Авдей примеряется к прицелу: глянет в дальномер, потом в свои таблицы.
— Примерно ясно, — констатировал Авдей. Что означало для остальных: «Миномет готов к стрельбе хоть по скольким врагам».
Они стояли теперь на поляне, с которой вниз видно было как на ладони все селение Харачой, долина — речка, ущелье, кустарник и буковая роща.
— Надо бы и другую сторону прикинуть, — решил Авдей.
Пока Тимоха лазил со Слоненком по окрестностям, Авдей изучал тылы и фланги. За их позициями метров через сто пятьдесят — полоска леса, а за лесом ровное плато — пастбище для овец. «Запросто могут обойти», — подумал Авдей.
Авдей легок был на подъем.
Еще в Грозном скучающий в своем минометном взводе Володька завидовал разведчикам. Про себя думал, куда ему в разведку с кривой одноглазой рожей. Но когда Макогонов вдруг предложил сходить с ними на мероприятие, Авдей согласился не раздумывая. В минометном взводе стали ему говорить, что нарвешься с этой разведкой на неприятности! Тебе надо? Надо, ответил Володька и отправился с Макогоновым и его бойцами «нарываться». Миномет он молча снял с плиты, молча погрузил на БРДМ, молча сел рядом. Никто во взводе и не хватился, а куда же миномет делся. Макогонов после плевался и ругался: «Набрали на офицерские должности всякую рвать! Им что миномет, что пианино. Специалистов хрен с горкою, ни один положить мину хотя бы на футбольное поле не сможет».
Понравилось Володьке у Макогонова, а чем, он так сразу себе объяснить не смог. Хорошие солдаты? Да. Безжалостные? Да. Однажды в ночном бою Володька развернул свой «Поднос», навесил с критического расстояния, метров со ста пятидесяти — виртуозно положил — ровно между домами на улочку, с которой и велся «духами» огонь. Потом осведомители донесли, что «духи» подумали, будто это отработали по ним сверхновые ракетные установки.
Но то был всего-навсего кривой Володька Авдей.
И когда сообразил Володька, почему тянуло его к разведке, то стал спать спокойней спокойного. Мертвецки стал засыпать — в душе появилась гармония. Идейные они были, самые настоящие идейные, вот оно что! Девиз был у разведки — плакат с аккуратными буквами, выведенными Тимохой, встречал на входе в расположение: «На небе Бог, на земле Россия!» Это сначала удивляло, потом настораживало. Но вдруг прорывалась «мысля», как здоровая кровь сквозь фурункулы и гнойники — а чего же не сказать, что мы, русские, лучшие?! Чего же все о плохом, паршивом: о пьянице рависте Семеныче, о ворюге тыловой крысе Василиче?.. А если вот так просто за идею снять миномет с плиты и с разведкой в город. «За Родину — это дело не громкое — не для понта, а настоящее», — размышлял Авдей. И скоро перебрался жить в разведку.
Миномет установили за валунами, замаскировали тщательно. Слоненок пожевал галету.
— Авдей, а в ведро попадешь? — спрашивает Слоненок.
— Попаду.
На плащ-палатке выложились мины.
— Хватит? — спросил Слоненок, указывая на мины.
— Если по ведрам стрелять, то нет. А так — да. Тридцать пять выстрелов как с куста.
— А в колодец попадешь? Там колодец в Харачое.
— Попаду.
— Тимоха пещеру нашел старинную с костями.
— С чьими?
— С древними, — говорит Слоненок. Жует галеты.
— Надо тогда взорвать, чтобы похоронить.
— А ты попадешь по пещере?
— Попаду.
Авдей привалился к валуну и закурил в кулак. Прячет голову чуть не между колен. Тихо вроде. Может, и не случится ничего, думал Авдей. Посторожат они в засаде и чухнут на базу домой. Сколько раз случалось им шариться по горам. Авдей закрыл глаза. Дома в тепле можно будет отоспаться после выхода, отлежаться у закопченной буржуйки. Можно сходить к саперам и послушать Саввины байки.
«Что-то последнее время Савва стал выпивать чрезмерно, — думал и вздыхал добряк Володька Авдей. — Как бы не случилось беды с неугомонным калмыком».
И уже когда додымил почти — когда обкурок стал жечь пальцы, послышалось тревожное «кыс-кыс!» Тимоха поднял кулак.
Они появились — по одному стали выходить на открытое из лесочка. Фигурки людей с трехсот метров еле заметны непривычному глазу. Туман стал быстро бледнеть. Когда последний вышел на тропу из-за темной стены леса, прошло минуты три. Туман быстро рассеивался. Солнце еще не поднялось из-за гор, но уже было предчувствие, что день начался. Сейчас, только тучка соскочит с белого горного пика. Птица хищная сорвалась с корявого бука и поплыла по-над склоном. Первый, что шел, что пробовал ледок, вскинул голову и стал следить за птицей. Обернулся назад и отмахнул своим, чтобы торопились перейти открытое. Пошел… За ним близко друг к другу двое идут: первый тащит АГС, второй сошки и две «улитки» с гранатами для АГСа. Снайпер третьим с СВДэшкой: то прижмется к винтовке щекой — поводит дулом по склону, то обнимет винтовку — как дитя на руках ее несет. Следом за снайпером стрелки с автоматами, пулеметчик с ПК. Нагружены все боеприпасами, провизией — тяжело идут. Но и легко идут: видно, что люди эти привычны к долгим тревожным переходам.
— Первый, второй, третий, — считал Тимоха бородачей. Подал условный сигнал — кулак выбросил над головой. Бойцы в лежках уже в напряжении боевом. Тимоха подполз к Спирину.
