Среди свиты напудренный хлыщ — молодой офицер, он качает головой и смотрит на Тюрина презрительно.
П а в е л: Награды подобает тому, кто выше всех почитает долг повиновения своему императору! Принять шпаги! В крепость!! Снять кресты!!!
Тюрин смотрит на императора, но нет ужаса в его глазах, но сожаление есть и уверенность в себе и поступках своих.
Павел машет свите.
Выбегает тот самый хлыщ, начинает срывать с Тюрина кресты.
Тюрин зажимает кресты рукой и в упор смотрит на хлыща.
Хлыщ оборачивается на императора.
Тюрин и хлыщ некоторое время борются.
Тюрин выхватывает пистолет, к нему бросается его товарищ.
Хлыщ прячется в свите.
Свита в страхе шарахается. Тюрин отталкивает друга.
Павел в страхе падает на руки свиты.
Тюрин стреляет себе в сердце и падает пред напуганным безумным императором и русскими полками замертво.
Строй солдат колеблется, один роняет ружье, строй ломается. Бежит офицер.
О ф и ц е р: Стоять смирна!!
Другие офицеры начинают избивать солдат.
П а в е л орет: Какой по-олк?!
Г е н е р а л и з с в и т ы: Третий Ревельский суворовский, Ваше Величество.
П а в е л вопит: Полковника ко мне!!
Бежит полковник, подбегает к императору.
П а в е л командует: По-олк, кругом!
П о л к о в н и к, повернувшись к солдатскому строю, орет: По-олк, кругом!!
Полк разворачивается.
П а в е л визжит: Дирекция прямо в Сибирь. Ма-арш!!!
П о л к о в н и к: Дирекция прямо в Сибирь. Ма-арш-ш!!!
Полк развернулся и пошел в Сибирь. Заиграла музыка печальная, трагическая, сожалеющая о солдатской доле…
Вернулся в комендатуру не кто-нибудь, а блудливая душа зампотыл Василич. Макогонову сразу доложили. Чего от Василича ждать хорошего?.. Много чего. У него можно и спальников набрать. Василич чувствовал, что житья ему не дадут — пока он был в отпуске, комендантские переносили тяготы и невзгоды, связанные с перездом. «Могут и не простить. Дух боевых не закроет. Эти придурки нажрутся, могут и стрельнуть», — размышлял Василич. Пошел он к Макогонову.
— Здорово, Василич, — весело смотрит Макогонов: «Вот прищучили тебя, крыса тыловая, ну, давай предлагай».
Василич для разведки человек выгодный. По комендатуре разброд и шатание, а горючка нужна, и с ротным лишний раз встречаться Макогонову не резон — как бы чего не вышло неуставного. С Василичем можно жить и выгодно жить.
— Оставайся, Василич, у меня. Понимаю, проблемы. Кстати ты мои «бардаки» заправь, и штук пять теплых спальников.
Василич рад, что так дешево отделался. Новый полковник, тот самый Спасибухов, сразу не невзлюбил Василича. Беда теперь шалавистому зампотылу.
— Через пару недель пойдем в Ханкалу колонной. Привезу. — И хитро помигивает: — Я тут тебе одну штуку добыл. Крест!
И достает Василич из кармана фашистский крест за военные заслуги с мечами.
— По случаю приобрел. Настоящий, копаный.
Макогонов уже два «креста» за мужество имеет. Но такого… Взял Макогонов немецкий крест и рассматривает.
— «За военные заслуги». Спасибо. Живи, Василич, пока. — На противоположный угол в вагончике указал: — Там и падай.
На том и сошлись. Василича вызвали в штаб. Убежал, краснея на ходу.
Макогонов вертит крест и вдруг примеривает себе. Задумался.
— Ну ладно, смотрящий от Бахина. Завтра совещалово, пообщаемся, как то предписывает воинский устав.
Зампотыл Василич на совещание предположил, что в воздухе пахнет волюнтаризмом. Рассерженный и расстроенный последними неурядицами в жизни Душухин попросил Василича не выражаться. Смеется народ — будто кино веселое им прокрутили перед совещанием. Вошел в палатку и трожественно сел за первую парту энер. Валера Тополев недовольно сопит, глядя на Макогонова. Народ на задах шумит совсем не по-уставному, шушукаются в предвкушении представления.
Вошел полковник Спасибухов.
— Смирно, — подал голос Душухин.
— Садитесь, товарищи офицеры. — Спасибухов что-то раскладывал на столе, потом поднял голову. — Начштаб… — и осекся.
— Да, товарищ полковник, — промямлит Душухин, понимая, что сейчас начнется. И что он не в силах привести к порядку всю эту гребаную комендатуру и уж тем более этого сумасшедшего начальника разведки.
Спасибухов не может вымолвить ни слова: он уперся взглядом в сидящего на первой парте Макогонова. Тот как дисциплинированный курсант сложил по-учебному руки. Лица Макогонова не видно остальным. Но такое было лицо у Спасибухова, будто сидел перед ним сам Шамиль Басаев.
Народ в штабной палатке начинает волноваться, смешки пошли. Спасибухов кашлять начал. Душухин прячет взгляд, ковыряет ногти. Валера Тополев и тот не смог сдержать улыбку. Толпа уже ржет, валится со смеху, но не громко, а в кулаки.
