Благо новый комендант в Ленинке был из разведчиков. Мне удалось изменить вооружение взвода и получить всякими правдами и неправдами специальное оружие — то, которое необходимо было в городском ночном бою и также в горах. Воевали-то мы в основном ночью.
Когда я получал спецоружие, то подумал: «Все-таки рависты сволочи!» Трофейный видеомагнитофон пришлось отдать за три новеньких ВАЛа с ночными прицелами. Комендантских оружейников не заставишь ехать в Ханкалу. Пьянь и рвань. Хотя мне вроде даже в удовольствие погавкаться было с тыловыми крысами. И видик не жалко — мои новый притащат. «А зачем вам, товарищ, столько оружия?» Можно подумать, его это личные стволы. Какое твое дело? Пиши накладную, крыса тыловая!.. Да, это эмоции, а эмоции командиру в бою совсем даже лишнее.
Всякими правдами и хитростями, увещеваниями и подарками — пол-литрами, трофейными сувенирами, спальными мешками, чеченскими коврами — выбил я для своего подразделения сверхштатное оружие, даже тепловизор и ПТУР (ракетная установка) у меня во взводе теперь были.
Заезжали мы обычно в Ханкалу со стороны Микрорайона. Лодочник продавил колесами «бардака» тропу в минном поле. В Ханкале базировалась бригада, где комбатом служил мой друг по академии. Чтобы не канителиться с оформлением пропусков, разрешений, я выходил на него по рации: «Брат, ленинская разведка выдвигается за вооружением. Давай команду на калитку!» В русской армии можно решить любую проблему — не всегда по уставу, зато быстро и по уму.
С другой стороны, и не такие уж сволочи наши рависты. Просто у них должности собачьи. Вон прошлый раз как было: берите, говорит, только мочите шайтанов, бейте их, не жалейте патронов! И сколько спецбоеприпасов выписал тот капитан! Братела.
Теперь у меня было три обученные разведгруппы: в каждой были ВАЛы, ночные бинокли, ПКМ-Н, ПСС, все автоматы с ночными прицелами, СВД-Н. В группе поддержки были АГС-17, «Утес» с ночным прицелом. Когда требовалось, можно было взять с собой миномет «Поднос» 82-мм с расчетом. А если попросить у Питона, то и большой миномет 120-мм можно было прихватить. Вот это была уже сила. И что самое удобное, что мы работали и передвигались малыми скрытыми группами. Элементы боя в городе были отработаны до совершенства. Чеченский ОМОН, хоть и воевали на нашей стороне, но старались обходить мои группы подальше. Вообще в Грозном бандподполье с нами связываться опасалось. Старались, конечно, собирать про нас информацию, но поймать им нас удалось лишь однажды. Мы сделали ошибку — возвращались несколько раз по одному и тому же маршруту. Спасло бронированное стекло «Урала» и натренированность бойцов. Мы тогда чисто отыграли: один-ноль в нашу пользу. Убитым оказался «оборотень» с Ленинского РОВДа.
Занимаясь со своими солдатами боевой подготовкой, я вспоминал академию, где генерал Золотов говорил нам: «Огневая подготовка — могильник тактики». Какая глупость! Все занятия по тактике проводились у меня с боевой стрельбой. Если бы это происходило где-нибудь в московском округе, меня бы уже разжаловали и уволили к чертовой матери. Но здесь, на войне, крысы и стукачи бывали только наездами, а свои тыловики понимали — чем сильнее разведка, тем безопаснее жить им.
Главное в бою первым увидеть противника и поразить цель с первого выстрела. Вообще на врага надо нападать, когда он ест, спит или молится. Это Шаманов говорил, когда в девяносто девятом шел на Ведено. Если же враг ждет вас, готовится к нападению, лучше не нападать, а дождаться подходящего момента. Если же боя не избежать, лучше напасть первым. Есть такое правило: «Если ты узнал, что кто-то хочет тебя убить, встань раньше и убей его сам».
Эх, армия, армия! Когда же тебя начнут уважать, реформу проведут нормальную, а не только так — для галочки и отчетности? Когда станут платить достойную зарплату офицерам и солдатам, а не это пособие — чтобы с голоду не подохнуть? Вот и Валера Тополев, хороший правильный офицер, говорит мне: «Чего так вздыхаешь, Николаич?» А я ему: «Да надоело, Валера, бороться со всей этой тыловой пидорней. Свои иной раз становятся опасней врага». Валера говорит мне: «Плюнь ты на эти условности. Что ты расскажешь им, что мы “духов” втихаря мочим, потому что закона нет валить их официально? Потому что война как бы закончилась. А как с этими тварями, которые невинных старух убивают, бороться по-другому? Наши штабные крысы и пьяницы на первой же пьянке с местными все и разболтают. А поди разбери, кто из местных по-честному за наших воюет, а кто, как был “духом”, так и остался. Мы ведь для них муртады и кафиры».
«Реформа, реформа, — повторял Валера, — а ты бы с чего, Николаич, начал?»
