Вроде бы тихо на дорогах. До Грозного ехать часа два, может, еще дольше.
— Федералы зверствуют на постах, — сказал Майрбек. — Но у меня удостоверение. Проедем. Эти собаки шмонают даже наши машины. С ними надо быть жесткими, тогда они понимают, что мы не просто крестьяне.
Старик присел на колено и снова стал чинить упряжь, он не обращал внимания на разговоры молодых.
«Волчица придет и станет выть последний раз… Кто-то чужой пришел в горы…» — Ризван все думал о словах старика.
— Старик говорит, что в горах чужие люди.
Майрбек поправил пистолет на поясе.
— Если что, наши братья тебя прикроют. Нам сообщат о движении. Старик мудр, но он живет по старым законам. Мы больше не можем соблюдать законы адата так, как это предписано нашими обычаями. Все в мире перевернулось. Одни чеченцы уходят служить кафирам, становятся мунафиками — изменниками. Другие идут в горы. Скажи там своим, кто владеет темой, здесь были арабы — наемники. Они могли зайти в любой дом и потребовать себе на утеху дочь или сестру хозяина. Были случаи убийств. Местные люди не хотели терпеть такое надругательство над обычаями. Мы, чеченцы, оказались между двух огней. Федералы — враги чеченцам. Но те, кто пришли с Хаттабом, были не меньшие враги нам. Они стали устанавливать свои законы. Но ты же знаешь, в горах первое — это законы стариков, наши обычаи. Ислам. Да — это вера истинная и нерушимая. Аллауху акбар! Это так есть и будет. Но только вера в правильность наших законов и неукоснительное соблюдение воли стариков позволила чеченцам выжить во все времена. Теперь мы, молодые, можем не слушать стариков… Будет беда. Шамиль — великий воин. Но он держит возле себя черных арабов и держит перекинувшихся в нашу веру христианских муртадов. Я не верю им. Они предадут наших, могут предать еще раз, если предали своих. Шамиль говорит так, он говорит словами из святых книг: «Пришел человек к пророку и спросил: “Один сражается ради добычи, другой сражается ради славы, а третий сражается, дабы показать себя; кто же из них следует по Божьему пути?” Пророк сказал: “Тот, кто сражается, дабы слово Божье было превыше всего, следует по Божьему пути”».
Майрбек снова потрогал пистолет на поясе. Он перевернул часы на запястье.
— Пора ехать. Скажи мне, за что сражаемся ты и я? Или Шамиль? Или те черные арабы, изнасиловавшие наших женщин? Или неверные? Или мунафики?
— Ну, брат, это долгий спор. Нужно разобраться.
— Разобраться… Как? В чем же истинная вера?.. Инша Аллах!
— Инша Аллах!
Ризван собирался ехать. Он бросил сумку на заднее сиденье черной «Волги» Майрбека. В сумке были важнейшие документы, видеокассеты с кадрами борьбы.
Конечно, понимал Ризван, основные материалы пишутся в Лондоне, там профессионалы, там Эдди Эдисон и Диана Ролсэн. Они смогут правильно составить тексты и правильно их отредактировать. Но его материалы, добытые на передовой, ценны чистотой и непосредственным изложением.
Ромуальд Альпенгольц.
Ризван недолюбливал эстонца, и не мог объяснить причину своей к нему неприязни.
Альпенгольц смотрел на всех свысока, и хотя Эдисон был к нему приветлив и доброжелателен, Ризван врожденным чутьем горца понимал, что не так все просто в отношениях его коллег. Альпенгольц иногда представлялся окружающим как слушатель самого себя — он не желал принимать чьи-либо разумные доводы.
Ризван тоже занимал свою позицию в этой иерархии борцов.
Он привез стихи. Эти стихи вызывают неудержимое стремление бороться. У Ризвана была хорошая память. Инструкторы научили его многому, что пригодилось потом в борьбе.
Это были прекрасные стихи о борьбе:
Купалась равнодушная Москва
В объятьях зла и бездуховных оргий,
И были для неё как трын-трава
Чужая смерть и собственные морги.
И вот шахидов пламенный отряд
Задействован в священной постановке:
Творит он чудодейственный обряд
Для зрителей театра на Дубровке,
В жирующих мелодиях мюзикла
Копился страх для русских палачей.
Возмездие божественного цикла
Таила суть «норд-остовских» ночей.
И высился скалой Мовсар Бараев
Над жалким и испуганным Кремлём.
И кучке эфэсбэшных шалопаев
Казался он могучим королём.
«Сыграла в ящик» чкаловская тема,
Её сменили хаос и раздрай.
Поджала когти русская богема
И приглушила свой державный лай:
В то время как в Ичкерии — тоска,
В России — беспричинное веселье.
И русский раб таращит свысока
Глаза свои, ушедшие в похмелье.
Такие стихи должны были всколыхнуть народный праведный гнев.
Были в сумке Ризвана произведения прозаические. Например, о пытках в русских застенках и муках борцов за веру.
