Эти геройские мысли мне не понравились. И я подумал, что многие из нас, жителей большой страны, почти ничего не знали о происходящем в нашей же стране. Или не хотели знать.
Мы доели суши, я расплатился, и мы отправились гулять по теплой забитой пробками Тверской.
На следующий день весь мир узнал, что есть такой город в Северной Осетии — Беслан.
Я возвращаюсь обратно к полковнику Макогонову и его разведчикам. Я должен был завершить историю славной Ленинской комендатуры и ее солдат.
Часть третья. Последний бой Ленинской комендатуры
Глава первая
Датых. Крошечное селение в пятнадцать — двадцать дворов. Речка Фортанга в тугих берегах. Если к цивилизации стремиться — это час, а зимой и того более, по горному серпантину до ингушского села Галашки. Дорога одна и нет другой. А через речку от Датыха сразу крутой склон, и на нескончаемые километры тяжелые леса — непроходимые ни летом, ни зимой дебри. «Нескончаемых» километров где-то тридцать до селения Бамут, вернее, того, что от Бамута осталось. Там стоят войска — комендатура района. Район этот — граница Чечни и Ингушетии. Здесь по тонким тропам ходят косули, шныряют кабаны. Зверья развелось в лето две тысячи третьего прямо уйма.
За Датыхом нет дорог. Здесь и проходили боевики известного полевого командира Руслана Гелаева в известный прорыв под Галашками. После тех драматических событий стали под Датыхом на страже крайних рубежей военные части: базировалась батарея саушек; рота разведбата с Владикавказской мотострелковой дивизии. Да вот еще и доблестная Ленинская комендатура, то бишь 194-я КТГ, обосновалась здесь намертво: врылась в землю прилегающих высот всем личным составом и тремя минометами, в том числе и Авдеевым «Подносом». Последними в конце апреля из Беноя ушли разведчики подполковника Макогонова, распрощавшись с осчастливленной Фатимой и оставив веденскую дорогу на обслугу «ответственным товарищам» с ССГ-4.
Вернулся из госпиталя Авдей, он там и положенного не вылежал. Спирин сказал, что у Авдея шило — только не в жопе, а в глазу. Авдей обиделся и со Спириным неделю не разговаривал. Авдей больше всего страшился, что его направят на врачебную комиссию, а там, глядя ему в честный глаз и такое же честное, только слегка мутноватое стекло-протез, скажут: «А валите-ка вы, товарищ Авдей, к чертовой бабушке! Нашей Красной армии кривые минометчики, конечно, нужны, но вы очень кривой, поэтому нате вам под зад коленом!» Такие страшные речи проговаривал Авдей про себя все время как маялся в госпитале. Оклемался он на удивление врачей быстро, и сразу руки в ноги — и домой в родную часть. А часть-то уже перебралась из Беноя в Датых. Авдей своим ходом, на свой страх и риск по военной форме добирался до нового расположения под Галашки. Ингуши в Галашках на посту, когда увидали его в такси, рты пооткрывали: подумали, что это, наверное, какой-то очень важный «черт» едет, раз один в военной форме без оружия и охраны. Да еще к тому же полагался Авдею отпуск, но он по причине все тех же страхов быть вышвырнутым из Красной армии, в отпуск не ездил. Набралось у него отпусков дней пятьсот. Теперь думал Авдей, как деньги за отпуска получить. Савва, скорешившийся с ротным, по причине, как говорил Макогонов, врожденной степной тупости, шептал, что ротный вопросы с «бабками» порешает.
Авдей терпел неделю, со Спириным даже курить рядом не садился — это ж гад какой! — за самое больное уколол.
Помирил же их Борода.
