали документы, спрашивали, чего это так неожиданно выставили блокпост на развилке. Вроде ж не было раньше? Милиционеры попались разговорчивые: с удовольствием объясняли местным жителям, что такое усиление предпринято властями в связи с надвигающимся первым сентября.
Макогонов не знал, сколько им придется ждать.
Солдаты раскинули на траве брезент, рядом развели костер. Обычные менты. Не придерешься. Макогонов в серой мышиной форме с погонами рядового (что подошло по росту, то и надел) возлегал на брезенте, подложив под локоть поролоновую седушку с брони. К обеду возле «рядового» образовалась целая гора всяких съестных припасов, «магарычей».
В связи с исключительной важностью поставленной задачи Штейн, вспомнив все, чему не учили его в школе милиции, применял «дорожные» знания на деле. Взяточник из Штейна получился отменный. Помогал ему сержант Усков. Штейн тормозил машину. Подходил к водительской двери Усков. Водитель выскакивал и начинал расшаркиваться в своей добропорядочности и лояльности к власти и ментам. Усков, не обращая внимания на повизгивания автолюбителя, обходил машину с разных сторон, приглядывался, начинал, в свою очередь, верещать. «Верещал» Усков по такому поводу, как отсутствие в салоне огнетушителя и аптечки. Штраф с изъятием прав! Не протерты задние фары и подтерта краска на номере там, где «rus» и код региона. Штраф с изъятием прав! Треснуто лобовое стекло. Штраф с изъятием прав! Отсутствие же ремня безопасности на пассажире (в Чечне ездить с ремнем безопасности считается дурным тоном) определялось как страшное преступление против народа и республики. Далее следовало скручивание номеров и отправка машины на штрафстоянку.
Штрафстоянку организовали тут же на горной поляне. Охранниками штрафстоянки были Паша Аликбаров и Тимоха. На поляну затолкали три машины. Водители, размахивая руками, ходили за «старшим» ментом Усковым и умоляли войти в положение. Усков наконец становился добрым и брал взятку.
Ускова спрашивали, указывая на развалившегося у костра Макогонова — а что у вас вон тот рядовой лежит и ничего не делает, «дэмбэль», что ли? Усков кивал — «дэмбэль, страшный дэмбэль». Такую «дедовщину» развел в подразделении. И еще весь магарыч забирает себе — не делится, сволочь! «Вай, вай», — ахали водители и спешили уехать с этого проклятого пятачка на перевале.
Метрах в пятидесяти от дороги в укромных лежках снайперы дулами винтовок провожали отъезжающие машины.
Первый день прождали напрасно. Конг не появился.
Когда встали на точку на следующий день, Тимоха с Пашей Аликбаровым сняли пару мин-растяжек. Усков обнаружил поставленный на них фугас. Не уважали в Чечне «гаишников». Макогонов все так же возлежал на брезенте, рацию держал под рукой, — но машин стало меньше — народ, прознав про жадных ментов, стал ездить другой дорогой.
Штурман сообщил, что мельниковских бородачей накрыли. Взять живыми вахабов не удалось — там как раз собрались человек пять, видимо, лесные братья спустились с гор перевести дух. Стрельбы было!.. В конце концов загнали в окна хибары два «термобара», и с чувством выполненного долга «тяжелые» без потерь, но с одним легкораненым вернулись на базу. Таксисты, которых взял Мельник, долго не отпирались. С ними не церемонились, когда узнали, что на таксистах этих кровь как минимум двадцати пяти контрактников… Про дела Конга братья естественно ничего не знали — так, несли всякую чушь. Необычный поворот дела получился с Жевлади. Тот, раскиснув и расчувствовавшись, стал откровенничать — «сдал» Мельника, типа, тот вместе с ним закладывал фугасы. «Мельник не так прост, как вы думаете. Он на две стороны работал. Гад продажный! Только деньги у шпиона Мельника были на уме!» — выл Жевлади. Соратники Штурмана, что проводили допрос, тут же и клюнули. Штурман с неприятной улыбкой сообщил, что Мельника собрались подвести под незамедлительную ликвидацию. И если бы не он, Штурман — опер в делах тайных осведомленный, — то Мельнику пришлось бы туго в этой жизни.
Думал еще Макогонов о том, кто и как воюет на войне. Вот, к примеру, Филатов-комендант. Доложить бы ему как положено с самого начала, — что так и так, дорогой товарищ полковник, вербуют бандиты моего солдата. Тут бы и началось светопреставление. «Как так? Это что за подразделение, солдат которого вербуют какие-то отъявленные бандиты?! — орал бы Филатов. — А ну подать сюда этого пьяницу, а ну под трибунал неудачника Мельника!» Товарищ полковник, а может, операцию замутим, дело-то стоящее? Опасно, конечно, но есть шанс, что выгорит дельце. Рявкнет дисциплинированный комендант, что отставить! Или нет — не так. Пойдут доклады в Ханкалу. В Ханкале станут планировать спецоперацию. Макогонову скажут: пиши план разведмероприятий на месяц, мотивируй необходимость внедрения агента в бандгруппу. А лучше даже не так: все адреса накрыть одним махом, и Мельника за компанию под трибунал, чтобы не шлялся по бандитским притонам! Пойдут в центр командованию доклады об успешной операции. В ответ полетят наградные листы. А что потери могут быть, так это не важно — что за война без человеческих жертв? Наградим посмертно, помяне