Макогонов увидел на гребне волчий силуэт. Через мгновение силуэт пропал. Но далекий вой слышался еще некоторое время. Первым в группе, как всегда, шел Усков с ВАЛом: сержант уперся коленом в сугроб, водил «ночным» биноклем по гребню. Макогонов обернулся: его люди, распластавшись на снегу, почти сливались с синей утренней мглою. Тимоха тяжело отдыхивался, вглядывался в черный лес; в рюкзаке он тащил ствольную коробку от «Утеса». Все-таки здоров Тимоха — выносливее остальных, хоть и рыхловат с виду.
Макогонов достал карту, осторожно подсветил фонариком.
Солдат, что первым заговорил про волков, прижал к груди снайперскую винтовку и так водил головой, будто волк носом искал по воздуху. Шептал в спину командиру:
— Крупная волчица. Видали, ухо у нее рваное. У них теперь такие дела начинаются, самки загуливают. Так соберутся стаей и будоражат округу. А то порежут всех овец, но далеко зайдут сначала — своих не трогают. Живут возле людей, и вроде как за своих принимают ихних овец, будто знают, что дома-то пакостить нельзя. Мне еще в первую войну рассказывал про рыжих волков один пастух, когда на блокпосту…
Макогонов убрал карту.
— Осталось метров пятьсот. Чего ты, Спирин, про волков там говорил?
— Кинуться, говорю, может, волчица. Хотя, так просто не кинется. Они, волки, боятся людей. Из Ведено ушли волки, как долбежка там началась. От запахов и шуму. А тут им раздолье. Но может и кинуться. Если волчица чего удумает и дернется в твою сторону, то вся стая на тебя и пойдет. Они, волчары рыжие, станут доказывать, кто эту сучку одноухую любит больше, вроде как, кто достоин ее больше. Или щенков ты ее заберешь. Тогда она тебя найдет — и кранты. Тут надо сначала волчицу хлопнуть, потом браться за волчат.
— Хлопнем.
— Понятно, товарищ подполковник.
Захрустел наст под ногами Макогонова, вся цепь поднялась и двинулась за ним. Быстро группа перевалила через гребень, прошла по тому месту, где только что виден был волчий силуэт. Спирин, чуть задержавшись, приметил для себя звериные следы, заторопился догонять командира.
Разведчики прошли по южному с частыми проталинами склону метров восемьсот и в первом же ореховом перелеске стали занимать позиции.
Шел март две тысячи третьего года.
Многое изменилось с тех пор, как реабилитированным вернулся во взвод отчаюга Вова Мельник, как отправили «двухсотым» грузом на родину Славку Норгеймера. Изменения эти воспринимались солдатами и офицерами доблестной Ленинской комендатуры по-разному. Но всеми и одинаково: чего ждать хорошего, когда зарплаты урезаются, а невнятная суета вокруг федеральных сил и вовсе была непонятна простому военному — хоть полковнику, а хоть и последнему расхристанному «контрабасу».
Было так: военные уходили из городов и равнинных сел в горы Чечни. Меняли их подразделения Внутренних войск. Контртеррористическая операция на Северном Кавказе уже к январю — февралю две тысячи третьего года перешла в ведение МВД РФ.
Макогонов теперь вспоминал «крайние» дни перед отправкой в горы — как тратил их экономически и с пользой. Вечер, например, пили со смоленцами.
— Нам неделя осталась. Смена нам. «Я сегодня пропьюсь до рубля, ля-ля-ля-ля!.. И поет мне цыганка, шаля, ля-ля-ля-ля ля-ля!» — пропел смоленский командир голосом Высоцкого. Расчувствовавшись, лез командир смоленцев обниматься: — Бывай, Василь Николаич!
Дышал смоленский командир в лицо Макогонову табаком, водкой и солено-кислой отрыжкой.
Потом Макогонова подстерег военный комиссар района: таинственно, а больше и просительно зашептал:
— Василий Николаич, вы отчаливаете… Это само-то собой ясно. Но чего тебе все барахло? Оставь. Мне во как! — провел себе по горлу ребром ладони. Военком и его военкомат существовали как-то незаметно от Ленинской комендатуры, будто где-то сбоку. Военком человечком таким был — как бы сформировавшимся в полковника. Макогонов ему отказал категорически.
— Я на новом месте себе ничего не найду просто так. Ты здесь остаешься, полковник, в тепле. А мне в горах, где взять стройматериала?
Макогонов мог бы продать военкому доски и оконные рамы, потом на месте или рядом в Шали мог купить новых. Но военком пожалел денег.
Макогонов устал от переезда, — суета и неразбериха негативно сказывалась на моральном духе и облике солдат. Переезжали, если брать в общем, месяц. Туда-сюда мотались «Уралы» с кирпичом, что повыколачивали из красных складских стен саперы, также досками, арматуринами, койками с матрацами, еще с «хреновой тучей» всякого строительного хлама, отодранного, отколупанного, отвинченного. Отправлен был с первыми машинами сержант Тимоха во главе отделения, чтобы захватить лучшие территории и обустроиться к прибытию остального личного состава. Жаль было оставлять «вованам» вся нажитое за годы с двухтысячного. И дело даже не в том было, что жаль, а что жить ленинским придется в еще большем гадком неудобстве, чем было. А печей на новом месте нет, а постельного белья и в помине, а спальники теплые для лютых холодов зампотыл Василич, предусмотрительно убывший в отпуск на время передислокаций, продал чеченцам. «Контрабасы» обустраивались, как могли: настелили крыш на брошенные дома, наложили полов, залудили дыры в «буржуйках».