Борода, служивый малый, лет был тридцати, с окладистой бородой. Как бывает во всяком крепком подразделении, должен был кто-нибудь следить и за бытовой стороной жизни, то есть столовать, отоваривать народ пищею. Борода, нарядившись в трофейную с «дохлого духа» душегрейку мехом внутрь, заделался во взводе кашеваром, завхозом. Но и когда стрельба образовывалась, знал Борода место — автоматом владел виртуозно. Раз у них со Слоненком вышел такой казус. Слоненок считал себя лучшим во взводе стрелком, хотя, конечно, вопрос этот был спорный, но ему удавалось перестрелять и Тимоху, и даже сержанта Ускова. С тех пор Слоненок сильно возгордился. И вот на тему стрельбы зацепился Слоненок с Бородой. Борода что ж — повар, кашевар. Слоненок как-то бахвалился цепурой из паленого ингушского золота, а Борода ему и говорит, ты бы вместо этой дряни приобрел приличный ствол, а то стреляешь из всякого дерьма. Слоненок в дыбы — мой ствол самый лучший! Пошли стрельнем на спор. Ну, пошли стрельнем, говорит Борода. Пошли они. Тимоха, Аликбаров и Усков, конечно, были в курсе про Бороду… но Слоненку не говорят. Идут смотреть. Борода говорит: «Давай, Слон, на интерес, чтобы потом обид не было». Слоненок завелся: «Нет, давай по две тысячи с мишени». Хозяин барин, как говорится. Стали они стрелять. Кашевар Борода — понятно всем, одному Слону не понятно — отстрелялся лучше. Слоненок в шоке. Двое суток не вылезал с полигона — тренировался — извел кучу боеприпасов. Снова идет к Бороде. Давай по пять тысяч! Борода кивает — хорошо, пошли стреляться. Разведка хмыкает в кулаки. Слон залег и палит. За ним стрелял Борода: спокойно отстрелялся. Слоненок потом от злости порвал мишени в клочья. Появился командир. Тимоху и всех остальных мигом сдуло. Макогонов выясняет, в чем, собственно, дело. Смотрит сурово, слушает сбивчивый рассказ угрюмого Слона, а потом улыбается и говорит Слоненку, что шансов у него не было. Во-первых, Борода мастер спорта по пулевой стрельбе, нужно знать послужной список своих товарищей, а во-вторых, у него ствол самый лучший по пристрелке и кучности во взводе.
— Тормоз ты, Слон, — подвел итог Макогонов. — Ты собак кормил? А чего тогда галеты жрешь. Марш.
Авдей за всем этим наблюдал, Слоненка жалел. На Бороду наехал, что тот на дурика срубил денег. На следующий день Борода ездил с колонной в Асиновскую и там на рынке на все Слоновские деньги накупил еды: овцу, кур, индеек. Проникся Авдей к Бороде. Борода говорит, что, давай, мирись со Спириным. Спирин, хоть и балабол, но стрелок тоже отменный, и весь их рацион добывает Спирин в лесу со старой Бучиной винтовки — кабана, косулю. Уйдет Спирин в лежку, к вечеру возвращается с тушей на плече. И если бы не Спирин, загнулся бы разведвзвод от тухляка, которым кормят остальной личный состав славной 194-й КТГ. Загибаются понемногу комендантские. Один ротный Дубинский цветет, но у ротного где-то краник свой.
В верхних эшелонах власти решили, что процессы восстановления Чеченской республики должны идти своим чередом, что означало: больше власти местным органам, меньше влияния военных федеральных структур на процессы внутри самой республики. Чечня теперь стала урегулировать сама себя — вовсю шла резьба по дереву. Чечня стала полноправным субъектом федерации. Было принято решение удалить из республики все военные комендатуры, в том числе и славную Ленинскую, ныне же 194-ю КТГ.
Макогонов сцепился-таки с ротным.
Дубинский переманивал солдат на свою сторону, подбирал слабохарактерных, как Савва. Авторитетом брал — он «спешл», на груди Красная Звезда за Афганистан. Макогонов чувствовал, что все это показушное, — но хитер Дубинский. Солдат жалко. Таким людям, как Дубинский, на людей было плевать и растереть.