И я задумался. Деятельность командира по управлению солдатами в бою значительно отличается от деятельности любого гражданского руководителя. Деятельность эта осуществляется в условиях постоянной опасности и угрозы жизни солдат и самого командира. Если командир вместо того, чтобы профессионально себя вести, будет думать об опасности и о том, как ее избежать, то не сможет руководить войсками, и, главное, погубит людей. Герой войны 1812 года Денис Давыдов о таких командирах говорил: они хорошо знают теорию военного искусства до первого выстрела. Обстановка в бою часто меняется, появляются новые данные, новые вводные по диспозициям и перегруппировке противника, одним словом, враг активно противодействует. Победы добивается только тот командир, который, не испугавшись превосходящих сил противника, идет к своей цели и добивается ее, несмотря ни на что, главное, не выпуская из своих рук нитей управления войсками. В бою постоянно появляется необходимость принимать решение при отсутствии полных данных об обстановке в целом, осуществлять смелый маневр подразделениями, а это постоянный риск, на который нужно решительно идти, иначе ты не командир, а говно. Марк Антоний так говорил: «Солдатам приятно видеть немного грязи в своих командирах». Что означает прямым текстом — если ты не командир, а «чмо», тогда и солдаты твои не будут храбрыми солдатами, а будут думать лишь о том, как спасти свою шкуру. К примеру, наш начальник штаба Душухин, Дух. Он повел разведку в лоб на пулеметы. И результат: Слободянник и Чурсин погибли. А Дух сам чуть пулю в лоб не словил. Хорошо мой зам сообразил и повел бойцов в обход. А то бы на дурика положили полразведвзвода. Зато Дух кричал, что разведка трусы, а не солдаты. Дурак.
Эх, больше бы самостоятельности среднему командному звену, лейтенантам, сержантам, чтобы их не одергивали всякие там Душухины и Бахины.
При действии на широком фронте, быстром продвижении войск каждому командиру нужно предоставлять большую самостоятельность. Тут потребуется умение действовать без оглядки, без ожидания подсказки сверху и боязни взять на себя ответственность за принятое решение. Нерешительность, отсутствие уверенности у командира напрямую передается подчиненным. Когда бойцы встретятся с трудностями и опасностями и увидят, что их командир трус и балбес, у них появится вполне объяснимое желание обойти трудности и опасности, уклониться от точного выполнения приказа.
Все это требует от командира несгибаемой воли, то есть чтобы командир был способен в первую очередь управлять своим поведением и эмоциями, тогда и солдаты почувствуют в нем настоящего командира, а не размазню и мямлю.
Тут я могу вспомнить высказывание Л.Н. Толстого, что дословно:
«Не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств — любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него не достанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец».
По моему мнению командир должен обладать и всеми перечисленными выше человеческими качествами, но только одно условие — он должен уметь управлять своими эмоциями. Быть твердым там, где это необходимо, и быть великодушным там, где наступает такой момент.
Как говорил генерал Панфилов: «Жалеть солдата — значит не жалеть его». Нужно не жалеть солдата на тренировках, чтобы судьба пожалела его в бою, так думаю я, подполковник Макогонов. Можно не быть гениальным полководцем, но нужно ловить момент военной, боевой истины — и тогда солдаты поверят в твою гениальность, и пойдут за тобой, как за командиром, хоть и в адово пекло. И, главное, вернутся оттуда живыми.
Вообще я считаю, что начинать нужно с военных училищ и академий. В Академии имени Фрунзе срок обучения сократили с трех до двух лет. Качество подготовленности офицеров сразу упало. Кому это на руку? Только господину Даллесу и господину Бжезинскому. Давайте вспомним их речи. Начнем с директора ЦРУ Алена Даллеса. Вот что он писал еще в 1945 году:
«Закончится война, и мы бросим всю мощь, все золото, все, что мы имеем, для оболванивания и одурачивания советских людей. Посеем там хаос. Мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Литература, кино, театр — все будет изображать самые низменные человеческие чувства. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, национализм и вражда народов — все это мы будем ловко и незаметно культивировать».
Ну как, торкает? Меня аж за самые помидоры хватает. Или еще один враг нашей страны Збигнев Бжезинский. Вот что эта тварь пишет, и пишет уже в наше время:
«Теперь, когда Россия уничтожена, наш враг — Русская православная церковь, В XXI веке Америка будет развиваться на обломках России, за счет России и против России».
А хрен ли вам не обломать, сволочье заокеанское?! Это говорю вам я — русский солдат, потомок Суворова и Нахимова.
Итак, я вспомню еще про академию. Это же не учеба, а муки одни сплошные были. Целых пять семинаров в неделю. К каждому семинару только сутки готовиться надо. А с жильем вообще была беда. Офицеры по углам мыкались, давали на семью из трех человек тринадцать метров. А это же по выпуску начальники штабов бригад, полков! Какое унижение!.. Да, в армии сейчас голод на грамотных офицеров. Если генералы из Министерства обороны прочитают эти строки, меня в одночасье из рядов и вышвырнут, так сказать, за создание необразцового имиджа русского офицера. А ведь быть грамотным офицером сложнее, чем быть физиком, химиком, потому что за о