Но терроризм не склонил голову, даже когда в Веденском районе на окраине села Беной обосновалась славная Ленинская комендатура, еще до похода в горы переименованная в 194-ю КТГ, комендантско-тактическую группу. Макогонов до последнего не верил, что вывод войск состоится. Но продолжал верить в то, что армия его непобедима: даже что очень хитрый и изворотливый и «богато упакованный» враг обязательно найдет себе обо что оступиться.
К марту снег еще лежал в горах, но на дне Веденского ущелья — там, где грохотала полноводная в весну речку Хулхулау, жизнь пробуждалась — и пробудилась уже: пробивалась сквозь снега ранняя черемша, надулись весенним соком стволы фруктовых деревьев в заброшенных садах. По склонам гор метались солнечные лучи, прозрачен был буковый лес.
Дело шло к весне.
Гудела вовсю стройка.
Налаживался контакт военных с местным населением.
В один из дворов приехал из Грозного мальчик двенадцати лет. Глава села, черноглазая Фатима, принимала у себя в доме высоких чинов из 194-й КТГ — коменданта Питона, Макогонова и Валеру Тополева. И вдруг, когда выпивали мужчины за крепкую дружбу, наступающую в связи с предстоящим референдумом, раздалось за окном да громко так, восторженно мальчишеским фальцетом: «Аллах акбар, акба-ар-р!» Фатима заохала — ах простите, недосмотрели! Мальчишку на следующий же день отправили обратно от греха подальше. Слухи ходили по Веденскому ущелью: пришли военные — не просто военные — Ленинская комендатура стала на позиции всем личным составом. Питон с Фатимой договорились, что мир будет восторжествован в их тесном соседстве. Но Фатима должна знать, что неожиданная гибель военнослужащих вблизи ее села чревата ответными мероприятиями. Фатима клялась Аллахом. Питон хорошо поел и был в прекрасном расположении духа.
В связи с предстоящим референдумом начштаба Душухин активно включился в предвыборную агитацию. Еще в Грозном ему были вручены плакаты. Душухин приказал развесить их так, чтобы было видно с дороги. На плакатах преобладали зеленые национальные цвета: «Чечне нужна конституция!» и т. д. Плакаты укрепили над зданием штаба — полуразвалившейся хибарой с крышей из битого шифера. Над штабом развевался государственный флаг РФ. Продолжал Душухин бороться с пьянством; борьба приносила плоды. Саперам обрисовали маршрут: каждое утро инженерная разведка проходила по веденской дороге вдоль села. Были замечены отдельные лица, блуждающие по селу в поисках спиртного; глава села Фатима приходила и тонко жаловалась на бродящих. Душухин принимал меры. В сельской школе Душухин встречался с местными стариками и мужчинами старше тридцати. Начштаба призвал местное население отнестись к предстоящему референдуму с должным вниманием, а «всякие нарушающие дисциплину будут наказаны примерно». Селяне жаловались на бытовую неустроенность. Душухин по просьбе Фатимы пообещал, что во избежание ненужных инцидентов в день голосования урны будут установлены на территории 194-й КТГ, что позволит селянам свободно и безопасно волеизъявиться.
Разведка поселилась отдельно — огородились забором из колючей проволоки. Макогонов приказал Тимохе и Ускову заминировать все подходы со стороны горного склона; пристреляли АГСы и минометы на случай атаки со стороны противоположного через речку склона.
Робкие издали хлопки разрывов услышал Душухин, — стал командовать, что перед наступающим референдумом нужно вести скрытый поиск террористов. Веденский район считался вотчиной террориста номер один Шамиля Басаева. Душухин, приготовив к предстоящим выборам урны, тревожно вглядывался в оба склона Веденского ущелья: где-то там прячется изворотливый враг, стремящийся сорвать мирные процессы восстановления. Но, может быть, Душухин думал совсем и о другом. Перед уходом из Грозного он попал в госпиталь: кто-то из комендантских неаккуратно разрядил «подствольник» — граната разорвалась под ногами начальника штаба. Душухину посекло осколками ноги ниже колен. Комендант подписал представление на орден. По сути, думал Душухин, орден он и так заслужил — сколько нервов, сколько сил потрачено! Ну не герой он активный, но он прекрасный штабист. И что же, ехать ему домой без ордена?.. Вспомнить если, то в Афганистане офицерам даже просто так за присутствие давали орден.
Василич-зампотыл как раз до передислокации убыл в отпуск. Ротный Дубинский, как всегда, пребывал в приподнятом расположении духа; их отношения с Макогоновым после гибели Слободянника и Чурсина стали еще более натянутыми, хотя вида ни тот, ни другой не показывали. Макогонов уволил из разведки Савву, тот перевелся в роту. Савва, как и предсказывал Тимоха, «скурвился», то есть стал чрезмерно употреблять. Чувствуя вольницу, Савва и потянулся к ротному, не предполагая по своей степной наивности, к каким трагическим последствиям это может привести. Ротный гнул свою линию — обстряпывал дела с финансовой частью. Но был офицером дисциплинированным, что привлекало к нему Душухина. Комендант Питон, почти отстранившись от управления 194-й КТГ по причине регулярного пьянства, стал фигурой номинальной, что устраивало всех. И лишь присутствие двух «ветвей власти» — душухинской законодательной, макогоновской исполнительной (залетчиков продолжали сдавать в разведку на перевоспитание) — удерживало личный состав 194-й КТГ от поголовного разложения.