Макогонов командовал разведкой — управлял с помощью строжайшей армейской дисциплины, воплощал в своих солдатах военные замыслы. Его бойцы изучали опыт армий мира. Много времени уделяли освоению техники боя спецподразделений германских СС. Коменданту Питону залить на это было. Ротный косо смотрел. Остальные комендантские равнодушно. Зачем саперам было знать особенности экипировки немецкого десантника времен Второй мировой войны? Им, саперам, добить контракт — и по домам или в Ростов выбивать свои деньги, как обещал им Дубинский.
Валера Тополев рядом был, солдаты тоже слышали разговор. Макогонов на очередное высказывание «спешла»-ротного, спросил:
— Сколько превышение для АК-74 со ста метров с прицелом три?
— Василий Николаич, зачем нам, крутым «спешлам», знать такие мелочи? — ухмыльнулся Дубинский, заиграл желваками. — На то вон, слоны есть, — махнул ротный головой в сторону солдатской толпы.
Макогонову все стало ясно. «Превышение тринадцать сантиметров» — это означает, что если целиться в яблочко, выверенный ствол уложит пулю в мишень на тринадцать сантиметров выше точки прицеливания. Это должен знать каждый солдат первого года службы. О том, что еще умел и знал «спешл Дубинский», можно было не продолжать выяснять. Дубинский служил в Афганистане замполитом и ничего общего не имел со спецназом. Макогонов высказал это ротному в лицо. Тот побагровел, но сдержался, сказал только: «Когда ты был с горошину, нас ипали уж по-хорошему!»
Макогонову было достаточно, что солдаты слышали их разговор. Пусть разнесут слухи по комендатуре, может, тогда разгильдяи типа Саввы задумаются, с кем они водят дела и чем для них это может закончиться. Наградная планка?.. Что ж, бывет и орден на груди — это ни о чем не говорит в условиях современной войны. Аликбаров вон спешл посерьезней ротного, ранен был, в жестоких боях участвовал, а ордена нет.
— Ты оставь моих бойцов, не пудри им мозги. Дела свои с финансистами крути подальше от разведки. Хоп, поговорили.
И разошлись.
— Зачем ты при солдатах? — явно недовольно спросил потом Тополев.
— Потому что это плохо закончится.
— Что именно? — Тополев хмур.
— Оставим это разговор.
Отношения их после этого испортились. Валера был человеком принципов. Макогонов тоже.
В начале апреля две тысячи третьего славная Ленинская комендатура, она же 194-я КТГ, передислоцировалась из Веденского ущелья в сопредельную Ингушетию.
Первый день сопровождали колонну вертолеты. Шли медленно. Тормозили колонну макогоновские разведчики. Тимоха с «общаковой» кассы выложил Фатиме пять тысяч за синий строительный вагончик. Прицепили вагончик к «Уралу». С «голубым вагоном» сильно не разгонишься. Народ в колонне чертыхается, а чего начальнику разведки скажешь. Питон давно не руководил комендатурой. Душухин вел штабные дела, методом кнута и пряника не давал офицерам окончательно разложиться — закрывал залетчикам меньше боевых дней, за которые Министерство обороны платило по восемьсот рублей. Офицеры с похмелья считали убытки и пили меньше. Дубинский морочил голову солдатам. Макогонов был единственной силой, способной защитить комендатуру от нападения. Все понимали это, поэтому терпели. Да и кто бы хотел бодаться с Макогоновым. Ротный после их разговора разведку обходил за километр. Но предчувствия у Макогонова по поводу ротного были; он всегда прислушивался к интуиции — это не раз спасало в бою. Осталась позади Ханкала, где базировалась группировка федеральных сил, остался позади Грозный. Вышли на федеральную трассу «Кавказ». Через несколько часов с божьей помощью и скрипами «голубого вагона» добрались до Ингушетии, пересекли границу и повернули в горы.