«…Вдруг дверь отворилась, и в подвал вошли один за другим пятеро в камуфляжной одежде. Первый из появившихся в дверях держал автомат наизготовку, он вошел крадучись, будто на него могли внезапно напасть. В его голубых поросячьих глазах был виден страх, который он пытался скрыть. Даже после того, как он увидел Муслима и Асхаба, лежащими в лужах крови, страх в его глазах не прошел. С нацеленным автоматом он подошел к Муслиму и, не говоря ничего, занес ногу над его животом и со всей силы опустил ее. Муслим харкнул кровью. Остальные четверо стояли и наблюдали, как их отважный сослуживец избивал Муслима, всячески понося его и выкрикивая:
— Ну что, будешь на нас работать?
Один из стоявших произнес:
— Видимо, моджахед хочет стать шахидом.
— Займитесь другим, поджарьте его немного, — сказал им обладатель поросячьих глаз, очевидно, распоряжавшийся дознавательными действиями. Двое из них подошли к Хусейну и начали наносить ему удары по всему телу. Хусейн хрипел, будучи даже не в силах закричать. Затем они усадили его на стул и подключили к рукам и ногам электрический ток. Здесь уже Хусейн вскрикивал от боли. Его крики перемежались со словами “Аллаху акбар!”, что еще больше будило нечто звериное в его мучителях, и они увеличивали вольты. Периодически они прекращали и спрашивали:
— Будешь, тварь, говорить?
Хусейн молчал. Его губы были насквозь прокушены, из них текла кровь. Но он не переставал кричать: “Аллаху акбар!”, что окончательно опьянило палачей жаждой изуверства. А ведь затем их матери вспоминают их как героев и создают комитеты, а если они возвращаются живыми, им вручают ордена и медали и, разумеется, не обходится без крупных денежных вознаграждений. Охваченный безграничным садизмом, один из избивавших предложил:
— А давайте его живьем закопаем!
— Не имею ничего против, — сказал на это распоряжавшийся дознанием.
— А давайте сперва наденем на него бронежилет, постреляем в него, а затем и закопаем.
— Валяйте! — услышали они».
Были произведения о том, как воздавалось с лихвою оккупантам — продажным, пьяным, неверным, безбожным.
«Русские офицеры и местные мунафики — кафиры и муртады — организовали очередную пьяную оргию, но с участием женщин легкого поведения, специально доставленных для демонстрации разврата.
Разведка моджахедов моментально сообщила амиру об этих событиях. И, настал для муртадов и кафиров самый жаркий день на этой земле!
Началась операция “Абу-Идрис”. Спецподразделения моджахедов с двух сторон выдвинулись в направлении села еще затемно. Разведгруппы довольно скоро сообщили о ликвидации всех часовых, и моджахеды, войдя в село, оцепили все дома, в которых бражничали кафиры и муртады.
Заработали гранатометы, и воины Аллаха открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Душераздирающие крики, предсмертные стоны, поросячий визг и пьяный мат сотрясали предрассветное небо!
Профессиональные изверги — контрактники и главари муртадов — были уничтожены на месте и в алкогольном угаре отправлены в пекло преисподней. Следом отправились офицеры-нелюди, отличившиеся особой жестокостью и садизмом, а презренному предателю и доносчику из числа местных чеченцев сполна воздали за его подлые деяния — моджахеды публично снесли ему голову».
«В чем истинная вера? Мусульманин должен помнить о джихаде. Джихад — усердие в вере. Разве убивать оккупантов не является усердием в вере? Волки. Последняя волчица. Что имел в виду старик?..»
Ризван был горд, не взирая на терзавшие его сомнения и горькие мысли о большой путанице. Он был горд: его ценят за то, что он делает свою работу превосходно. «Тот, кто сражается, дабы слово Божье было превыше всего, следует по Божьему пути».
«А может быть, все дело в той проклятой пещере, где покоятся кости таинственных неверных?.. Чушь! Это всего лишь кости рабов — недостойных жить рабов», — успокаивал себя Ризван.
Ему особенно запало в душу стихотворение «Раб мертвого бога», написанное правоверным мусульманином, бывшим христианином — украинцем, братом их.
Капитан с похмелья был суров,
Потому не тратил много слов:
«Этого бандита — в Ханкалу!»…
Пол цементный, кровь засохла на полу.
Арматурой капитан крушил висок,
На груди его болтался мертвый «бог».
Перед самой отправкой Ризван записал интервью с Шамилем на видео. Басаев сидел на бревне, была хорошо видна его нога — протез. Шамиль улыбался, и неторопливо говорил, что борьба продолжается. Что верховная власть в Ичкерии принадлежит высшему военному меджлису моджахедов. Власть мунафиков силы не имеет: «Но они трусливо прячутся за бронированные двери Кремля». Что борьба будет идти до победного конца. Шамиль трогал протез. За его спиной вставали горы, вокруг был лес. Парил на костре чайник. Рядом с Шамилем был его друг — белокурый моджахед-славянин.
Ризван думал, что вот удивится его руководство, когда рядом с Шамилем увидят русского. Это будет сильный ход — смотрите, правильные славяне-русские выбирают путь истинной веры! Среди русских есть не только свиньи, насильники и пьяницы.