— Двенадцатый, тринадцатый, — считает Спирин.
Тимоха смотрит в бинокль, шепчет Спирину:
— Как «Утес» заработает, вали снайпера. Авдей мины покидает им в тыл. Они щеманутся сразу. Ты не проеби момента.
— Двадцать один, двадцать два… Далековато. Южная группа их видит, как думаешь?
— Двадцать три, двадцать четыре… Им склон будет мешать.
— Двадцать пять. Точка. Последний вышел.
Тимоха еще раз глянул левее и назад, где под валунами копошился Авдей. Авдею тоже видно бородатых. Авдей знает, когда и куда мины класть.
Тимоха обратно к «Утесу». Слоненок вжался в пулемет, дуло замерло. Рука на гашетке.
— Слон, агээсников вали первыми. АГС надо расхерачить сразу же. Если они его настроят по нам — жопа.
Слоненок галету дожевал — хрустнуло.
— Слон!
— Не ссы. Ща.
Сержант Тимофеев — Тимоха выглядел натуральным бандитом, ушкуйником. Лицо все в шрамах. Смотрел не в лоб, но жестко, обходя и выискивая слабые стороны у противника. Думать Тимоха умел. Но еще более того был внимательным по-солдатски именно в тот момент, когда этого требовалось. Теперь в момент перед началом боя Тимоха был запросто понятен своим подчиненным. Так и говорил Макогонов: «Дайте сержанту власти, дерите с него три шкуры и будет в армии порядок. В боевой группе сержант — первый после командира.
Тимоха прижался щекой к холодному цевью автомата.
— Давай, Слон.
Разрывная пуля двенадцать и семь миллиметров — это почти снаряд.
Первой очередью прошелся Слоненок по головам. Но чуть выше забрал. Тимоха рычит, что ниже, еп, ниже!.. Второй очередью накрыло цепь. Того, что нес АГС, отбросило: он повалился с разорванной шеей и вспоротой грудью, отлетела от расколотой головы нижняя челюсть с черной бородой.
Двадцать пять боевиков насчитали Тимоха со Спириным. Как треснули первые залпы, тех двадцать пять как ветром сдуло с тропы. Тренированный народ! Бородатые шарахнулись, стали «щемиться», ныкаться за каждый камушек-валун.
Второй и третий бородачи, что шли за агээсником, стали скидывать с плеч сошки, бросили «улитки» с гранатами. Но наладить автоматический гранатомет не успели — их раскидало на куски разрывными пулями.
Третья очередь с «Утеса» полетела в бородатых. Хлопнули по разведчикам в ответ. Били точно, прицельно. Вокруг Слоненка пульки снег пощипали, тот машинально пригнулся.
Тимоха коротко бьет из автомата. В пылу боя губу прикусил до крови. Бородач перебегает от камушка к камушку. Тах, тах, тах! Закувыркался бородач — цапнуло его Тимохиной «пять сорок пять» пулей.
Красивее всех работает на «Утесе» Слоненок: он упирается плечом и наводит, и жмет гашетку. Жмет. Тяжело, низко «играет» «Утес» — басами выводит: дух-дух-дух!.. Ту-ду-дух-х! И длинной очередью как зарядил.
Спирин снайпера сразу же и хлопнул — вогнал тому пулю в голову.
Тридцать секунд боя, тридцать пять, сорок…
И вдруг хлопок.
Тимоха понял — миномет. Авдей кур не щиплет!
Долго мина летит, зло даже стало Тимохе, он стрелять остановился даже. Ждет. Ну чего так долго?. Бу-у-ух! Не туда! Шляпа, е… мать!
Первая мина легла в речку, осколками и брызгами обдало берег.
Недолет! Или перелет? Авдей! Что ж ты, Авдей!..
Пятьдесят пять секунд боя…
Бородатые стали отходить — перебежками стараются выбраться из-под удара. Которые уже заняли позицию на опушке леса, прикрывают отходящих с открытого пространства — бьют плотно по склону, где засела разведка. Туда в лесок Авдей и стал класть свои мины. Ложатся мины одна за одной. Авдей мины друг за дружкой в трубу опускает.
Бородачи покатились, рвется у них земля из-под ног.
И вой раздался — долгий протяжный. Волчий вой. Будто горы взвыли от дикой неземной боли. Вскричали горы, потухли белые вершины. Перевернулись через себя горы — уперлись макушками в землю, закрыв основаниями своими небо от пуль. Эхом от выстрелов разносились в горах стоны умирающих людей. И могло так показаться, что это стонут древние языческие боги, те самые, которые покарали Харачойскую долину своим проклятием.
Шел бой. Одну, две, три минуты… Три с половиной…
Пятеро бородачей, что шли первыми, лежали теперь в разных позах недвижимыми на снегу. Двое окунулись лицами в холодные воды Охолитлау — будто пить им захотелось, да так устали люди, что не смогли оторваться от ледяной воды… Кровяные пятна поплыли по реке. Валялся покореженный разрывными пулями АГС, снаряженные «улитки», винтовка, автоматы.
Бегущие воды Охолитлау снова стали прозрачными; преломлялся в водах утренний свет, как в жидком хрустале.
Вот еще один бородач забарахтался под взрывом мины…
Мина минометная — штука страшная. От танкового или какого другого снаряда осколки расходятся вверх веером. Когда рвется минометная мина, спасения от нее нет. Даже если зароешься в глинозем по брови, все равно достанет. Не в лоб, так через задницу порвет.