Перед Спасибуховым сидел начальник разведки в новом маскхалате, под маскхалатом свежайшая белая майка, а на груди висел тот самый фашистский крест за военные заслуги с мечами.
Макогонов восседает с умнейшим видом и ждет дальнейших указаний.
Совещание было превращено в спектакль.
На задних рядах Василич шепчет Питону. Комендант был отстранен от командования, но на совещаниях присутствовал.
— Я ж говорю — волюнтаризм.
— Ты хоть знаешь, что это такое? — в тон ему пьяно икает Питон.
— Анархия.
— Василич, пару спальников как?
Василич про спальники мимо ушей.
— Дух тоже умный, письма пишет в Германию по поводу волюнтаризма. Макогоновские бойцы письма нашли и сдали особисту.
В это время на сцене продолжается театр двух актеров. Спасибухов что-то бормочет, Макогонов кивает и записывает, иногда для важности поправляет на шее фашистский крест за военные заслуги.
После совещания Спасибухов с ненавистью спрашивает Душухина:
— Он что у вас, дебил?
Душухин ногти ковыряет.
— Да нет, это просто начальник разведки. Ему все можно.
Спасибухов по спецсвязи доложил о макогоновском «волюнтаризме» в штаб горной группировки генералу Бахину. Дух до крови изгрыз палец. Получив ответ, Спасибухов грохнул трубку на прибор связи. И почти заорал трясущемуся Душухину:
— Будем ждать генерала. Готовьтесь! Будет вам крест…
Спасибухов вызвал к себе замкомвзвода Тимоху и приказал не подчиняться приказам Макогонова, мотивируя тем, что подполковник Макогонов его властью от должности отстранен. Тимоха угугукнул и пошел к себе, думая на ходу, какой полковник дебил: «Против энера решил батоны крошить. Деби-ил!» Доложил Макогонову. Тот посмеялся.
— Тимоха, письма Духа отдали особисту?
— Сразу.
— Чего он там пишет?.. Хотя, чужие письма грех читать, но у вас хер совести.
— Так Дух же.
— Согласен. Если бы он домой писал — грех читать. А он родину хочет продать. Ну и чего пишет? Что особист сказал?
— Да в шоке был, — начал Тимоха по порядку. — Дух так и пишет всю правду про родину, выдает все секреты. Типа, дорогая Гретхен, служу я из последних сил и больше на этот бардак смотреть не могу. Все разваливается прямо на глазах. И некому мне пожаловаться, потому что никто не хочет меня понимать, никто не слушается.
— Сейчас расплачусь, — зло ухмыльнулся Макогонов. — Дух в принципе человек не плохой, только ссытся и глухой. Я этому пидору не прощу смерть Слободянника и Чурсина. Это были солдаты! А Дух говно тыловое.
Тимоха метнулся из вагончика. Макогонов задержал его.
— Тимоха, вот чего. Ты мне сержантов собери через пять минут. Работа есть.
Странное выражение лица у Макогонова. Опасное. Тимоха сообразил, что работа не просто предстоит серьезная, а наведут теперь они шороху по окрестностям.
Глава вторая
Собрались сержанты. Макогонов всматривается в лица солдат — преданы ли они ему, разведке, его Красной армии, его родине? И нет ли у него самого сомнений в том, что задумал он сделать?.. Да нет, не может быть теперь сомнений. Кто стоит у руля? Бездари или предатели. Все перевернулось — забыты традиции, и нет суворовского напора, нет желания служить по чести.
Всматривается Макогонов в лица солдат. Нет сомнений и быть не может. «Тимоха, Паша Аликбаров, Усков, остальные. Савва тот же. Эх, упустили Савву. Ротный сука!..» Думал Макогонов, что это его солдаты, преданные ему душой и телом. Они не подведут теперь в час принятия нестандартных решений.
— Тимоха, минометчики докладывали в штаб, что склад с боеприпасами до сих пор никем не охраняется, что все навалено кучей и ящики с минами в том числе?
— Докладывал, тащпол.
— Выставили охрану?
— Сейчас выясню. Спирина отправлю, они с Авдеем кореша.
— Сам сходи.
Тимоха ушел, тяжело вздыхая, что тащиться ему в гору к минометчикам.
Макогонов задумался, как же объяснить этим неучам, что нельзя сваливать минометные мины в кучу, что нельзя боеприпасы оставлять без охраны. Спасибухов приказал поставить армейские палатки для проживания личного состава в двух метрах друг от друга. Разведке приказал спуститься с горы и расположиться рядом со складом боеприпасов. Макогонов говорил, что это неправильно и более того, при минометном обстреле, даже при единичном попадании по расположению, среди личного состава могут быть значительные потери. Спасибухов орал, что здесь мирная территория, и ни о какой войне речи быть не может. С басаевских базах сведения не подтвердились. На слова Макогонова, что на тот берег Фортанги ведет тропа, Спасибухов вообще не отреагировал.
Вернулся Тимоха от Авдея.
— Так точно, склад не охраняется, все навалено в беспорядке.
— Значит, так, — принялся Макогонов объяснять солдатам план действий, — сегодня, как стемнеет, ты, Усков, и ты, Аликбаров, организуете бойцов, чтобы дернули со склада ящик с минометными минами, и незаметно притащили сюда.